(Смеется.) Не знаешь? Титька. Я догадываюсь, что она тебе уже с этих пор нравится, проказник! Ну и повеса ты будешь у меня! Точь-в-точь как твой батька… Кто его знает, где он сейчас шляется и никак к нам не вернется… За какой юбкой увязался…
Сквозь пролом в крыше проникает лунный луч.
Смотри, проясняется, звездочки выглянули… Вон, в воде отражение… Стоило им такой путь проделать, чтобы только отразиться в этой луже!.. Вот тебе, миленький, титька, а вот тебе космос… (Глядя на сосущего ребенка.) Не то что в космосе — в титьке как следует еще не разобрались… Впрочем, тебе еще рано во всем разбираться…
А вот мне пора бы…
Наступает такой момент, когда все нужно знать… Все, что можно… все, что необходимо… перед дальней дорогой… Куча знаний… а понимания — никакого… (Молчит.) А вон та звезда для того только и взошла, наверное, чтобы сиять надо мной… как венец… Ну конечно… Я ведь человека в мир принесла… Сияние над головой… Сияющий иней…
Начинает звучать мелодия.
(Глядя на ребенка.) Наедайся, маленький… Наедайся… Хоть раз — да вволю. Чтобы потом вспоминать, когда голодно будет… это молочко… Я вот тоже тут вспоминала… и довспоминалась, побелела вся… Поседела. (Проводит ладонью по волосам.) Волосы у меня первыми устали. Теперь они у меня — как у призраков. И легче стали. Я чувствую, что они стали легче. Раньше в них было золото… и они тяжело падали мне на плечи… если б их на зуб попробовать — чистое золото! (Плачет.) Я была национальным богатством. (Успокаивается.) Ах, материнское молоко! Там, внутри, я знала, что все между собой связано… И вдруг я ощутила себя оторванной, отделенной, выброшенной наружу. (С испугом.) Я — родилась! Я очутилась… в безымянном хаосе… (Умиротворенно.) И вдруг почувствовала материнскую грудь. Родник. Молочный источник… (Ребенку.) Ну что скажешь? Есть еще на этой земле молочные реки — сахарные берега? Бедная моя мама, она-то уж не позволила бы мне начинать кормить с левой груди… «Левшой будет», — сказала бы она. А бабушка закричала бы: «Сцеживать, сцеживать надо! И волосы свои подбери, хочешь, чтоб у ребенка губки потрескались? Да смотри молоко не прокапай, а то попьют муравьи — и пропадет оно у тебя…» Где она теперь, бабушка? Где ты теперь, мама? Мама! Мама!
Теперь — я мама.
И волосы у меня не подобраны.
(Прячет грудь и застегивает кофточку.) Ох, полегчало. А то вся набухла было. Хорошо, что покормила его. И мне легче… (глядя на воду, поднявшуюся еще выше) легче будет на воде держаться. (Вдруг кричит, охваченная ужасом.) Не-е-е-ет! (Опомнившись, кладет ребенка на гроб. Нежно.) Сейчас, сейчас я тебя убаюкаю. Спеть тебе? Что тебе спеть? (Подбирает мелодию, потом задумывается, слушая плеск воды.) Вот, вода тебе споет… вместо меня… Светает. И все вокруг еще страшней. А мне и закричать нельзя. Ребенок проснется… Покойник проснется… Нет, лучше уж буду петь… Что ж тебе спеть, малыш?
Молчание.
Г о л о с Т и т у. Ку-ку… Ку-ку…
ЯВЛЕНИЕ ВТОРОЕ
Т и т у влетает в окно на гребне волны, погружается в воду, но успевает ухватиться рукой за какую-то перекладину.
И р и н а (сидит на кровати, по пояс в воде). Явился наконец?
Т и т у. Какая вода… аппетитная… А какой у нас теперь год?
К нему подплывает кукла. Ирина хочет поймать ее, но у нее ничего не получается.
Так вот, отец, сейчас я пойду и доставлю ее сюда…
И р и н а. Успокойся, парень…
Т и т у. Приволоку ее за волосы… и положу перед вами… Ох, задыхаюсь… Нет ли у вас воздуха? Мне нужен воздух, простор… Открытые дали… У меня есть разрешение на них, лицензия… А также на рыбную ловлю и охоту. К тому же, но это, конечно, между нами… я еще и браконьерствую. Тсс!.. А здесь я задыхаюсь!..
И р и н а. Постой! Постой, куда ты? Захлебнешься.
Т и т у. Это не имеет никакого значения. Всякий раз, когда я взлетал на колодезном журавле вверх, я видел тут у вас через проломанную крышу горшки квашеной капусты… (Уходит.)
Какое-то время еще слышны всплески, хохот, потом все смолкает.
