Клеобула вовсе не предчувствовала того счастливого поворота, который должен был внезапно привести в исполнение её тайные мечты; она пошла вместе с Хлорис в прилегавший к дому сад; в то время как рабыня собирала в подол душистые фиалки, она стояла задумчиво перед деревом и застёжкою от своего хитона старалась выцарапать какие-то буквы на нежной коре. Вдруг она остановилась.

— Что ты говорила вчера, Хлорис, — сказала она, — когда звенит в ушах — значит, о нас думают?

— Да, конечно, — сказала девушка, подойдя к ней. — Но что это ты делаешь? Ты вырезаешь свои мысли на дереве. Тут написано: «Прекрасен» — продолжать ли мне? — «Харикл», а под этим — «Прекрасна Клеобула».

— Ну, — шутила девушка, — что-то происходит. Особенно хороший знак: посмотри, как у меня подёргивается правое веко.

Она обернулась к солнцу и чихнула.

— Да поможет Зевс или Афродита, — сказала она. — Но что это Манто так замешкалась? — прибавила она.

— Я целое утро не вижу её, — сказала Клеобула, — где она?

— Она понесла стирать платья, — отвечала служанка, — но ей уж давно пора вернуться.

В это время прибежал раб и передал поручение Софила. Клеобула покраснела.

— Кто этот спутник? — поспешно спросила Хлорис.

— Человек, которого он прислал, объявил, что ничего более не знает, — отвечал раб.

— А что если это чужой, — сказала Клеобула. — Хлорис, зачем ты и сегодня подала мне хитон без рукавов и верха? Я не могу принять их в этой одежде; пойдём, одень меня[131].

Хлорис последовала за своей госпожой в комнату и открыла большой ящик[132], в котором лежали лучшие платья; из него приятно пахнуло медийскими яблоками.

— Что мы выберем, — спросила она, — жёлтый бисосовый хитон или эту одежду с затканными цветами?

— Нет, — сказала Клеобула, — что-нибудь попроще. Дай мне новый, белый диплоис с пурпурными полосами по краям и разрезными рукавами. Хорошо! Ну, теперь прикрепи рукава и дай мне пояс. Ровно ли висит верх?

Служанка окончила своё дело.

— Мы не успеем заплести волосы[133], — сказала она, — да к тому же тебе чрезвычайно идёт этот накинутый на голову цветной платок.

Клеобула взяла зеркало[134] и стала смотреться в него.

— Хорошо, — решила она, — надень только мне другие сандалии. Нет, не эти, пурпурные с золотом, а те, белые с красными лентами.

Едва Хлорис успела закончить, как доложили, что пришёл Софил с каким-то молодым человеком.

— Если б Харикл! — шепнула Хлорис на ухо своей покрасневшей госпоже.

То был действительно он. Произошла сцена, которую не в состоянии изобразить ни кисть живописца, ни резец ваятеля, ни перо поэта.

— Я так и знал, что он будет тебе приятнее меня, — сказал, улыбаясь, Софил Клеобуле, — но не будем медлить. Пусть будет сегодня помолвка, а через три дня и сама свадьба.

Бросим беглый взгляд на приготовления к свадьбе[135]. Короткий срок, назначенный Софилом, не мог затруднить греческую невесту; напротив того, быть невестою в течение многих месяцев было вещью совсем необыкновенною в Греции. Приданое не требовало больших приготовлений. Как царская дочь Навзикая[136] по совету Афины заботилась об изготовлении брачных одежд для себя и для раздачи другим ещё прежде, чем ей выбран был супруг, так и в каждом греческом доме лежало их всегда множество наготове, в особенности у богатых, где всё было в избытке. Но, тем не менее в эти немногие дни на долю обеих сторон помимо церемоний помолвки и обычных жертвоприношений досталось немало-таки хлопот.

