Я положил рамку фотографией вниз, не в силах видеть ее лица. Я очень скучал по ней, готов был скулить и выть, но я уехал, ни сказав ей ни слова, лишив себя всех чувств, кроме боли, не стал тащить ее за собой. Но я так и не смог помочь себе, не смог отпустить ее из своих воспоминаний, и не смог сказать ей, что я на самом деле к ней чувствую. Кто я для нее теперь? Никто. Я не стою ни ее, ни ее слез. Я с отвращением думал, как столько лет тащился сам от себя и закрывал глаза на других. Но мне проще было просто молча уехать, чем говорить ей, куда и зачем я еду. Она не отпустила бы меня.– Джет? – я обернулся. По лестнице спускалась Кира, – Джет!Она буквально подлетела ко мне и обняла, не обращая вниманию на мокрую и холодную кожаную косуху.– Тише, – засмеялся я, – Я же мокрый весь…Сестренка подняла на меня красивые золотистые глазки.– Мы скучали, – возмутилась Кира.Я снял куртку и повесил на плечики в шкаф-купе.– Все спят? – спросил я, закрывая дверцу шкафа.– Нет, – махнула рукой Кира, – Таша в душе, родители скоро спустятся.Я кивнул, обняв сестру.– С прошедшим днем рождения, – поздравил я, – Я пытался дозвониться на домашний, но никто не ответил.Кира улыбнулась мне.– Спаси-и-ибо! – просияла она, – Мы уезжали в коттедж на озеро.Я хотел бы еще поболтать с Кирой, но нас прервала Таша. Она спускалась вниз в белом свитшоте и черных джинсах, и ее лицо явно омрачилось при виде меня.– Привет, – попытался улыбнуться я.– Шмотки постирать приехал? – отозвалась она и прошла мимо меня, доставая графин с апельсиновым соком из холодильника.– Нет, – ответил я, – Просто приехал в гости.Она не скрывала открытой неприязни ко мне, наши отношения с сестренкой испортились, когда мы переехали, и о своих чувствах она молчала. Просто всем своим видом показывала, что не рада мне. Это был ее выбор, и спорить я не хотел.
Шестнадцать
«Я ничего не ел.Вы когда-нибудь были сыты болью?Когда в горле комок и совсем не можешь есть.Одно и то же»А. Полярный «Сказка о самоубийстве»
После этого мы с Кирой немного поболтали, она была очень рада мне, а Таша лишь изредка косо смотрела на нас. Вскоре к нам спустились родители, отец просто пожал мне руку, сделав замечание, что я одет не как девятнадцатилетний юноша из представительной семьи, а как «байкер из пивнушки». Отлично, мне подходит. Мама же улыбнулась мне и обняла.– Я рада, что ты здесь, – сказала она, пытаясь прибрать мои волосы.Я со смехом вывернулся из под руки.– Нет, – хохотнул я, – Не надо.Мама вздохнула, и я поцеловал ее в щеку.От отца мне и сестрам достались лишь каштановые волосы, все остальное было маминым – карие глаза, смуглая кожа, нос с маленькой горбинкой и губы. Мы трое были ее копиями, за тем исключением, что она была блондинкой. И я был рад, что не был похож на нашего строгого во всех чертах отца – его глаза были холодного серого цвета. Каштановые волосы буквально зачесаны на бок, брови угрюмо густились над глазами, а бледная сухая кожа говорила о любви к аристократии.– Пообедаешь сегодня с нами?Я немного замялся, и взглянул сначала на сестер, потом на маму, и сдался.– Конечно, – улыбнулся я, – Я побуду в своей комнате.Мама кивнула, показав мою любимую добрую полуулыбку.И я поднялся к себе. Здесь было все точно так же, как я оставил. Мои вещи были в картонных коробках, я даже не думал тогда о том, чтоб их разобрать, Письменный стол со столешницей из темно-зеленого мрамора был завален моими старыми тетрадями со стихами – я не забрал с собой ни одной. Среди них были старые фото друзей, которых у меня уже нет, книги беспорядочно были разбросаны по разным углам комнаты, все было немного пыльным. И только большая двуспальная кровать, застеленная свежим постельным бельем и серым покрывалом, была идеально чистой. Панорамные окна открывали вид на наш задний двор, где стояли большие качели с навесом у усыпанного листьями бассейна. Снег продолжал падать, и я упал на кровать, закинув руки за голову, и стал смотреть в потолок. Я старался собрать всю свою волю в кулак, чтоб не думать ни о чем, но я просто не мог. Похожие чувства я испытывал тогда, после того прикосновения к ее губам. Она злилась, пыталась меня избегать. Я не раз пытался поговорить с ней, но так и не смог. И в один из дней, когда я возвращался с тусовки, я пришел в ее комнату. Она крепко спала, тихо сопев, и я сел на кровать рядом с ней. Алекс спала, лежа на животе, и ее волосы упали на лицо, разметавшись по белой подушке. Я осторожно убрал их пальцами назад, открывая ее белые щеки и густые ресницы. От прикосновения она немного поморщилась, но не проснулась – это вызвало у меня улыбку. Она дышала спокойно и ровно. Я вздохнул и сел на пол рядом с кроватью.– Я не знаю, что ты со мной сделала, – прошептал я, опустив голову, и усмехнулся: – Это даже смешно. И я виноват… Но я очень по тебе скучаю, Алекс. Мне тебя не хватает.