— Аид?

Она прошептала его имя, дыхание ласкало его губы.

— Обними меня.

Ее рот накрыл его рот, и его руки крепче обхватили ее талию. Он крепко прижал ее к себе, высвободив одну руку, чтобы скользнуть вверх по ее спине к затылку, где он держал ее голову, сильно прижимаясь губами к ее губам, заставляя ее рот широко открыться, пробуя и принимая. Руки Персефоны переместились с его шеи вниз по груди к промежности. Она схватила его член через ткань брюк, и он застонал, оторвавшись от ее рта.

— Персефона.

— Я хочу прикоснуться к тебе, — сказала она, и внезапно Аид обнаружил, что его ведут обратно к кровати. Она толкнула его, заставляя лечь плашмя на шелковые простыни, и когда она забралась на него сверху, оседлав его, обнаженная, розовая и прекрасная, он подумал, что тогда может кончить. Она склонилась над ним, ее горячий и мягкий центр покачивался на его твердой длине, кончики ее грудей едва касались его груди.

— Позволь мне доставить тебе удовольствие, — прошептала она и снова поцеловала его.

Его руки опустились на ее бока, и он перекатился, прижимая ее к себе. Он взял ее за запястья и запрокинул их над ее головой.

— Ты доставляешь мне удовольствие, — сказал он, целуя ее припухшие губы в последний раз, наслаждаясь тем, как ее тело выгнулось навстречу его телу, согретое желанием. Это было напоминанием о том, почему он должен был это прекратить.

— Спи.

Команда прозвучала с приливом магии, который мгновенно погрузил Персефону в глубокий сон. Аид на мгновение замер, нависнув над ней, прежде чем перекатиться на спину.

Он вздохнул, полный разочарования и ярости, и зарычал. — Чертовы Судьбы.

Глава XVII

переломный момент

Аид наблюдал за спящей Персефоной, пытаясь примирить противоречие ее слов и действий. Он напомнил себе, что она была под воздействием не только алкоголя, но и какого-то наркотика. Он почувствовал это на ее языке — металлический, соленый, неправильный. Она была сама не своя ни в лимузине, ни в его офисе, ни в его спальне, а это означало, что ее слова — те, которые она написала в своей статье, — завладели его мыслями, и он прокручивал их снова и снова в голове, пока не закипел.

Он почувствовал, когда она проснулась, потому что ее дыхание изменилось. Она резко выпрямилась, прижимая к груди его шелковые простыни, глаза блестели, а щеки раскраснелись. Ему бы хотелось увидеть ее такой после ночи занятий любовью. Вместо этого он наблюдал за ней после ночи, когда отвергал ее пьяные приставания. Он сделал глоток из своего бокала, удерживая ее пристальный взгляд, яркие глаза настороженно смотрели на него.

— Почему я голая? — спросила она.

— Потому что ты настояла на этом, — сказал он, стараясь, чтобы его голос был как можно более лишен эмоций. Это потребовало усилий, потому что каждая другая мысль была воспоминанием о прошлой ночи — воспоминанием о ее отчаянии услышать, как он говорит, что хочет ее, о призрачном прижатии ее тела к его, о жаре ее губ, заставляющих его раздвинуться.

— Ты была полна решимости соблазнить меня.

Ее и без того раскрасневшиеся щеки стали пунцовыми.

— Мы…

Его смех больше походил на лай. Он не был уверен, на что реагировал, возможно, это был тот факт, что она предположила, что он воспользуется ею в ее нетрезвом состоянии, или что он провел большую часть ее сна, мучаясь над словами, которые она использовала, чтобы описать его.

— Нет, леди Персефона. Поверь мне, когда мы трахнемся, ты запомнишь.

Черты ее лица ожесточились, а губы сжались в тонкую линию.

— Твое высокомерие настораживает.

— Это что, вызов?

— Просто скажи мне, что случилось, Аид! — рявкнула она.

Он встретил ее свирепый взгляд с таким же ядом, прежде чем ответить:

— Тебя накачали наркотой в Ля Роуз. Тебе повезло, что ты бессмертна. Твое тело быстро выжгло яд.

Она на мгновение замолчала, переваривая информацию, которой он поделился. Ее взгляд оторвался от его, словно ища на среднем расстоянии ответы на свои вопросы.

— Адонис, — внезапно сказала она, обвиняюще сузив глаза. — Что ты с ним сделал?

