— Что ты делаешь? — спросил он раба, который был так погружен в своё дело, что не заметил его приближения.
— О, — вскричал тот, вскакивая, — сами боги посылают тебя. Вчера во время бури погиб наш корабль, и нас выбросило на землю на одном из его обломков. От усталости и слишком долгого пребывания в воде господин мой потерял сознание. Помоги мне привести его в чувство.
— Глупец, — сказал рыбак, — и ты не воспользуешься случаем, чтобы сделаться свободным. Оставь его, он спит превосходно; ступай себе куда хочешь. Сегодня ты спасёшь ему жизнь, а завтра, быть может, он наденет на тебя цепь или ошейник. Ступай, говорю тебе; такого случая вновь не представится[94].
— Ты думаешь подобно многим, — возразил раб, — но сохрани меня Зевс, чтобы я покинул моего господина, с которым играл, будучи мальчиком, и жил столько лет на чужбине. Лучше иметь хорошего господина, чем быть свободным только по имени, а на деле влачить самое жалкое существование. Но оставим это; вероятно, господин твой живёт недалеко.
— Да, отсюда не будет и стадия, — сказал рыбак, — дом его лежит вот за этим пригорком.
— Беги же скорее, скажи ему, что один благородный афинянин потерпел здесь крушение, и попроси прислать вина и тёплую одежду, поторопись только; ты щедро будешь вознаграждён за свой труд.
Рыбак покачал головою; однако же положил сеть и корзину и удалился.
Раб продолжал своё дело; ему казалось, что бледное лицо принимает вновь живой оттенок. Он приблизил своё лицо к носу и рту лежавшего и положил руку ему на сердце.
— Дышит! — вскричал он, радостно вскакивая. — И сердце хоть слабо, но всё-таки бьётся.
Он схватил горсть тимиана, растёр его и поднёс к лицу молодого человека. Тот пошевелился и, открыв на мгновение глаза, снова закрыл их.
— Харикл! — вскричал верный раб. — Проснись!
Юноша снова открыл глаза и попытался приподняться.
— Ман, — сказал он слабым голосом, — ты здесь? Где мы?
— На твёрдой земле, — отвечал тот, — мы спасены.
— А Ктезифон? — спросил пробудившийся.
Раб отвернулся и молчал.
— Бедный Ктезифон, бедный Навзикрат, — говорил юноша с горестью, и слёзы катились по его щекам.
— Как знать, — сказал Ман, — может быть, и они спаслись. Когда я втащил тебя на доску, на которой нас принесло сюда, я видел, как они оба ухватились за обломок задней части корабля; он был настолько велик, что мог выдержать их обоих.
— Ты спас мне жизнь, Ман, — сказал господин, схватив руку своего слуги, — ты будешь свободен, как только мы возвратимся в Афины.
— Лишь в том случае, если ты позволишь мне остаться у тебя в доме, — возразил раб, — но теперь думай только о себе. Позволь мне отвести тебя вон туда, там солнце лучше греет.
В то время как молодой человек с помощью Мана пытался приподняться с места, возвратился рыбак. Он принёс в корзине хлеба и вина; два других раба следовали за ним с тёплой одеждой и одеялами. Человеколюбивый владелец ближайшей виллы приказал привести потерпевших крушение к себе в дом, где велел поскорее приготовить ванну. Тёплая сухая одежда и вино скоро возвратили жизнь и силы утомлённым членам Харикла, но он сидел молча и сосредоточенно. Ему всё представлялась картина вчерашней бури, и он с грустью думал о той утрате, которой стала в его жизни гибель лучшего друга. Между тем Ман, также переменив одежду и подкрепись пищей, поднялся на выступ скалы и стал смотреть на всё ещё волновавшееся море. Его взор остановился вдали на каком-то тёмном предмете, который, казалось, приближался постепенно к берегу, прибиваемый к нему волнами. Он подозвал рыбака.
— Видишь ты там что-нибудь? — спросил он его.
— Кусок дерева, — отвечал тот, — может быть, обломок вашего корабля.
— Нет, — возразил Ман, начинавший теперь яснее различать очертания предмета, — это лодка. Неужели рыбаки отважились пуститься в море в такую непогоду?
— Клянусь Посейдоном, — воскликнул рыбак, — это какие-нибудь безумцы; впрочем, может быть, вчерашняя буря отнесла её от берега в море.
