Дате подняла тонкий палец, с намотанной на него красной ниткой:

– Смешно, у тебя есть такая же. Эту мне дали в Иерусалиме, прямо на рынке, то есть около него… – Дате бродила по улице Яффо, рассматривая витрины магазинов, выбирая подарки для семьи:

– Дяде Мишелю, тете Лауре, Пьеру, Джо в Мон-Сен-Мартен… – шевеля губами, она едва не натолкнулась на старуху с пучком красных ниточек. Пожилая женщина затрясла копилкой:

– Мицва, мицва… – девушка полезла за кошельком, звякнула монетка, старуха внезапно прищурилась. Ловко схватив запястье Дате, она быстро повязала ниточку:

– Не снимай, – строго велела женщина, – смотри, чтобы не порвалась. Если порвется… – она вздохнула, – то пройдет много времени, прежде чем ты здесь окажешься. Много времени, много страданий… – старуха что-то забормотала. Бесцеремонно схватив Дате за плечи, она развернула девушку лицом на восток:

– Ты будешь жить там, – сообщила старуха, – но не сейчас, не сейчас… – она улыбнулась:

– Обманчива красота и преходяща прелесть, только женщину, боящуюся Бога, надо хвалить. Много было дочерей достойных, но ты превзошла всех… – ниточка Дате плотно облегала ее запястье. Аарон кивнул:

– В Иерусалиме их многие носят. Мне какая-то женщина повязала, тоже на улице Яффо. Может быть, та же старуха, что и тебе…

Из шепота незнакомки, собиравшей цдаку, Аарон только уловил, что ему надо жить в Иерусалиме:

– Но что другое она могла еще сказать, – подумал юноша, – кажется, она еще добавила, что я не должен снимать мою ниточку. Но я снял, вместо кольца для Ханы… – поцеловав каждый ее палец, он рассмеялся:

– Кольца здесь не найти, но после исхода субботы я позвоню раву Яакову. Он заглянет в Сдерот, в тамошних синагогах нам помогут… – они договорились, что Хана останется в Израиле:

– Пока ты служишь, пока ты не раввин, я еще могу выступать, – весело сказала девушка, – майор Шломо, дирижер военного оркестра, не поверит своему счастью. Я бы пошла в армию, но замужних туда не берут. Устроюсь на радио, буду давать частные концерты, ездить с военным ансамблем… – она покраснела, Аарон шепнул:

– Может быть, тебе недолго придется ездить. То есть я бы хотел, чтобы так случилось… – жаркое дыхание защекотало его ухо:

– Я бы тоже хотела, милый. Пусть у нас появится маленький Меир или маленькая Малка, в честь моей мамы… – Хана подумала о Тикве:

– Она такая счастливая, всегда улыбается. У нее тоже так с ее Аароном. Когда любишь, все получается само собой, ни о чем не надо думать. Словно в легенде об ангелах, что встречаются на небе и договариваются о предназначенных друг другу парах. Мы с Аароном были созданы друг для друга, только моему ангелу пришлось подождать год, пока он родился… – Хана должна была отправить телеграммы о браке из Тель-Авива:

– Мама обрадуется, – уверил ее Аарон, – она всегда восхищается тобой, говорит, что ты очень талантливая. И ты всегда сможешь преподавать музыку, это разрешено… – длинные, темные ресницы юноши дрогнули. Не открывая глаз, он привлек Хану к себе:

– Я вижу сон, и хочу, чтобы он длился вечно… – Хана хихикнула:

– Во сне тоже такое случается… – девушка приникла к нему, – я думала, что только наяву… – он прижался щекой к теплой спине:

– Сейчас сон станет явью, обещаю… – она застонала:

– Уже становится. Хорошо, милый, так хорошо, я и не думала, что так бывает… – за окнами перекликались голуби:

– Голос горлицы, – шептал Аарон, – это о тебе. Ты моя горлица, мое счастье, моя весна, моя страна. Ты мой дом, Хана… – отдышавшись, девушка раскинулась на нем:

– В Шабат, оказывается, такое можно, – весело сказала она, – помнишь, ты ночью говорил, что даже нужно… – он поцеловал изящный нос, припухшие, немного раскосые глаза:

– Когда придет Машиах, каждый день будет, как шабат. Теперь у меня появилось самое веское желание его прихода… – Хана блаженно, счастливо улыбалась:

– Но сегодня на концерте тебе все равно нельзя быть… – Аарон помотал головой:

– Нет. Но ты мне все повторишь, когда мы останемся вдвоем… – пошарив среди разбросанной одежды, Хана ахнула:

– Почти восемь утра. Сейчас тебе принесут завтрак, а меня никто искать не станет. Все решат, что я сплю… – Аарон взял ее лицо в руки:

– Так и должно быть. Отдохни, голубка моя. Вечером мы не сможем встретиться, перед хупой не положено. Но завтра мы станем мужем и женой… – он еще не верил своему счастью:

– Хотя не надо, чтобы Хану видели на вышке, иначе вместо хупы я отправлюсь в дисциплинарный барак, как папа… – он помогал ей одеться, застегивал пуговицы на рубашке, завязывал шнурки на ботинках:

– Если я встречу кухонную команду, – смешливо сказала Хана на лестнице, – я спрячусь за скалой. Я маленькая, меня не заметят. Ты знаешь, что я могла бы родиться в Израиле? Моя мама почти уехала с дядей Авраамом в страну. Но потом она выскочила из поезда, чтобы сказать моему папе, что любит его. И я так же сделала, пришла к тебе… – Аарон обнял ее:

– Я думал, что я тебе не нужен, что ты живешь только музыкой… – Хана кивнула:

– Да. Но любовь тоже музыка, мой милый. Мы всегда услышим ее, потому, что любим друг друга… – над базой висел утренний туман. Тонкая фигурка девушки пропала в белой дымке, Аарон посмотрел на запад:

– Мы окружены океаном ненависти, ждущим мести. Ерунда, ничего до завтра не произойдет, арабы сюда не полезут, а завтра мы поженимся. Как я люблю Хану, даже и сказать нельзя… – думать о ней было можно. Аарон присел на верхнюю ступеньку лестницы:

– Я теперь всегда буду думать о ней. Всегда, пока я жив.

В дорогу им сварили термос крепкого кофе. Столовая базы снабдила машины питами и хумусом:

– В Сдероте сделаем остановку, – нарочито весело сказал доктор Судаков, – перекусим, тебя заберет концертная бригада. Ты с утра ничего не ела… – ему не нравилось бледное лицо девушки:

– На завтраке она только пила кофе и сейчас приканчивает вторую пачку сигарет… – на Анну профессор вообще старался не смотреть:

– Очень неудобно получилось, – обругал себя Авраам, – а еще надо добираться от Кирии до пансиона, везти ее с детьми на машине домой… – за завтраком Анна сухо сказала:

– Я звонила Михаэлю, он на работе. Дети остались в пансионе, надо за ними заехать, вернуться в Кирьят Анавим. Но мы с Джеки и Эмилем сядем на автобус, если вам неудобно… – Авраам буркнул:

– Никакого неудобства, в машину кибуца все поместятся. Надеюсь, больше гроз по дороге не ожидается. У меня вечером лекция в Еврейском Университете… – небо над южной дорогой было чистым. Авраам скрыл вздох:

– Ладно, все понятно. Получил от ворот поворот, как говорят русские. Она любит мужа, она все прямо сказала. Чего ты ждал, ты ее старше на пятнадцать лет, старик с полным ртом протезов? Михаэль похож на голливудского актера, а я вожу трактор и собираю помидоры. Я извинился, и нечего больше об этом думать…

Он искоса взглянул на изящный профиль Анны. Доктор Леви смотрела вперед, на серый асфальт шоссе, на рыжие камни по сторонам. Они проехали развилку с указателем на кибуц Нахаль Оз. Анна незаметно закусила губу:

– Я обидела его… то есть Авраама… – ей хотелось коснуться большой руки, с заметной каемкой грязи под искривленными ногтями, – но я не могла сказать ничего другого… – в январе Анну пригласил на симфонический концерт коллега, университетский преподаватель из Семинарии Кибуцев:

– У нас ничего и не случилось, – женщина сглотнула, – я упомянула, что люблю Дворжака. Играли симфонию «Из Нового Света». Потом мы посидели в кафе на бульваре Ротшильда, он проводил меня на иерусалимский автобус… – приехав в кибуц на шабат, Михаэль холодно сказал:

– Разгуливаешь по Тель-Авиву с посторонними мужчинами. Я сопровождал западных дипломатов на концерт. Я видел, как ты улыбалась этому французскому хлыщу, твоему коллеге… – Анна покраснела:

– Откуда ты знаешь, что он приехал из Франции… – муж отмахнулся:

– Не забывай, где я работаю. И не забывай, что ты замужняя женщина. Если я подам на развод, из-за твоей измены, я уверен, что раввинский суд оставит мне детей… – Анна возмутилась: