— Я не могу сделать исключение для одного человека, Персефона. Ты знаешь, как часто ко мне обращаются с просьбой вернуть души из Подземного мира?

Постоянно.

— Ты едва дал ему что-то сказать. Они были женаты всего один день, Аид.

— Трагично, — сказал он, и так оно и было, но Орфей был не единственным, у кого была такая история. Он не мог тратить время на сочувствие к каждому смертному, чья жизнь сложилась не так, как они ожидали.

— Неужели ты такой бессердечный?

Этот вопрос расстроил его.

— Они не первые, у кого трагичная история любви, Персефона, и, я полагаю, не последние.

— Ты возвращал смертных и за меньшее.

Ее заявление застало его врасплох. На что она ссылалась?

— Любовь — это эгоистичная причина воскрешать мертвых, — ответил он. Она еще не узнала, что мертвые действительно пользуются благосклонностью.

— А война — нет?

Аид почувствовал, как его взгляд потемнел. Гнев, который вызвали ее слова, пронзил его насквозь.

— Ты говоришь о том, чего не знаешь, богиня.

Сделки, которые он заключил, чтобы вернуть героев военного времени, тяжело давили на него, но решение было принято нелегко, и на него не повлияли боги или богини. Он заглянул в будущее и увидел, что ждет его впереди, если он не согласится. Жертва была той же — душа за душу — бремя, которое он будет нести вечно. Бремя, которое отпечаталось на его коже.

— Расскажи мне, как ты выбирал стороны, Аид, — сказала она.

— Я этого не делал, — процедил он сквозь зубы.

— Точно так же, как ты не предложил Орфею другого варианта. Ты мог бы предложить ему хотя бы взглянуть на его жену, в безопасности и счастливую в Подземном мире.

Он не думал об этом, и в этот момент у него тоже не было времени подумать об этом, потому что заговорила Минфа.

Он забыл, что нимфа все еще была в комнате.

— Как ты смеешь говорить так с лордом Аидом…

— Хватит!

Аид прервал ее и встал. Персефона последовала за ним.

— Мы закончили здесь.

— Мне проводить Персефону? — спросила Минфа.

— Можешь называть ее леди Персефоной, — отрезал он. — И нет. Мы еще не закончили.

Он заметил ее шок лишь на мгновение, прежде чем повернуться лицом к Персефоне. Она не смотрела на него, а смотрела, как уходит Минфа. Он привлек ее внимание, коснувшись пальцами ее подбородка.

— Похоже, у тебя много мнений о том, как я управляю своим королевством.

— Ты не проявил к нему сострадания, — сказала она, и ее голос дрожал.

Сострадание? Неужели она не помнила, как они провели время в саду? Когда он показал ей правду о Подземном мире? Разве не было состраданием использовать его магию, чтобы его души могли жить более мирно?

— Хуже того, ты насмехался над его любовью к жене.

— Я усомнился в его любви, я не насмехался над ней.

— Кто ты такой, чтобы подвергать сомнению любовь?

— Бог, Персефона.

Вина этого человека была не напрасной.

Ее глаза сузились.

— Столько власти, и ты ничего не делаешь с ней, кроме как причинять боль.

Аид вздрогнул. Он ничего не мог с собой поделать; ее слова были подобны ножам.

— Как ты можешь быть таким страстным и не верить в любовь?

Он горько усмехнулся и сказал:

— Потому что страсть не нуждается в любви, дорогая

Он сказал что-то не то. Он понял это еще до того, как слова слетели с его губ, но он был зол, и ее предположения заставили его захотеть причинить ей боль единственным доступным ему способом — словами, и это сработало. Ее глаза расширились, и она отступила на шаг, как будто не могла вынести такой близости.

— Ты безжалостный бог!

Она исчезла, и он отпустил ее. Если бы она не обвинила его в том, что он только причиняет боль другим, он, возможно, попытался бы помочь ей понять его точку зрения, он мог бы даже рассказать ей о чувстве вины, которое он ощущал на душе Орфея, но он не мог заставить себя сделать это.

Пусть она думает самое худшее.

