С т о я н (тихо). Думаешь, мне было легко? Думаешь, что меня все устраивало? А что было делать? Поделиться с вами своими сомнениями или взять ответственность на себя? И расплачиваться жизнью, бессонными ночами… Угрызениями совести… (Резко поворачивается к остальным, кричит.) Думаете, мне было легко? Так вы считаете? А сейчас я должен смотреть на этот макет — надо же столько денег на него ухлопать!.. — и убеждать себя «Ты не зря прожил жизнь!»

П е т р е с к у (тихо). Павел… Не стоит…

С т о я н (кричит). Нет, стоит! Стоит! Стоит! (Глубоко взволнован.) Была разруха и нищета… Саботаж, спекуляция, безграмотность… Мне было тяжело, тяжелее, чем в подполье. Там все было просто — мы и они лицом к лицу. Когда мы взяли власть в свои руки, надо было доказать, что мы не стремимся к благополучию, не стремимся повыгоднее устроиться… А мы так мало знали! Но не имели права в этом признаться или заявить, что мы чего-то не можем… Это был вопрос политический. Район наш был бедным, отсталым… (Петреску, почти с ненавистью.) Ты сам мне рассказал об этом проекте, ты! А не кто-нибудь другой… Еще в тюрьме!

П е т р е с к у (спокойно). Это был мой дипломный проект. Экзаменационная комиссия сочла меня не вполне нормальным.

М а н у. Проект, вычерченный на бумаге, — это одно, его реализация — другое…

С т о я н (резко поворачивается, словно хочет ударить). Иди ты!.. Голое место… Камни… Козы… Крестьяне грязные, вшивые, слепо верящие в бога… Ах да, кстати. Остатки старой римской дороги. Что вы с ней сделали?

М а н у. Согласно приказу товарища Думы, я обнес ее железной решеткой…

Свет гаснет.

Отдельные детали декорации создают впечатление пустынного пространства. Какие-то камни — остатки римской дороги. С т о я н, П е т р е с к у и стройный молодой человек, Д у м а.

С т о я н. Римские солдаты были чертовски опытными строителями. Сменились общественные формации, умерли миллионы людей, а эти камни и сегодня бросают нам вызов…

П е т р е с к у. Нам неизвестен состав раствора, который использовали римские строители. Когда я был студентом, мечтал проникнуть в его секрет…

Д у м а. Да ну его к черту, этот раствор! Давайте посидим немного, чувствуете, какой здесь воздух?

С т о я н (поднимает воображаемый стакан). Ну, за нашу стройку! Слишком долго мы были пастухами, страной преимущественно сельскохозяйственной… Теперь у нас нет выбора: или построим, или околеем! Третьего не дано!

П е т р е с к у. В принципе ты прав.

С т о я н. Знаю, дорогой, что ты хочешь сказать: практика покажет… Так давайте наоборот, мы ей покажем…

П е т р е с к у (после паузы). Павел, ты не должен был брать на себя эти обязательства перед партийным руководством… Тогда, в тридцать седьмом, в Жилаве{93}, после жарких споров… Теперь это похоже на авантюру…

С т о я н. Ты Энгельса читал?

П е т р е с к у. Представь себе, читал.

С т о я н. Так вот, Энгельс пишет где-то, что мы, коммунисты, — самые великие авантюристы: хотим изменить мир.

П е т р е с к у. Павел, давай прибережем громкие слова для другого случая. Социализм — это наука, точный расчет, а не пустые слова… У нас нет средств, нет машин. Сроки сдачи взяты с потолка. Каких-то два года!

С т о я н (спокойно). На областном бюро этот вопрос обсудили, и нас поддержали.

П е т р е с к у. Ну и что! Почему я, ученый, должен подчиниться решению людей, которые не умеют извлекать квадратный корень?

Д у м а. Петре, тебе не стыдно?

П е т р е с к у. Пройдет год, и нам придется клянчить кредиты, дотации… Где мы возьмем рабочие руки?

С т о я н (хлопает рукой по камням). А римляне где их брали?

П е т р е с к у. Сравнение не подходит — у римлян были рабы.

