Л и я. Мне кажется, я все же права. Не забудьте, у меня глаз наметан. Я вас хорошо понимаю, но не могу заключить в определенные рамки. Очень уж вы неугомонны.

Петре, довольный, отвешивает поклон.

Тем не менее я хочу составить себе о вас мнение.

П е т р е. Встретимся еще. Если я к тому же смогу вам быть полезным для интервью…

Л и я. Опять вы за свое?..

П е т р е. Ладно, ладно… Я перестану изображать из себя пресыщенного сердцееда: «Знаешь, милая, вновь открылся танцевальный зал. Не пойти ли нам туда в четверг после обеда? У них три саксофона и великолепный ударник — такого даже в «Красном и Черном» нет. Паркет натерт до блеска, так что скольжение обеспечено. Сведение счетов, драки и лузганье семечек в холле рядом с туалетом».

Л и я. Ну и ну!.. А это у вас откуда?

П е т р е. Вы забываете, что я прохожу практику в Бухаресте, в суде. Можно продолжать?

Л и я. Нет, хватит.

П е т р е. Тогда что дальше?

Л и я. Я уже говорила, что не до конца разгадала вас. Я еще не знаю, что вы за человек. Чего вы хотите…

П е т р е (раздраженно). Чего я хочу?.. Бог ты мой!.. По крайней мере три тысячи раз мне задавали этот вопрос!..

Л и я. И вы каждый раз злились?

П е т р е. Нет. (Сразу становится серьезным.) Всего один раз. Знаете когда? Когда я сам себе задал этот вопрос. А знаете почему? (Пауза.) Я где-то читал о человеке, который решил в одиночку пересечь океан на лодке, но отказался от своей затеи, будучи почти у цели. Махнул рукой на славу и на деньги, заявив, что не хочет нанести оскорбление морю. Он говорил, будто одиночество нельзя превращать в состязание. И это после того, что он долгие месяцы плавал один и видел только звезды. Когда я об этом прочитал — а надо сказать, и мне, как всем смертным, свойствен инстинкт состязания, хотя бы с точки зрения оценки результатов, — так вот, прочитав это, я ощутил гордость, будто сам продолжил плавание… Вы удивлены, что я вам все это говорю?.. Вы ведь меня спросили, чего я хочу от жизни. И я, как тот человек, многое понял и скажу вам, что жизнь нельзя превращать в состязание. (Смягчившись, смеется.) Вот я вам и ответил… Впервые. Может быть, мне следовало бы поблагодарить вас за это. Но я могу только сказать (очень спокойно, мягко): «Надеюсь, я не испортил настроение госпоже Эллиот».

Л и я (помолчав). Послушайте… в этой истории с лодкой нет намека на Онигу? В том смысле, что он превратил жизнь в состязание?

П е т р е. Не знаю… Возможно. (После некоторого колебания.) Не могу поверить в дружбу между отцом и Онигой, в такую, какой она выглядит сейчас. Понимаете, я студент, и кроме того, чему меня учат на факультете, я и сам, несмотря на мое пристрастие к пародированию, составил себе представление о том, каким должен быть настоящий человек. Я хочу сказать, что у меня тоже есть друзья, сокурсники, и я могу распознать, кто чего стоит. (Возвращается к прежней теме.) Я чувствую… Я уверен…

Л и я. В чем вы еще уверены?

П е т р е. Что Онига не приедет.

Л и я (удивленно). Не приедет? Почему?

П е т р е. Не такой он человек. Он появляется только тогда, когда можно извлечь какую-нибудь выгоду. А в этом плане наша семья не представляет для него интереса. Отец работает в другой области… А дружба… (Машет рукой.)

Л и я. Вы действительно очень плохого мнения об Ониге… Почему?

П е т р е. Потому, что я его знаю…

Л и я. Вы его знаете? Я и не подозревала…

П е т р е. Я был у него… В прошлом году. Однажды, после занятий, я вдруг решил его повидать… Не спрашивайте почему, допустим, это было внутреннее побуждение. Мне было интересно, какую мину он состроит, когда перед ним появится сын его друга Марку Онофрея. Я рассчитывал, что мое имя — Петре Онофрей — сразу извлечет его из скорлупы «ответственного лица». А он даже не пожелал меня видеть. Вышла секретарша и объявила, что у товарища Ониги совещание.

Л и я. Может быть, она сказала правду.

П е т р е. Какое там… Вот и сейчас… Сообщает о приезде и заставляет себя ждать, как звезда эстрады. Думает поразить нас своим появлением. Но меня не так-то просто поразить. Если мне захочется поглядеть на звезд, то поеду в Бухарест, там гастролирует квартет «Гоулден Гейт». Вот и весь фокус… (Пауза.) Вам нравится этот ансамбль?

Л и я (рассеянно). Да…

П е т р е. А мне — нет.

Неожиданно гаснет свет.

Л и я. В чем дело?

П е т р е. Короткое замыкание. Оставайтесь на месте и ждите, пока снова станет светло. (С легким раздражением, иронией.) Не удивляйтесь.

Л и я. Вы ничего не можете сделать?

П е т р е. Я?

Л и я. Да.

П е т р е. А что я могу сделать?

Л и я. Включить свет… Пролить свет на это состояние ожидания.

П е т р е. Какой свет?

Л и я. Которым обеспечивает ваш город предприятие по снабжению газом и электричеством.

П е т р е (разражается смехом). Ну его к…

Л и я (оскорбленная). Я попрошу.

П е т р е. Извините.

Л и я. Пожалуйста.

Вдруг оба начинают смеяться, слышен их хохот. Через некоторое время они уже смеются друг над другом. Молчание.

П е т р е (уверенно). У вас нет жениха.

Л и я (безразлично). Почему вы так решили?

П е т р е. Вы не рассердились, когда я не очень лестно отзывался о нем. (Смеется, довольный своей «системой».)

Л и я. Вы все же не хотите попытаться исправить освещение?

П е т р е. Мне очень приятно так, рядом с вами. Вы знаете, я мог бы вас поцеловать. В темноте, без свидетелей, даже без уверенности, что это было наяву… Вот мы вместе здесь ждем, и наше молчание равноценно…

Л и я. Нет, прошу вас.

П е т р е (снова пародируя, на одном дыхании). Не знаю, понимаете ли вы меня, но в это мгновение мне кажется, что мы помимо нашей воли подвластны определенным законам и наши поступки приобретают особый смысл.

Л и я. Вы часто произносите подобные речи? Часто вам приходится сидеть наедине с девушками, когда электричество выходит из строя?

П е т р е. Знаете, о чем я думаю? Что, если мне поехать с вами в Бухарест?.. А?.. В самом деле?

Л и я. Вы никогда не умолкаете?

П е т р е (удивленно). Вот, молчу… Не произнесу ни единого слова… Если и вы не будете разговаривать, это все равно что мы поцелуемся. Нет… пожалуйста не говорите ничего… Это подарок, который я у вас прошу. Теперь я не шучу…

Л и я. Вы не заставите меня молчать… Вы не заставите…

Продолжительное молчание. Зажигается свет, оба сидят чинно, положив руки на колени. Некоторое время они не двигаются, затем Петре встает со стула.

П е т р е (с отвращением). Как это нелепо… У меня даже не хватило смелости… (Смотрит наверх, где появилась Мелания.) А вот и дочь Черной Тучи. До сих пор она играла на скрипке. (Снова пародирует.) Вскоре она отправится на машине, извергающей дым, в многоэтажный вигвам, где ее будет слушать множество людей. Своей игрой она прославит племя апачей.

М е л а н и я (кивнув Лии). Что, Петре, все споришь?

П е т р е. Вопрос в стадии изучения, сестренка… Как на тебе отразился перерыв в освещении?

М е л а н и я. Онига не приехал?

П е т р е. Жди, приедет он!.. Как всякий уважающий себя человек, он явится в последнюю минуту. До чего скучен этот неизменный церемониал. На его месте я прибыл бы первым и позабавился, наблюдая подготовку к моему приему. Или вовсе не приехал бы, подался бы по ошибке на какой-нибудь остров Гвадалахары{123}.

М е л а н и я. В Гвадалахаре нет островов.