ЯВЛЕНИЕ ТРЕТЬЕ
И р и н а. Все спешат по домам, все, кроме моего муженька. Вот они, я их ясно вижу! Вода-то, конечно, мутная, но в голове у меня ясным-ясно. Ясным-ясно от мутной воды. (Извиняющимся тоном.) Что-то на меня нашло… Но теперь, кажется, уже все в порядке… (Прислушивается.) Никто больше не зовет на помощь. Всех спасли. И все теперь сидят по домам. Но сами-то дома… большинство из них… плавают в долине… как маленькие экспедиции… (Задумывается.) А вдруг и мой дом поплыл? И мы уже, может быть, на Дунае? Или даже на Черном море? А может, нас качают волны океана? Постой, постой, куда же впадает Черное море? В какой океан? А в какой океан впадают все океаны? Только бы мой муженек потом разузнал, где нас искать… Скорей бы он уже появился на своей лодке… Пока еще Черное море не впало в океан… В Черный океан… (С любовью глядя на ребенка.) Произведешь на свет ребеночка и ходишь потом всю жизнь важная, как будто, стоит тебе захотеть, в любой момент родишь такого же… Уж очень мы, женщины, самонадеянны. Возомнили о себе… Взять опять же меня… (Словно демонстрирует что-то.) Возьмем конкретный пример… Даже банальный… Я… или любая другая…
Вода доходит ей уже до шеи.
(Руками, поднятыми над головой, удерживает ребенка на плавающем гробе.) Казалось бы, нет больше смысла цепляться за жизнь… Казалось бы… Конечно, никакого смысла! Что же меня еще удерживает? Там, внутри, я знала, что все между собой связано. Но здесь, сейчас… что меня еще связывает… с домом… с землей… Вода уже у подбородка. И говорить я могу, только запрокинув голову… и смотреть на ту незаходящую звездочку… Но и она, кажется, уже тает… Наступает день, и свет ее тонет в другом, более сильном свете… (Глядя на звезду.) Но пока смотришь на что-нибудь… На звезду… На любую соломинку… не теряешь надежды… А ведь если есть хоть маленькая надежда, значит, должна быть и половина этой надежды… и половина этой половины… И так до бесконечности. Древние хорошо знали, что говорили. Они учили нас быть оптимистами… до бесконечности. Что-то я разважничалась. Но при этом меня что-то беспокоит… Меня беспокоит почему-то вода… Очень жаль, что я не успела поразмыслить и о нем, о моем муженьке… Однажды, когда я была уже беременна, он посмотрел на меня каким-то долгим взглядом… Как-то особенно… Как никогда раньше не смотрел… Я его и спрашиваю: «Что это ты всю меня… сверху донизу осматриваешь? Смотришь, не другая ли?» А он мне отвечает… и голос у него дрожит. Сейчас… сейчас я припомню, что он мне сказал… Ах да! (Тихим голосом.) «Когда ты стоишь вот так, прямо, сложив руки на своем животе, ты напоминаешь мне древнюю княжескую супружницу, и я как будто слышу голос: «Мы, Ион и Иоана, приложив усердие, сотворили сие святыя дитя во сохранение вечной памяти Солнца и Земли…» (Молчит.) Забавно, что я вспомнила об этом именно сейчас, когда вода достает мне до губ. А живот мой весь в воде…
Великий живот моря…
Я выполнила свой долг…
(Улыбаясь.) Кит сделал все, что мог{78}. Он до конца понимал ответственность за судьбу того, кого бог поместил в нем. И высадил его на сушу целым и невредимым… (С грустью.) Этой сушей был гроб… (Плачет. Потом успокаивается.) Хорошо, что дождь кончился. Это — победа земли над водой… Вот я и добралась до половины той самой половинки… Почти до бесконечности… Там, за едва уловимым мерным шумом воды, мне слышится всплеск весел, смело взрывающих воды… (Слушает.) Да-да, я слышу… Весла… они вспарывают не землю… не почву… но воды. Ясно слышу… Но что, если и эта лодка не доберется сюда? Тогда они прибудут на вертолетах. И всех спасут… Никто не будет брошен… на произвол судьбы… Все-таки хорошо, что крыша над нами треснула. Слава богу, нас увидят сверху… Я так и слышу его голос, голос нашего спасителя… Кто бы он ни был… Слышу, как он рассказывает там, среди своих, как пробрался он в затопленный дом через пролом в крыше… (Подражая кому-то.) «…и вдруг гляжу — ребеночек плавает… хочу взять его, но тут замечаю, что кто-то вцепился в него снизу… вцепился и над водой держит… понимаете? Это были руки матери… как клещи впились в малыша и не дали ему погибнуть… на дно пойти…» (Сияя радостью.) И ребенок дышал… (Становится на гроб, поднимает ребенка над головой. Свет безграничного счастья заливает ее; за какой-то миг до того, как вода накрывает ее.) Так что дыши… Слышишь, дыши… Давай, дыши… дыши…