С т о я н. Иди ты! Ну вот что. К счастью, я — не диктатор и не принимаю в одиночку решения. Эх, Петре, черт бы вас побрал, интеллигентов… со всеми вашими сомнениями. Ты готов угробить собственный проект, юношескую мечту!.. Был у меня один приятель, увидит, бывало, красивую бабу и давай хвастаться: «Ух, что я с ней сделаю…» А как только дело дойдет до постели, сразу в кусты… Вот та-ак. Какой сегодня день?

Д у м а. Вторник.

С т о я н. В пятницу. В пятницу мы все обсудим на бюро… (Глухо.) В последний раз…

Небольшой зал заседаний. Густой табачный дым. Л ю д и  устали, видно, заседание длится долго.

М а н у. Эта величественная стройка обогатит нашу область новыми кровеносными артериями, электрическим светом, станет очагом культуры.

Н и к и ф о р (торжественно). Лампочкой Ильича…

С т о я н (раздраженно). Дед Никифор, не прерывай, пожалуйста, а то мы до послезавтра не кончим…

М а н у. А с политической точки зрения это прямой удар по буржуазии, по сытой морде империалистов всех мастей… Со всей ответственностью я голосую «за», беру на себя обязательство…

С т о я н. Может, лучше не брать, Тиби, а то потом…

М а н у. Товарищ первый секретарь, вы ведь знаете, свои обязательства я выполняю…

С т о я н. Знаю, дорогой, знаю. Итак… решено… (Вдруг вспомнил.) Ах да, кажется, у кого-то были возражения. Товарищ Петреску, прошу…

П е т р е с к у. Я подал докладную записку, где изложил свои соображения…

С т о я н (спокойно). Товарищ инженер, она излишне подробна и трудна для понимания: высокая наука не каждому доступна, квадратный корень или еще что… Попробуй коротко изложить ее суть…

П е т р е с к у. Но за несколько минут это сделать невозможно…

С т о я н. Будем сидеть до послезавтра, до послепослезавтра, до Нового года, если надо. Нам за это зарплату платят.

П е т р е с к у. Мне кажется, у нас не было реальных оснований, чтобы именно в этом году начинать строительство…

Ж е н с к и й  г о л о с (из зала). Товарищ Петреску, сколько я вас знаю, вы всегда говорите «нет»…

С т о я н (грубо). Не прерывайте его!

П е т р е с к у. У нас нет рабочих рук.

О л а р и у. Какого черта мы здесь целый день обсуждаем?.. Ведь сделаны все расчеты…

П е т р е с к у. Я говорю о квалифицированной рабочей силе. Да и техника… не соответствует…

С т о я н. Ну вот, наконец мы дошли до сути дела. Значит, мы глупы, а техника у нас отсталая… Так какого же черта мы взяли власть? Ведь все было в порядке: король управляет, а мы себе в тюрьме нежимся… (И вдруг закричал так, что зазвенели стекла.) Ну пусть ты прав и у нас нет всего того, что нам нужно. Нет! Ну и что из этого… Кто же тогда должен строить? Рабы?! Так утверждает товарищ Петреску.

П е т р е с к у (раздражен его недоброжелательностью). Товарищ Стоян, речь шла о римлянах!

С т о я н. Вот что, Петреску, можешь думать обо мне все, что хочешь, мне плевать, только не считай меня идиотом! Хоть раз в жизни сделай исключение для старого партийца! Думаешь, так уж трудно понять твой намек на наших замечательных предков? Вместо того чтобы теоретизировать, почитай-ка лучше обязательства, данные нашими рабочими. Сколько в них оптимизма, мобилизующей силы… И мы построим! Назло буржуазии, назло тем, кто ставит нам палки в колеса в той или иной форме! Ману! Ты только не вздумай аплодировать, а то я тебя из зала выгоню! (Торжественно.) Товарищи, должен вам признаться… я очень долго колебался, прежде чем решился предложить товарищу Петреску высказать здесь вслух свои пораженческие соображения. Они лишены всякой перспективы! Больше того, направлены против его же собственного проекта. Мы не поэты! Слова на ветер не бросаем, не умываем руки, как Понтий Пилат{94}! Товарищ Петреску! Почему у тебя не хватает смелости громко сказать членам бюро то, что ты сказал мне: «Открытие стройки — это авантюра!»