Харикл, уступая желанию своего отца, согласился поселиться пока в его доме. Покои женской половины были поспешно приведены в порядок и снабжены всем необходимым для принятия невесты и для устройства нового хозяйства. Дверь, богато убранная гирляндами из зелени и цветов, извещала прохожих о торжестве; а внутри повара и рабы были заняты приготовлениями к брачному пиру, который должен был отпраздноваться в обширном кругу родных и друзей обеих сторон. Даже сам Форион отступил от своих привычек и обещал быть на пиру, так как в числе приглашённых был и Пазий, только что просватавший свою дочь за Ктезифона.

В комнате Харикла Ман приготовил предназначенную для этого дня одежду: сотканный из тончайшей милетской шерсти хитон и ослепительно белый гаматион, который для настоящего торжества был выбран без обыкновенной пурпурной каймы. Рядом стояли нарядные полубашмаки, красные ремни которых застёгивались золотыми пряжками. Венки из мирта и фиалок тоже были приготовлены, два серебряные алабастра[137] поставлены были с драгоценнейшей мазью, присланной Софилом на случай, если бы Харикл захотел употребить её в этот день. Сам жених был ещё в купальне вместе с Ктезифоном, откуда и должен был отправиться за невестой.

Не меньше хлопот было и в доме Клеобулы. Солнце склонялось уже к закату, а брачный наряд всё ещё не был окончен. Клеобула сидела на стуле в своей, наполненной благоуханиями, комнате и держала в руках серебряное зеркало; Хлорис причёсывала её волосы, а мать вдевала ей в уши жемчужные серьги[138].

— Поторопись, — сказала она нетерпеливо рабыне, — ты сегодня ужасно копаешься; смотри, ведь вечер уже близок. Пойди, Менодора, — приказала она другой рабыне, — и измерь длину тени на солнечных часах в саду.

— У нас здесь есть водяные часы[139], — возразила Хлорис. — Посмотри, сколько в них ещё воды, а она должна вся стечь ещё раз до заката.

— Эти часы, должно быть, неверны, — сказала Клеобула. — Теперь, вероятно, позже.

Но возвратившаяся Менодора объявила, что тень равняется только восьми футам и что до вечера времени ещё довольно.

Наконец Хлорис продела через густые волосы головную повязку и золотою булавкою прикрепила на затылке покрывало невесты, а Менодора застегнула белые ремни вышитых золотом сандалий. Затем, чтобы довершить наряд, мать вынула из ящика слоновой кости широкое золотое ожерелье, богато убранное драгоценными камнями, и имевшие форму змеи запястья. Клеобула взяла ещё раз зеркало и посмотрелась; ящики с платьями были заперты, и с девической робостью, хотя совсем с другими ощущениями, чем в день своего первого брака, стала она ожидать минуты, когда свадебная процессия придёт за нею.

Из водяных часов вторично вытекла вся вода, солнце совершило уже свой путь, и в комнатах дома стало темнее. У богато украшенной венками двери дома, в сопровождении множества народа, остановился экипаж, запряжённый двумя статными мулами. Экипаж этот должен был отвезти невесту в её новое жилище.

Жених, отец его и Ктезифон, избранный дружкою, вошли в дом и, приняв из рук матери невесту, проводили её до экипажа; тут, закутанная с ног до головы в покрывало, она заняла место между Хариклом и Ктезифоном. Мать зажгла брачный факел, все последовали её примеру, и процессия тронулась при звуках флейты и весёлом пении гименея к дому Софила.

Здесь, по древнему обычаю, брачная чета при входе была встречена символическим дождём из лакомств и мелких денег, затем прошла в парадно освещённую залу, в которой с одной стороны были приготовлены ложа для мужчин, а с другой — сиденья для женщин. Но когда были съедены свадебные пироги и полночь уже приближалась, тогда мать Клеобулы провела новобрачных в тихий таламос; перед его закрытой дверью раздалось ещё раз громкое пение гименея, и, может быть, никогда ещё этот бог не носился над брачным покоем с чувством большего удовольствия.