– Но кому это надо… - доносится шепот Хиларии.

Все замокли, задумчиво уставившись в свои тарелки, идей ни у кого не было.

– Тебе не кажется, что он странный? – Хилария тихо шепчет мне на ухо, бросая мимолетный взгляд на Оберона.

– Тебя только странность в его энергии заинтересовала или что-то еще? – я задаю понятный для себя вопрос, имея в виду его нервозное поведение за столом, выражением лица он себя не выдает, но его нескончаемое перекладывание столовых приборов из левой руки в правую и наоборот здорово начинает напрягать.

Хилария краснеет.

– Да ладно. – произношу я громче, чем следовало, понимая в каком смысле она восприняла мои слова.

Мужчины быстро обращают свое внимание на нас, выныривая из своих мрачных мыслей. Хилария выскакивает из-за стола и убегает. Оберон провожает ее каким-то грустным взглядом, а потом ловит мой – враждебный, и… опускает голову.

Не едко высказывается, а молчит.

Что происходит?

– Когда приехала Хилария?

– На следующий день после инцидента… – Оберон говорит тихо, не смотря мне в глаза, а после встает и покидает обеденный зал.

Мы остаемся с Данте одни, и я решаю последовать примеру ребят.

– Эйрин, все в порядке? – обеспокоенный голос Данте звонко разносится по залу.

– Да, а что?

– Мне показалось... Что-то не так из-за вчерашнего?

– Все в порядке. Выплеск эмоций всего-то.

– Всего лишь выплеск? – Данте мрачнеет, откладывает вилку и поднимается, громко отодвинув массивный стул.

– Данте, как только на тебя прекратятся покушения я вернусь домой. Не нужно начинать, то, что обречено на провал. – говорю прежде, чем Данте успеет сказать что-либо еще.

Мне становится тошно в душе от того, что я поступаю точно также как поступал Данте. Сначала притягиваю, теперь отталкиваю. Но это было лишь раз и больше я играть с его чувствами не буду.

– Ты права. – мертвым голосом признает Данте. – Но возвращаться опасно, ты сама говорила, что там сейчас неспокойно…

– Там мои родители. У меня сердце болит за них каждый день!

Я подхожу к двери не в силах продолжать, разрывающий мою душу на части, разбивающий сердце на осколки, разговор. Как я могу выбрать между ними?

– Тогда почему ты все еще здесь? Почему не отправишься к ним прямо сейчас? Я не могу пройти сквозь барьер, но помогу всем чем смогу.

Моя рука застывает на ручке двери.

– Сейчас я хотя бы вижу тебя в целости и сохранности. Я не хочу сойти с ума от мысли, что пока я добираюсь до дома могу потерять и родителей, и тебя. – не желая показывать Данте свои слабые слезы, покидаю обеденный зал и выхожу в сад.

Все это время Данте все знал. Абсолютно все. Защищал все это время, что было сил. Сколько же нервов я ему вытрепала. И сейчас я сделала ему больно.

Выхожу к озеру и вижу Хиларию, наблюдающую за стайкой лебедей.

– Где ты была, как ты встретилась с Обероном? Мы так толком и не поговорили. – спрашиваю, присаживаясь рядом.

– Это долгая история. – тихо отвечает Хилария не отводя печальный взгляд от белых птиц.

– У меня теперь больше времени. Уверена, я смогу выслушать всю твою историю.

– В первый раз мы столкнулись около года назад...

Хилария

Крупная нервная дрожь во всем теле не утихает, как бы крепко я не держала руку Эйрин. В повозке нас сейчас человек пятнадцать. Самые младшие со слезами на глазах прижимаются друг к другу. Слышно, как возница подгоняет лошадь, топот копыт и скрип повозки. Молчим и прислушиваемся к каждому шороху.

Я так и не могу понять, что произошло и куда нас везут. Даже Эйрин не в силах мне объяснить. Как же я завидую ее выдержке, даже сейчас, когда всем угрожает опасность и всех одолевает паника, она сидит спокойная, не плачет. А мне так и хочется разреветься вместе с остальными. Но я должна быть сильной, как и Эйрин.