Глава XIII

Искупление

Аид стоял перед заброшенным участком, который он подарил Персефоне. Почва не изменилась, по-прежнему высохшая, по-прежнему без признаков жизни.

Ее не было здесь четыре дня. Она не вернулась, чтобы навестить Гекату или Асфодель или полить свой сад.

Она не вернулась к нему.

Ты безжалостный бог.

Ее слова эхом отдавались в его голове, горькие, злые и… правдивые. Она была права.

Он был безжалостен.

Доказательства были повсюду вокруг него, и он видел это сейчас, стоя в саду своего дворца, окруженный прекрасными цветами и пышными деревьями. В иллюзии красоты, которую он поддерживал, в благотворительных организациях, которые он поддерживал, в сделках, которые он заключал. Это была его попытка стереть стыд, который он испытывал из-за того, кем он когда-то был — безжалостным, бессердечным, подозрительным.

— Почему ты хандришь?

Голос Гекаты раздался у него за спиной.

— Я не хандрю, — сказал Аид, поворачиваясь лицом к богине. Цербер, Тифон и Ортрус послушно сели у ее ног. На ней была мантия без рукавов малинового цвета, а свои длинные густые волосы она заплела в косу.

Геката выгнула бровь.

— Похоже, ты хандришь.

— Я думаю, — сказал он.

— О Персефоне?

Аид ответил не сразу. Наконец, он сказал:

— Она думает, что я жесток.

Он объяснил, что произошло в тронном зале, признав свою склонность к торгу — одно за другое — а не к компромиссу. Персефона была права — он мог бы предложить Орфею взглянуть на Эвридику в Подземном мире. Возможно, тогда он узнал бы, почему смертный чувствовал такую вину из-за ее кончины.

— Она не говорила, что ты был безжалостен по тем причинам, о которых ты думаешь, — сказала Геката.

Бог встретился взглядом с ее темными глазами.

— Что ты имеешь в виду?

— У Персефоны есть надежда на любовь, как и у тебя, Аид, и вместо того, чтобы подтвердить это, ты насмехался над ней. Страсть не требует любви? О чем ты думал?

Лицо Аида потеплело, и он нахмурился. Он ненавидел чувства, особенно смущение.

— Она… расстраивает!

— Ты тоже не цветочки.

Геката смерила его пристальным взглядом.

— Говорит ведьма, которая использует яд, чтобы решить все свои проблемы, — проворчал Аид.

— Это гораздо эффективнее, чем хандрить.

— Я не хандрю!

Аид огрызнулся, а затем вздохнул, ущипнул себя за переносицу.

— Извини, Геката.

Она одарила его полуулыбкой.

— Скажи мне, чего ты боишься, Аид.

Ему потребовалось мгновение, чтобы подобрать слова, потому что на самом деле он сам себя не знал.

— Что она права, — сказал он. — Что она увидит во мне не больше, чем в своей матери.

— Ну, к счастью для тебя, Персефона не ее мать. Истина, которую тебе так же важно запомнить.

Он предполагал, что продолжать сравнивать ее с Деметрой было так же несправедливо, как Персефоне сравнивать его со словами Деметры, но какая-то часть его задавалась вопросом, почему он мучается. Это был всего лишь вопрос времени, когда Судьба поднесет свои ножницы к этим нитям, которые держали их вплетенными.

— Если ты хочешь, чтобы она поняла, ты должен поделиться больше.

— И дать ей больше материала для статей, которые она хочет написать? Я думаю, что нет.

Он все еще был расстроен ее визитом в Невернайт, обнаружив, что она была там, чтобы обвинить его в разрушении жизней смертных.

Геката приподняла бровь.

— Я никогда не знала, что тебя волнует, что думают другие люди, Аид.

И теперь он знал, почему раньше никогда не беспокоился — потому что забота была неприятностью.

— Она должна стать моей женой, — сказал Аид.

— И разве это не дает ей права знать тебя иначе, чем кто-либо другой? — спросила Геката. — Со временем она узнает тебя — как ты думаешь, что ты чувствуете, как ты любишь, — но она не сможет, если вы не будете общаться. Начни с Орфея.

***