— Послушайте. Я нахожусь здесь третий, мать куриную, сына псиного, день. И в первые же сутки в вашей стране потеряла сознание. Мне было плохо, меня мутило, я мало что могла нормально сообразить и еле свыклась со здешним климатом. Понимаю, в акклиматизации нет ничего ужасного, но поймите и вы меня, что всё-таки очень быстро без дальнейших проявлений пройти она не может. На привыкание нужно определённое время. Да я вообще здесь новенькая! Мне, может, страшно и некомфортно, а вы такое предлагаете!

— Послушайте и вы, сеньорита, — встрял во вспыхивающий огнём монолог Анселмо. Говорил он размеренно, настроено на успокоение разъярённых, но было видно, что никого его тон не успокаивал. — На четвёртом Небе уже все дали своё согласие на вашу здесь полноценную работу, можете свериться с пергаментом, — он придвинул к Нике старую бумагу и продолжил, как только та удостоила её незаинтересованным взглядом: — Все на Небе прекрасно знали, сколько вам лет и насколько вы умна. Все Вознесённые сеньоры и сеньориты четвёртого Неба, — а это существа крайне одарённые и могущественные, — с уверенностью заявили, что ваши данные невероятны для мага семнадцати лет и оставлять их без надлежащего использования нельзя. Ваша развитость не по годам позволяет вам большее, чем другим ребятам этого возраста, вы должны быть безудержно рады такой возможности! Такой опыт добавит вам не один плюс для вашей будущей работы и даже после Вознесения, — а оно вас ждёт, я в этом безоговорочно убеждён. К тому же, нехватка учителей для обучения детей в Таиланде заставляет нас пойти на крайние меры, примите мои извинения.

— Извините, но… «Для надлежащего использования»?..

Жгучее чувство обиды ошпарило щёку хлёсткой пощёчиной, оставив на нежной коже алый след, но на фоне ярости обида казалась ничем. Хотелось перевернуть стол и расцарапать мужчинам глаза, такие чистые и невинные, словно столь ужасный поступок и такие мерзкие слова были совершенно нормальными и ничего гадкого за собой не имели. Хотелось разодрать зеркала их грязных душ так же, как и они разодрали ей и без того крошечную гордость за себя, за то, что она сильна, что достойна хотя бы небольшого уважения в глазах других.

В горле застрял гадкий ком, перекрывший воздуху доступ к лёгким, душу больно полоснуло смыслом сказанных слов. Грудную клетку разодрало осознанием того, кем она являлась в глазах остальных — вещью, что можно было купить и спокойно пользоваться, предметом, который лучше других, точно приобрели кофемашину со встроенной функцией доставления готового кофе до желающего. Веки обожгло слезами, что, наученные вечным уроками жизни, тут же легко скрылись из виду до более подходящего времени.

Ещё одной причиной для ухудшения морального состояния стал натуральный страх. Работать? В свои семнадцать, в условиях образовавшейся внезапно бессонницы, начавшихся панических приступов и ужасных снов, сводящих с ума? Да ещё и на такого директора: ненадёжного, пугающего одним своим видом, мерзко улыбающегося и употребляющего в сторону младшей по возрасту, притом, практически незнакомой девочки омерзительные неформальные обращения?

«Вадим-а, прилети и забери меня, прошу тебя! Я же на первый день здесь настоящий Ад пережила и второго Неба не надо! Я согласна слушать тебя, я буду покорной ученицей и самой доброй и послушной подопечной, только забери меня, дядь! Я не смогу довериться этому существу, он точно не будет хорошим начальником! Я знаю наверняка, что все их слова — вода, браслет дал это понять!» — Паника сдавила горло колючей петлёй, проволокой, но Доминика подняла взгляд к потолку, найдя в себе силы, сдержала крик отчаяния и выдохнула, опустив глаза в стол:

— Окей! Я согласна. Давайте все документы, заверения и что там ещё требуется заполнить, я подпишу.

