– Марта, – Мишель подался вперед, – Марта, ты здесь… – запах жасмина стал сильнее, его нежно погладили по руке:

– Здесь, милый. Не волнуйся, мы рядом, мы никуда не уйдем… – облегченно выдохнув: «Хорошо», он откинулся на подушку.

Уголек сверкал на каменном полу гулкой галереи, окружающий заснеженный двор. Северный ветер гулял среди колонн, раздувал подол черного монашеского плаща. Печурка, поставленная у полуоткрытой двери кельи, нещадно дымила. Высокая женщина, в белом апостольнике, в собольей шапке, насаженной поверх платка, взяла с поленницы дров бронзовую кочергу. Потыкав трубу печурки, она обрушила на тлеющие угли водопад слежавшегося пепла. Заглянув в келью, заваленную рукописями и свертками чистого пергамента, она заметила:

– Печку надо иногда чистить, дорогой доктор. Занеси ее внутрь, ты обогреваешь улицу, то есть галерею…

Худощавый, смуглый мужчина в коричневом, подпоясанном веревкой одеянии бенедиктинца, склонился над заляпанной чернилами и воском конторкой. В келье горели свечи. В крохотном окне, выходящем на ближние крыши городка Санлис, играл зимний закат:

– Тебе должно быть зябко, отец Константин, – она ловко втащила печурку в келью, – здесь Пикардия, а не Сицилия, или Неаполь, привычные тебе места… – он рассеянно почесал пером за ухом, в остатках полуседых волос:

– Я люблю свежий воздух, – пробормотал монах, – а ваша печка извергает не только тепло, но и дым… – в келье действительно пахло гарью:

– Тем более, здесь рукописи… – монах привычным жестом вытер перо об одеяние, – других оригиналов арабских трудов по медицине я здесь не достану…

Приехав в обитель святого Винсента в Санлис осенью, по приглашению вдовствующей королевы Анны, знаменитый итальянский врач, отец Константин, не ожидал оказаться среди самой суровой зимы во Франции, как говорили старики. По ночам в тазах замерзала вода, мать-келарь подавала к столу кислую капусту со льдинками. В кельях, где жили послушницы, девушки спали вповалку, по несколько человек на одной постели.

Стряхнув с рук пепел, настоятельница заглянула через плечо монаху:

– Как ты разбираешь эту вязь, – хмыкнула она, – у меня даже глаза разболелись… – Константин пробормотал:

– Кстати говоря, глава о строении глаза. Надо с ней посидеть подольше… – очиняя перо, он отозвался:

– Не забывай, я сарацин, как вы, то есть мы изволим выражаться. Арабский язык у меня родной. Я бербер, дикарь и варвар… – тонкие губы усмехнулись, – я только на четвертом десятке лет принял святое крещение… – голубые глаза настоятельницы погрустнели:

– Да, мы встретились как раз тогда, пятнадцать лет назад, в Риме… – они оба внезапно замолчали. Константин откашлялся:

– Твоя королева еще не овдовела, а ты приняла обеты, мать Маргарита… – она вздохнула:

– Я их приняла на Руси, по восточному обряду. Я вернулась к католичеству, когда опять оказалась в Европе. Я хотела стать монахиней, была послушницей, в Кентербери, а потом… – изящная рука повертела перо, – ты и сам все знаешь… – Константин перевернул песочные часы на конторке:

– Не волнуйся, мать Маргарита. Все будет хорошо, они прислали гонца. Обоз скоро придет, да и Филипп у меня… – он замялся, – зоркий паренек…

Воспитанник святого отца, четырнадцатилетний Филиппо, как его звали в Италии, с утра дежурил на белокаменной стене аббатства. Маргарита дала подростку флягу, с вареным по русскому рецепту медом с пряностями:

– Разведи костер, – велела она мальчику, – твой плащ подбит мехом, но на дворе настоящая вьюга… – паренек весело отозвался:

– Ничего страшного, мадам Маргарита… – Филиппо упорно называл ее на светский манер, – когда мы с отцом перебирались через горы, я уже видел снег, только издалека…

Подросток засел на восточной стене монастыря. Санлис лежал на западе. Здесь простиралась унылая равнина, размеченная редкими купами заснеженных деревьев и бедными фермами. Все земли вокруг городка, по распоряжению сына вдовствующей королевы Анны, его величества Филиппа, принадлежали его матери или аббатству святого Винсента. Дорога шла из Пикардии в Нижние Земли. Отец Константин, услышав о пути обоза, удивился:

– Зачем ехать через Венгрию, это крюк. Хотя нет, они направляются на запад из Киева, – перо прочертило линию по карте, – а не из Новгорода. Тогда правильно, дорога прямая… – Маргарита объяснила:

– Королева Анна просила заехать к ее сестре в Будапешт. Анастасия передает ей подарки с обозом… – Константин посчитал на пальцах:

– Норвежская королева умерла. Получается, осталось три русских сестры. Анна, Анастасия и Агата в Шотландии… – Маргарита кивнула:

– Мой племянник, Маленький Джон, сейчас при дворе короля Малколма. Видишь, как получилось, – она погрустнела, – Вильгельм Завоеватель дал моему брату герцогский титул, а его собственный сын порвал с отцом и решил отправиться в изгнание… – Константин заметил:

– Совсем как твой Сигурд, юношей… – Маргарита выпрямила спину:

– Мы бы никуда не уехали из Норвегии. Старшие сыновья ярла Алфа терпеть не могли меня и моих детей. Поэтому Сигне выскочила замуж девчонкой, в Исландию, – Маргарита поежилась, – иначе сводные братья выдали бы ее за какого-нибудь своего собутыльника…

Она поправила выбившийся на лоб светлый, в проседи локон:

– Бедная моя девочка, она пропала из Гренландии, с мужем и всем поселением. Никто не знает, что случилось, а ведь прошло столько лет… – часы перевернулись во второй раз, Маргарита топнула ногой, в подбитом мехом сапожке:

– Ненавижу ждать, тем более, когда обоз так близко. Если дорогу занесло, они могут и пешком пройти… – Константин улыбнулся:

– Хочешь, как можно быстрее заняться обязанностями бабушки… – расчистив место на низком сундуке, Маргарита присела:

– Моя единственная внучка, – она поджала губы, – кто еще позаботится о девочке? Сигмундр правильно сделал, что послал ее под мое крыло, пусть растет в Европе… – она вскинула еще красивые глаза:

– Она незаконнорожденная, как твой… – женщина запнулась, – твой Филиппо. Сигмундр взял наложницу, как принято. Это ее дочь, она сама умерла родами… – отец Константин опустился рядом:

– Жена Сигмундра не захотела воспитывать малышку… – Маргарита хмыкнула:

– Она из Византии, я тебе говорила. Сигмундр привез ее из Константинополя. Ирина… – кисло сказала женщина, – багрянородная, как у них выражаются, родственница покойного императора Комнина. Латынь у нее отменная, сыновей она приносит исправно, хозяйство ведет твердой рукой, а в остальном… – Маргарита покрутила головой, – я рада, что живу за тысячу лье от невестки. Мы бы все равно не сошлись характерами. Но с Мартой сойдемся, Сигмундр писал, что она бойкая девица. Она читает, хоть ей всего семь лет…

В келье закружились снежинки, Филиппо всунул в комнатушку темноволосую голову. На смуглом лице сияли голубые глаза:

– Едут, мадам Маргарита, – радостно сказал подросток, – обоз хорошо видно. Сугробы на дороге небольшие, скоро они будут здесь… – настоятельница поднялась:

– Слава Богу… – перекрестившись, она попросила:

– Сбегай, милый, к воротам, пусть поднимают решетки. Железо замерзло, они долго провозятся… – мальчишеские ноги затопотали по камням галереи. Маргарита вздрогнула. Сухая рука с пятнами от чернил коснулась ее руки:

– Мальчик ничего не узнает, – тихо сказал отец Константин, – никогда… – она потуже затянула платок под твердым подбородком:

– Так будет лучше, для всех… – добавил монах. Женщина кивнула: «Ты прав». Вернув свертки пергамента на место, настоятельница широким шагом пошла к воротам обители.

Перо скрипело по пергаменту. Детское перышко рядом повторяло движения. Стоя коленями на лавке, девочка склонилась над столом в келье настоятельницы:

– Я не училась писать, бабушка, – озабоченно заметила она, – но к мальчикам ходит наставник, византиец. Он разрешает мне сидеть в углу. Я должна вести себя очень тихо, – внучка вздохнула, – иначе получу линейкой по голове. Но я не шумная, – торопливо добавила девочка, – вы не бойтесь. То есть не очень шумная… – в келье жарко натопили.