Аид стиснул зубы и сосредоточился на оставшемся ликере в своем бокале, а не на ее взгляде. Он проглотил остаток, прежде чем отставить бокал в сторону.

— Он жив, но это только потому, что был на территории своей богини.

— Ты знал!

Она оттолкнулась от кровати, простыни зашуршали вокруг нее. Он хотел забрать их у нее, бросить ей вызов, чтобы она предстала перед ним обнаженной и уверенной, как прошлой ночью.

— Так вот почему ты предупреждал меня держаться от него подальше?

— Уверяю тебя, есть больше причин держаться подальше от этого смертного, чем благосклонность Афродиты.

— Например, что? — спросила она, делая шаг к нему. — Не ожидай, что я пойму, если ты ничего не объяснишь.

Что мне объяснять? «Он поцеловал тебя, когда ты этого не хотела», — хотела сказать Аид, но, возможно, она не помнила.

— Я ожидаю, что ты будешь доверять мне.

Он встал, взял свой бокал со стола и снова наполнил его в баре.

— А если не я, то моей силе.

Он был более чем осведомлен, что она знала о его способности видеть то, что смертные пытались скрыть с помощью чар и лжи. Это была сила, которую она осудила в своей статье, утверждая, что он использовал ее, чтобы проникнуть в их самые темные секреты.

— Я думал, ты ревнуешь!

Смех, вырвавшийся из горла Аида, прозвучал резко даже для его ушей. Он тоже не был уверен, почему насмехался над ней, но, возможно, это было потому, что он только сейчас осознал свою ревность, теперь, когда он был за пределами гнева и вызова, брошенного прошлой ночью его чувству контроля.

— Не притворяйся, что ты не ревнуешь, Аид. Адонис поцеловал меня прошлой ночью.

Аид грохнул бокалом по столу, выдавая себя, и повернулся к ней.

— Продолжай напоминать мне, богиня, и я превращу его в пепел.

— Значит, ты ревнуешь! — воскликнула она.

— Ревную? — прошипел он, приближаясь к ней. Он наблюдал, как возбуждение от триумфа исчезло с ее лица, сменившись выражением, которое он не мог разглядеть. Он только знал, что это был не страх.

— Этот…пиявка…прикоснулся к тебе после того, как ты сказала ему «нет». Я отправлял души в Тартар и за меньшее.

Он остановился в нескольких дюймах от нее, его гнев был острым, исходящим от него, как жар от солнца Гелиоса.

Пока она не извинилась.

Слова слетели с ее губ, тихие и хриплые.

— Я… извиняюсь.

Он не был уверен, почему она извинялась, но эти слова казались неуместными после его речи об Адонисе.

Его брови сошлись вместе, и он обхватил ладонями ее лицо, шагнув ближе, сокращая расстояние между ними.

— Не смей извиняться. Не из-за него. Никогда из-за него.

Она накрыла его руки своими, и когда он посмотрел в ее глаза, полные доброты и сострадания, он почувствовал, как немного рассеивается эта ярость, и не смог удержаться от вопроса:

— Почему ты так отчаянно ненавидишь меня?

— Я не ненавижу тебя, — тихо сказала она.

Он не мог почувствовать ложь, но он не мог смириться с тем, почему она написала эту статью о нем, не тогда, когда она не ненавидела его. Он оторвался от нее.

— Нет? Мне напомнить тебе? Аид, Владыка Подземного мира, богач и, возможно, самый ненавистный бог среди смертных, проявляет явное пренебрежение к смертной жизни.

Пока он говорил, она, казалось, съеживалась, поднимая плечи, становясь все меньше и меньше под ее собственными тягучими словами.

— Это то, что ты думаешь обо мне? — он бросил вызов.

— Я злилась…

— О, это более чем очевидно, — рявкнул он.

— Я не знала, что они опубликуют это!

— Язвительная статья, иллюстрирующее все мои недостатки?

Он сделал паузу, чтобы горько рассмеяться.

— Ты не думала, что СМИ опубликуют это?

Она использовала статью как угрозу, зная, что Аид ценит свою частную жизнь. Она прекрасно понимала, что это будет желанный материал для средств массовой информации, и все же в ее защите было что-то тревожное, и это заключалось в том, что он не почувствовал лжи. И все же, если она действительно хотела, чтобы это не опубликовали, зачем она написала статью? И как это было опубликовано?