— Нет, — вскричал Ман, — в ней сидят люди; она плывёт вовсе не по произволу волн, смотри: она направляется к берегу.
Теперь лодка приблизилась настолько, что можно было видеть ясно, что в ней сидят три человека. Двое из них гребли, а третий сидел между ними. Между тем к разговаривавшим подошёл Харикл и стал следить, не отрывая глаз, за приближавшейся лодкой. Смутная надежда, в которой он боялся сознаться даже самому себе, держала его в напряжённом состоянии и заставляла удваивать внимание. Лодка уже несколько раз пыталась причалить к берегу, но волнение постоянно отбрасывало её. Но вот могучая волна провела её лучше самого искусного лоцмана мимо скалы, прямо к мелкому месту у берега. Тогда один из них, стоявший на носу лодки, выскочил из неё и, крепко ухватив её за борт, подал руку другому, бывшему, по-видимому, в совершенном изнеможении; за ним последовал третий и, выйдя из лодки, оттолкнул её с такою силою, что та, ударясь о скалу, разбилась вдребезги. Затем все трое благополучно добрались до берега.
— Это Ктезифон, — вскричал Ман.
— Ты думаешь? — спросил Харикл. — Мне тоже так кажется.
— Да, это так же верно, как то, что ты Харикл, — возразил слуга, — и Навзикрат с ним. Скорей бегите туда, — крикнул он рабам, — и приведите их, а не то они пойдут, пожалуй, в другую сторону.
Ман не ошибся. Когда лодка опрокинулась и исчезла в волнах, Ктезифон и Навзикрат ухватились за оторванный от корабля руль. Штурман также уцепился за него. Носясь таким образом по морю, все трое провели самую мучительную ночь, ожидая ежеминутно, что какая-нибудь волна подхватит и сбросит их в море. На рассвете Ктезифон заметил невдалеке пустую рыбацкую лодку, которую, вероятно, оторвало бурею от берега и унесло в открытое море.
— Сами боги посылают её нам во спасение, — вскричал он и бросился в море, мощной рукою прокладывая себе путь по волнам. Штурман последовал за ним, и оба достигли благополучно лодки, в которую удалось им взять и совершенно изнемождённого Навзикрата. Они должны были отказаться от попытки добраться до берегов Аттики и, следуя течению, достигли берега Эвбеи. К своему удивлению и радости, они встретили здесь друга, которого считали погибшим, а в гостеприимном доме нашли попечение и отдых, в котором так нуждались их измученные тела. Из своего имущества они, разумеется, не спасли ровно ничего.
— Нет берега более скупого, чем этот, — сказал им знакомый с местностью хозяин, — ненасытное море не возвращает здесь никогда даже и обломков корабля. Нет недостатка только в людях, потерпевших крушение, и, сколько бы их боги нам ни посылали, они всегда найдут здесь радушный приём.
Два дня прожили друзья в имении. Погода прояснилась, и они, отдохнув, стали советоваться между собою, что им теперь предпринять.
— До Каристоса недалеко, — сказал Ктезифон, — лучше всего было бы нанять нам барку и вернуться тотчас же в Афины.
— Ни за какие деньги, — вскричал Навзикрат, — я не хочу испытывать вторично долготерпение Посейдона. Я буду искать кратчайшего пути, и если возвращусь в Афины, уж конечно никогда более не отважусь предпринять морское путешествие. Если же я не сдержу своего слова, пусть бог морей поступит со мною так, как чуть было не поступил теперь. К тому же ведь я не могу возвратиться в Афины в таком виде. Я потерял все мои вещи и двух рабов; за одного из них я заплатил пять мин только в предпоследнее новолуние. Но всё это ничто по сравнению с потерею моего персидского ковра. У меня нет теперь никакой одежды, в которой можно было бы показаться, у вас также. Вот что я вам посоветую: отсюда до Халкида всего два дня езды; там живёт один из моих друзей, который останавливается у меня ежегодно во время дионисий. Мы попросим его выручить нас, оденемся, и затем нам останется сделать самый кратчайший переезд.
Предложение показалось не дурным, и, хотя Ктезифон не мог не улыбнуться, видя трусливость Навзикрата, он всё-таки согласился, так как рассчитывал найти в Халкиде предлог продолжить своё путешествие. Услужливый хозяин дал им запряжённую мулами повозку[95] и сам проводил их некоторую часть пути верхом.
