Д и о г е н. Я хотел бы, чтобы только один человек знал о том, что я жив.
П а с и ф о н. Та девушка…
Д и о г е н (кивая). Мы как слепые проходим мимо яркого света нашей жизни и замечаем его только тогда, когда погружаемся во тьму.
П а с и ф о н. Ты снова увидишь ее…
Д и о г е н. Неужели ты не понимаешь, что остаток жизни я проведу под крышей твоего отца? Таково условие.
П а с и ф о н. Но ведь ты не раб.
Д и о г е н. Мои оковы еще тяжелее, чем у раба. Я обязан Аристодему жизнью.
П а с и ф о н. Мой отец добр и великодушен. Ты видел…
Д и о г е н. Эх, Пасифон, до чего ты молод и наивен. (Переводя разговор на другую тему.) Чему ты хочешь у меня научиться?
П а с и ф о н. Ты прекрасно знаешь, Диоген, чему я хочу у тебя научиться: что делать, чтобы быть свободным.
Д и о г е н. Это единственное, чего я не могу тебе сказать. Может, я в чем-то жестоко просчитался. Я думал, что можно жить вне человеческого общества, свободным от него и его законов, но видишь, я оказался не слишком хорошим примером.
П а с и ф о н. Потому что ты один. Объединившись, мы осуществили бы все, чего желаем.
Д и о г е н. Объединившись, мы уже превратились бы в человеческое общество со всеми его достоинствами и недостатками. Дружище, у свободы нет ни верха, ни низа, ни правой, ни левой стороны. Она ни в ком другом не нуждается. А теперь я уверен, что она не может существовать, пока существуют страны, города, законы, армии…
П а с и ф о н. Мы их уничтожим!
Д и о г е н. Все это создано людьми. Они создадут их заново.
П а с и ф о н. Мы не позволим им этого сделать.
Д и о г е н. Каким образом?
П а с и ф о н. Силой.
Д и о г е н. Силой? Против кого вы ее примените? Против Аристодема, который тебе дал, а мне спас жизнь? Кого бы это ни коснулось, в конечном счете это коснется нас самих. То, что я задумал, нельзя осуществить, создавая пустоту вокруг себя.
П а с и ф о н. А как можно?
Д и о г е н. Это было бы осуществимо, если б пустота уже существовала вокруг.
П а с и ф о н. И мы примиримся с тем, что уже существует?
Д и о г е н. Появятся новые формы рабства, куда более сложные и скрытые. Людей будут приковывать к обществу не цепи, а тонкие, прочные, почти невидимые шелковые нити.
П а с и ф о н. Неужели все это говорит философ Диоген?
Д и о г е н. Да, философ. Потому что человек умер в бочке и воскрес во дворце.
П а с и ф о н. Ты отрекаешься от идеи свободы?
Д и о г е н. Идея свободы представляется мне теперь иначе.
П а с и ф о н. Иначе?
Д и о г е н. В любви.
П а с и ф о н. Ты будешь любить то, что до сего дня ненавидел?
Д и о г е н. Я буду любить то, чего я до сего дня не любил, не умел или не мог любить или даже не хотел… Я буду любить людей, хотя они этого не заслуживают.
П а с и ф о н. Всех?
Д и о г е н. Если я люблю море, ведь я люблю и тварей, кишащих в нем?
П а с и ф о н. Но будем ли мы свободны, полюбив их?
Д и о г е н. Не знаю. Для этого должны бы исчезнуть ненависть и презрение, гордость и зависть, страх и высокомерие.
П а с и ф о н (глубоко удивленный). Знаешь, Диоген, если бы все это исчезло, как по воле богов, думаешь, в одно прекрасное утро мы проснулись бы очищенными от всех грязных чувств, способными лишь любить и быть любимыми?
Д и о г е н (хохочет). Ты сказал, в одно прекрасное утро? Быть может, это и будет что-то вроде утра, если солнце по-прежнему будет совершать свой путь. Но это произойдет через тысячу, две или десять тысяч лет, когда люди пресытятся войнами и поймут, что нельзя быть свободными ни оставаясь рабами, ни будучи хозяевами, когда они обнаружат, что проще разделить свое имущество, чем вырывать его друг у друга, что один миг любви стоит больше года сражений.
П а с и ф о н. Что с тобой произошло? Еще вчера ты говорил совсем другое.
