Мария молчит.
Смотри, красный мотылек. (Бежит за ним, хочет накрыть платком.) Давай поймаем его. Смотри, вот он около гнома, вот порхает над ночной красавицей…
Мария не двигается.
Господи, как он летает, словно искорка, то вот он, то его нет. (Возвращается туда, где стоит Мария, топчет землю ногами.) Я хотела бы поймать его, посмотреть и отпустить… (Поливает землю водой.)
М а р и я. Он грозился прийти ко мне ночью.
З а м б и л а (не слышит ее). Когда я была маленькой, я пошла на кладбище, посмотреть как хоронят одного циркача… Одного из тех, кто глотал сабли и пускал огонь изо рта… Я не верила, что такой человек может умереть, и ждала: вот сейчас он встанет из могилы… Но земля на могиле лежала неподвижно.
Снова появляются ч е т ы р е с т р а ж н и к а с пустыми корзинами — полные они, наверно, отнесли в другое место.
Чего вылупились? Не видели женских ног? Помогли бы землю утоптать, чтобы не вышло чего… Ну, что уставились?
Те уходят.
Так вот, и тогда я увидела, как летали над крестами красные и белые мотыльки… Словно это были души… Почему ты молчишь?
М а р и я. У наших детей будут похожие судьбы… Я отдам тебе мамино кольцо. В день, когда меня понесут с крестом, одень моего ребенка в белые одежды… Одень ему голубую шапочку — пусть он будет принаряжен, как на праздник… Пусть он знает, что я ушла, пусть помянет меня — в белой одежде, в новой рубашке, с отглаженным воротничком…
З а м б и л а. Боже мой! О чем ты?.. (Увидела входящего Давида.) Ну, крестный, там еще осталась картошка?
Снова появляются ч е т ы р е с т р а ж н и к а. Чего они на меня уставились?
Д а в и д. Они никогда не видели папаруду.
З а м б и л а (увидев, что все четверо наполнили водой ведра). Они рехнулись, у меня ребенок в брюхе — не до игры мне.
М а р и я. Оставьте ее в покое…
Один из четырех стражников выливает на Замбилу ведро воды. Она бежит. Стражники ловят ее и начинают срывать одежду. Она кричит. Ее снова обливают водой.
Д а в и д. Засуха. Они ждут дождя.
М а р и я. Не трогайте ее!
Один из стражников зажимает Марии рот.
Д а в и д. Подумаешь делов! Это же игра…
Платье Замбилы разорвано в клочья. Почти голая, она лежит на земле. Она кричала, но не проронила ни слезинки. Теперь она молчит. Эй, ты, вставай.
Она смотрит на него.
У тебя загорелая кожа.
М а р и я. Зачем вы издеваетесь над женщиной?
Охранник, который стоит рядом с Марией, снова зажимает ей рот.
Д а в и д. Уведи ее.
М а р и ю уводят.
Ты не плачешь?
З а м б и л а. А зачем мне плакать, крестный?
Д а в и д (брызнув на нее водой из ведра). А ты и впрямь выглядишь как дама. (Идет в камеру Марии.)
Один из стражников поскользнулся на кровавой земле. Он счищает с сапога комок мокрой земли, не знает, что с ним делать, и наконец швыряет его в Замбилу. Это его забавляет. Он кидает еще и еще. Остальные присоединяются к этой игре, бросают в Замбилу комками и грубо хохочут.
З а м б и л а. Только не в живот… (Кричит.) Не в живот!
Появляется Д а в и д, за ним М а р и я. С т р а ж н и к и исчезают. Д а в и д, насвистывая, уходит вслед за ними.
М а р и я (дает Замбиле свою одежду). Это они сделали мне в назидание… Он сказал, что сегодня ночью… в одну из ночей… придет ко мне…
З а м б и л а. Мы поменяемся местами, я приду к тебе… И откушу нос крестному. (Уходит.)
Звонит колокол.
Входит Б е р ч а н у.
Б е р ч а н у. Прошло уже четыре месяца.
М а р и я. Я чувствую, как он бьет меня ножками.
Б е р ч а н у. Одумайтесь, скажите им все, назовите имена тех, кто втянул вас в эту историю, — и вы спасены.
М а р и я. Пить хочется.
Б е р ч а н у. Прошу вас принять кружку свежей воды. (Дает ей.) Вас арестовали для острастки, чтобы другим неповадно было делать что не положено…
Бьет колокол.
Прошло пять месяцев…
М а р и я. Платье стало мне узко и сдавливает живот.
Б е р ч а н у. Я дам вам новое платье, лучше прежнего. (Приносит платье.) В цветочек… Не упрямьтесь. Вы знаете золотой закон Венесуэлы?
М а р и я. Нет.
Б е р ч а н у. Нет никакого золотого закона в Венесуэле. Думаю, что вообще никакой Венесуэлы не существует. Хотя пишут, что она должна где-то быть. Закона же никакого нет. Я его выдумал. По сути, это золотой закон жизни. Чтобы выкрутиться самому, надо другого…
М а р и я. Ты предлагаешь то, что мне уже предлагали, — предать…
Б е р ч а н у. Я предлагаю вам жить. Для своих вы все равно мертвы с того самого дня. Об этом и в газетах писали…
М а р и я. Нет…
Бьет колокол.
Б е р ч а н у. Вы обыкновенная девушка. Разве вы не понимаете, что вы не героиня? Существо заурядное. И даже если вас не казнят, в чем я лично сомневаюсь, через несколько лет освободят, все равно вы останетесь посредственностью. Ну предположим, ваши придут к власти — вещь, с моей точки зрения, абсолютно нереальная, но предположим на минутку…
Мимо, подметая двор, проходит П т и ц а и тихо напевает.
Скажем, вы получите должность директора тюрьмы, как я… Образование у вас не бог весть какое. Потерянные годы не вернуть, и потрясение, которое вы пережили, — а это самое настоящее потрясение — не пройдет бесследно… Молодые станут вас презирать. Вот так. Я точно такой же — личность заурядная.
П т и ц а выходит с ведром воды.
Когда-то и я был пострадавшим… Сейчас меня сделали начальником, будто героя какого. Но я-то знаю, что меня презирают, обзывают шутом гороховым, сивым мерином… Мерином потому, что я натерпелся в свое время от уголовников… Меня связали, я был тогда… Ну да это не имеет значения! И меня оскопили! Потом, правда, я был отомщен: сперва меня назначили начальником над воришками. А теперь над всеми: и уголовниками и политическими. Я не личность, я человек больной. Говорят, что я не мужчина… Даже свои надо мной смеются: у него нет того, что должно быть. Он — пустое место, говорят. И так оно и есть. И вы тоже. Это сейчас вы переживаете героический момент. Ваши называют это борьбой за справедливость. У вас — ребенок, будет — ребенок. Откажитесь от всего, чем вы жили, живите ради ребенка.
Появляется П т и ц а. Он подметает двор и тихо напевает.
У вас есть для кого жить! Суд пересмотрит дело, я похлопочу.
М а р и я. Ты слишком добр.
Б е р ч а н у. Страна должна благополучно закончить эту войну, зализать раны, как подстреленная лиса, и жить дальше.