«Другого выхода у меня попросту нет… А что мне остаётся? Я уже "куплена" Тхиром, все бумаги подписаны, контракт оформлен на три года и он, на самом деле, как санкция — не будет выполнен по всем правилам и у моей школы возникнут большие проблемы. Всё ради тебя, Вадюш, всё ради ПМШ», — магичка с дрожью вздохнула, набираясь выдержки, и посмотрела точно в глаза Вознесённому ангелу.

— Чудесно! — Радостно улыбнулся Анселмо. — Паспорт у сеньориты с собой?

— Да.

Мужчине этому явно не хотелось длительное время находиться вдали от давно ставшего родным Неба со всеми условиями комфортной жизни, он делал всё спешно и двигался быстро, настолько, что чуть ли не рвал рулоны пергаментных бумаг с текстами на чистом Божественном. Расставив везде свои подписи и слова согласия на Небесных документах, Ника переключилась на бумаги земные, заполнив всё необходимое и на них.

Окончив встречу лёгкими общими поклонами и тёплыми прощаниями, темник с ангелом покинули кабинет и вместе дошли до выхода. Девушке «благосклонно» выдали выходной на привыкание к новой должности и подготовку к первому дню в роли учителя, а мужчина собирался вернуться на своё Небо специальным заклинанием, требующим отсутствия помех в виде крыш и потолков.

Оказавшись в своей квартире, Дома дала волю чувствам, звучно упала на колени, только закрыв за собой двери и зашлась бесконтрольными рыданиями. Руки с лицом онемели, взгляд помутила пелена слёз, тело продрогло, а глаза заметались по всей комнате. Она полностью рухнула на пол, проползя на коленях до середины комнаты, и свернулась калачиком.

Почему именно она?

Для чего она нужна им?

Понятно было, что она могла расторгнуть контракт, пусть это и могло стоить ей и Питерской Магической школе каких-то ущербов — её не могли удерживать в этой стране и школе вечно, ибо это, что логично, не было законным. Но страшно стало осознавать, что Вознесённые сочли её козой отпущения, которая должна была отвечать за их личную безалаберность, за их невозможность — или нежелание — найти нормальных существ, готовых работать в ТМШ.

Девушка осознавала, что её используют, опираясь на свою вседозволенность, понимала, что к её рукам с ногами привязали верёвки, превратив в марионетку и теперь могли делать с ней всё, к чему душа лежала, она чувствовала свою ущербность так ярко и чётко, что становилось больно даже думать о своей жизни, о том, кто она и для чего была рождена. Ника находила чудовищной одну лишь мысль о том, что её сделали крайней, причём крайней за все те сложности и неустойки, какие возникать у этих существ категорически не могли.

Но самым кошмарным было осознание того, что в сложившейся ситуации была виновата только она сама. Она девятилетняя.

«Мама… Почему ты не остановила тогда моё рвение подражать тебе? Почему не осадила меня, когда это ещё можно было сделать так, чтобы после я не существовала с риском смерти или похищения при каждом выходе на улицу и даже сидя дома? Я уверена, ты в детстве сталкивалась с такими же проблемами! Да даже если нет — для чего-то же ты подарила мне этот собачий браслет! Ты понимала, знала наверняка, что я в опасности из-за своих сил и твоих дел, что могу перенести на своих плечах много гадостей, но дала мне вольность в решениях! Мне было девять, чтоб тебя! Я же была тупа, не понимала всех рисков, мама!»

Магичка не прекращая лежала на полу, обнимая колени и плача всё громче и сильнее.

Вспомнились детские годы, как маленькая Никуша — так всегда звала её мама и позже любимый опекун, — видя страдания матери, её невозможность ходить на работу и использовать Магию в целом, чтобы банально купить хлеб и картошку, всерьёз задумалась над помощью ей. До этого девочка не отличалась особыми успехами в учёбе и какой-либо особенной жаждой учиться, просто была приличной ученицей с удовлетворительными, но не всегда идеальными оценками. Но с гибелью отца всё поменялось, она стала усиленно тренироваться, проходила теорию на неделю вперёд и быстро поднялась на уровень даже выше её матери в годы дочери. Под конец десятого года жизни Дома уже подрабатывала очисткой мелкой нечисти, блуждающей на незаполненных людьми улицах Санкт-Петербурга и приносила домой какие-никакие, но деньги.