Д и о г е н. От вчера до сегодня я шел рука об руку с любовью и со смертью.
П а с и ф о н. И теперь ты думаешь иначе.
Д и о г е н. Философия — это поиск. Теперь я ищу по-иному.
Входит А р и с т о д е м.
А р и с т о д е м. Похоже, вы хорошо понимаете друг друга.
П а с и ф о н. Напротив, мы совсем не понимаем друг друга.
А р и с т о д е м. Я рад, что Диоген стал мудрее.
П а с и ф о н (поворачиваясь к отцу). Откуда ты знаешь?
А р и с т о д е м. Раз ты сказал, что вы друг друга не понимаете, я сделал вывод, что философия Диогена больше не отвечает твоим опасным идеям. (Улыбается.) Я совершил великолепную сделку, выкупив Диогена у палача. Не грусти, мальчик, в конце концов вы поймете друг друга.
П а с и ф о н. Почему ты так думаешь?
А р и с т о д е м. Я глубоко верю в обаяние и силу убеждения Диогена… (закрывает глаза, словно смакуя слова) независимо от идей, которые он проповедует. Тем более если эти идеи коренным образом изменились в лучшую сторону.
Д и о г е н (лукаво). Могу я воспользоваться тем обаянием и той силой убеждения, которую вы мне приписываете?
Аристодем утвердительно кивает.
В таком случае чтобы и духу здесь не было этих двух гнусных рож!
А р и с т о д е м. Я полагал, тебе приятно будет повелевать этими ничтожными рабами.
Д и о г е н. У меня есть подозрение, что кифареда убили они.
А р и с т о д е м. Подозрение умного человека для меня — доказательство. Ты их больше не увидишь… (колеблется) или увидишь только раз. (Уходит.)
П а с и ф о н. Это гнусные животные, воры и убийцы. Аристодем вытащил их из тюрьмы. Он заплатил много денег, чтобы они ему служили.
Д и о г е н (улыбаясь). Так же как и я.
П а с и ф о н. Ты не убийца. Их он заставляет обделывать самые грязные делишки.
Д и о г е н. Например, преследовать меня по городу и гнать отовсюду.
П а с и ф о н. И знаешь, они делали это с радостью, они озлоблены, ничего не любят, убьют и глазом не моргнут. (С горечью.) И таких людей ты хочешь направить на путь любви? С такими людьми ты собираешься достичь свободы?
Д и о г е н (не слушая Пасифона, взволнованный одной мыслью). Как ты думаешь, могли бы они убить кифареда?
П а с и ф о н. Несомненно.
Д и о г е н. За что?
П а с и ф о н. А им и повода не нужно. Они по натуре преступны.
Д и о г е н (взволнованно). У меня к тебе просьба, дружище. Беги и передай отцу, что я хочу ему кое-что сообщить. Сейчас же! Немедленно! Поспеши! Возможно, уже слишком поздно.
П а с и ф о н уходит, недоуменно пожимая плечами. Диоген, погруженный в свои мысли, как обычно в подобных ситуациях, яростно чешет бороду. Он возбужденно мечется по комнате, хочет уйти, затем останавливается и нерешительно возвращается. Наконец появляются А р и с т о д е м и П а с и ф о н.
Что произошло, Аристодем? Почему ты молчишь?
А р и с т о д е м (легонько подталкивая Диогена к окну). Смотри!
Д и о г е н (секунду смотрит, затем хрипло). За что?
П а с и ф о н. Убийцы должны быть убиты.
Д и о г е н. Без суда?
А р и с т о д е м. Они принадлежали мне. Я спас их от виселицы, я их и повесил.
Д и о г е н. Что это за закон такой?
П а с и ф о н. Самый справедливый: смерть за смерть.
Д и о г е н (каким-то вдруг старческим голосом). А если не они его убили?
П а с и ф о н. За все то, что сделали эти мерзавцы, их следовало бы повесить, и не раз.
Д и о г е н (терзаемый муками совести). А если не они его убили?
П а с и ф о н (убежденно). Его убили они! Диоген, ты свободен от обвинения.
А р и с т о д е м (Пасифону, с лукавой улыбкой). И что это взбрело тебе в голову, сынок? Я повесил их потому, что поймал в тот момент, когда они пытались украсть мое золотое кольцо. Вот это! (Показывает его.) Неужели ты воображаешь, что я стал бы кого-то наказывать на основании одного лишь подозрения…