Я шептал в темноту, хоть и знал, что она не слышит. Мне просто надо было сказать это ей. Я поднялся и тихонько коснулся губами ее теплой ото сна щеки.Конечно, сейчас совсем другое. Тогда я попытался все исправить, но сейчас я уже ничего не могу исправить. В горле встал ком. Я все смотрел в потолок, где собирались все мои одинокие и больные чувства, и грохотом обрушались мне на голову воспоминаниями. Я нашел, наконец-таки, свою любовь, а потом потерял в нее всю веру. Я был для нее тогда самым лучшим, а что бы она сейчас сказала? Я не знаю. Я был разбит и раздавлен своими же поступками, и я не знал, что делать.Я встал и раскрыл окно, закурив сигарету. Я осознанно травил себя каждый день, и я все больше стал молчать. От того Джета, который так нравился Алекс, веселого, болтливого придурка, уже ничего не осталось. Ну, разве что, придурок на месте. Первые несколько месяцев после того задания я ни с кем не разговаривал, я просто не мог. И сейчас я чувствовал, что задыхаюсь.Я, наконец, дождался ужина и спустился вниз. Мама ставила на стол посуду и столовые приборы. Я тут же подскочил к ней и стал помогать – она по-доброму мне улыбнулась и кивнула. Это было моим любимым «спасибо». Мне определенно нужно было отвлечься от всего, я ведь все равно пока безработный. Мы вместе накрыли на стол мамин превосходный мясной рулет, и вскоре все были за столом.– Как твои дела в Университете? – сухо спросил отец, отпив глоток красного вина.– Нормально, – так же ответил я ему.– А подробнее? Я не могу судить о твоей успеваемости только по одному слову.– Все хорошо, – улыбнулась мама, накрыв его руку своей.Он тут же высвободил руку с бесстрастным выражением лица, и меня задел этот жест – ему досталась лучшая женщина в мире, наша мама, а он ее не ценит. Я остановил на нем взгляд, с трудом проглотив кусочек мяса.– Рулет холодный, – строго сказал отец, кинув ей короткий многозначительный взгляд.Теперь я разозлился. И поджег его рулет. Девочки вскрикнули, а отец немного подпрыгнул на стуле – класс!– Так нормально? – спросил я и встал из за стола.Это напомнило мне о том, почему я не стал жить дома. Отец всегда относится к семье так, будто мы – само собой разумеющееся, и должны делать абсолютно все, что он говорит.На самом деле от каждой семьи Хранителей должен хотя бы одни выполнять работу, и мой отец этим человеком быть не хотел, и уже с двенадцати лет отправил меня на обучение, а в четырнадцать я стал Хранителем под руководством некого Люка Рейди. Через год я стал работать с Алеком. А отец с самого того момента, как отправил меня на обучение, был свободен от всех обязанностей. У меня был выбор – я или одна из сестер. Или мама. Я не смог бы этого позволить. Отцу же было плевать. Мои сестры тоже проходили обучение, он так же отправлял их в двенадцать лет. И я понимал, что если я откажусь, в ход пойдет вся моя семья – кто угодно, только не он. Девочки не знают об этом, но и они не могут терпеть такого отношения к маме. Никто больше не захотел есть, и я ушел в свою комнату, но вскоре пришлось спуститься обратно – впервые за долгое время я слышал громкий голос мамы.– Почему ты не можешь просто принять все? – кричала она: – Почему не можешь просто быть с нами? Ты не видел сына несколько месяцев! Я не видела его счастливым уже очень давно, а ты не можешь просто порадоваться, что он дома?– Я рад, – сухо сказал он.– И что, все, что ты бы хотел у него спросить, это учеба? – выдохнула она.– Это самое важное, – не меняя тона, ответил отец.– Что тут происходит? – спросил я, зайдя в гостиную.Мама быстро вытерла слезы с лица.– Ничего, сынок, – она попыталась мне улыбнуться, скрестив руки на груди.– Твоя мать решила, что сейчас самое время для скандала, – ответил отец, сложив руки за спиной.Мамины глаза были красными от слез.На этом мое терпение лопнуло. Я вздохнул, взял маму за руку и пошел с ней наверх.– Что ты делаешь? – спросила мама, взволновано глядя, как я упаковываю часть ее вещей – в основном зимние.– Мы едем в отпуск, – просто ответил я.– Что? – удивилась, стоящая в дверях, Таша.Я обернулся и улыбнулся ей.– Куда вы хотите на Рождественские каникулы?– В Мюррен! – воскликнула подскочившая Кира.Таша удивленно посмотрела на нее, но кивнула.– Джет, но мы же… – начала было мама.– Мам, семья хочет отдохнуть, – улыбнулся я.Я пошел к себе в комнату и позвонил в частную авиакомпанию, забронировав самолет. Этот отдых опустошит мой счет, но я практически ничего не тратил. А за работу Хранителя платят очень даже неплохо. Я собрал нужные вещи, переоделся в джинсы, белую рубашку и серое пальто. Тут же вызвал такси. Все начали спускаться со своими сумками и документами.– Куда вы собрались? – сурово вопросил отец.– Моя семья едет в отпуск, – просто ответил я, пропуская девочек вперед, такси уже подъехало.Мама прошла мимо отца, даже не взглянув на него, а вот его выражение лица стало растерянным, он проводил ее взглядом до самых дверей и снова посмотрел на меня.