Раздается тревожное ржание лошадей. Эйрин откидывает полотно, отделяющее нас от возницы и защищающее от ветра. Возницы нет. Со всех сторон нас начинают окружать стены из плюща. Диктон хватает разбушевавшихся лошадей за поводья. Аника разбивает стены. Все спешно покидают повозку и бросаются в рассыпную. Эйрин до боли стискивает мою ладонь и тянет в сторону барьера.Я жду что она сейчас свернет, и мы побежим вдоль барьера, но нет мы бежим прямо на него. Мне становится страшно. Я уже физически чувствую, как больно приложусь об этот барьер. Я хочу сказать Эйрин хоть слово, но легкие нещадно горят. Я не могу издать и звука. Внутри поднимается волна страха. Резко все тело пробивает острая боль. Чувствую, как тысяча иголок вонзаются в мое тело. Я стараюсь сильнее ухватиться за руку Эйрин, но что-то отбрасывает нас друг от друга.

***

Я просыпаюсь в холодном поту с силой хватая воздух.

– Ты в порядке? – светловолосая девушка мягко касается моего плеча, стараясь успокоить.

– Да. – отвечаю, тяжело дыша.

Я осматриваю темное помещение, разглядеть толпу исхудавших женщин в грязной и порванной одежде удается только благодаря небольшим щелям в стенах, через которые попадает слабый свет.

– Что это за место?

– Мы на корабле, – еле сдерживая слезы отвечает девушка, – работорговцев.

Как на корабле?

Я стараюсь вспомнить что произошло. Вот я добралась до небольшой деревни в Северной Долине. Праздник. Затем крики и толпа всадников. Люди в панике бегут кто куда сбивая друг друга. Всадники хватают женщин и ранят мужчин. Я бегу прочь с остальными, но кто-то сильно бьет меня по голове.

– Что-нибудь известно о том куда нас везут?

– Нет. Мужчина приходит раз в день оставляя немного еды. Мы плывем уже два дня. Десятерых из нас уже успели продать. – произносит девушка, нервно перебирая пальцами.

Я была так долго без сознания?

Затылок неприятно тянет, я касаюсь его рукой, проверяя целостность головы, и нащупываю лишь болезненный синяк.

– Обычно они не бью женщин, чтобы не портить товар…

– Я стала исключением, как всегда. – нервно хихикаю в ответ.

Сначала я удостоилась «чести» родиться пожирателем, стать изгоем, потом лишилась даже места, которое все-таки я называла домом, прожила пару дней у неплохой пары, что подобрала меня в лесу, но приняв меня за сумасшедшую сдали в приют, а оттуда меня перенаправили в лечебницу. Три года я пыталась прийти в себя, борясь со снадобьями, которыми меня пичкали «добрые и всех понимающие» лекари, и раздвоением личности.

Я постоянно чувствовала, что смотрю на себя со стороны. При этом я ощущала чувство потери контроля над своими действиями. Девочка, что сначала была со мной в одной палате, называла меня лгуньей. Я лгала из-за действий во время провалов в памяти, которые часто отрицала. Например, я утверждала, что меня зовут Эйрин, что я отлично дерусь, а также что у меня есть родные, которые скоро придут за мной, и, что у меня каштановый цвет волос, а не белый.

Я несла сущий бред.

Стоило мне немного прийти в себя, как изнутри начинал сжирать страх, что я могу ляпнуть лишнего о себе. У меня возникали навязчивые мысли, воспоминания, кошмары. Я то и дело видела Эйрин, ее воспоминания. За один день я могла пережить все ее шестнадцать лет жизни. Прочувствовать всю ту боль от невозможности приручить свою стихию, обиду на окружающих стихийников, соучеников, видящих в ней только племянницу Властителя, но также я смогла прочувствовать всю, подаренную ей, родительскую любовь и заботу, которой мне так не хватало, и чувство сестринской любви ко мне. Глубоко в подсознании я понимала, что это не мои воспоминания, но не могла контролировать это. Я слышала голоса в голове, которые разговаривали, кричали, выясняли отношения, пробовали командовать. Но я не опускала руки, понимая, что, если не чувствую голода и воспоминания Эйрин у меня, значит что-то пошло не так, когда мы проходили через барьер. Я должна найти ее и все исправить.

Я пришла к выводу, что поглотила часть сил и воспоминаний Эйрин. Эти компоненты стихийника могут надолго прикрыть мою дыру, но я не могу истратить их все, мне нужно вернуть их.