Она упорно пыталась склеить треснувший фарфор, окончательно рассыпавшийся, когда Женя, положив пальцы на её шею и чувствуя биение крови под кожей, притянул к себе Риту, которая на этот раз сама прильнула к нему.

Середина 90-х

Пахнувшее горячим солнцем и пыльцой разнотравье, словно море, колыхалось вокруг. Женя лежал, закрыв глаза, на расстеленном на земле покрывале и, подставив лицо лёгкому ветерку, наслаждался покоем. В выгоревшей жёлто-зелёной траве расцветало всё больше красноголовников, которые, словно алые огоньки, зажигались повсюду, расцвечивая бескрайнюю степь.

― Хорошо, что это не маки, ― Рита, лежавшая рядом, положила лохматую рыжую голову ему на плечо. ― Не то мы бы уснули здесь как Элли и Смелый Лев.

― И кто тогда был бы Тотошкой? ― улыбнулся Женя, проводя ладонью по нагревшимся волосам Риты. Было приятно чувствовать мягкие густые пряди под пальцами, прослеживать тонкие завитки на шее, заправлять за маленькое ухо выбившиеся локоны. Простые радости жизни, приобретавшие вдали от города и цивилизации особый смысл.

― Обойдёмся без него. ― При ярком свете глаза Риты казались почти такими же рыжими, как и волосы. ― Тебя не потеряют?

― Я сказал Сергею Сергеевичу, что мы пойдём и посмотрим, где можно будет копать в следующем году.

Женя действительно отлучился из лагеря под таким предлогом. Студенты оказались только рады от него отделаться, а товарищи только гадко ухмылялись и продолжали обсуждать последние серии «Дикой Розы». Глупо было думать, что этот и другие сериалы смотрели только бабульки и домохозяйки. Подумав об этом, Женя тут же озвучил своё предположение.

― Ты смотришь «Дикую Розу»? ― засмеялась в ответ Рита, проводя кончиками загрубевших от работы, но всё ещё нежных пальцев по раскрытой воротом рубашки груди Жени. Её прикосновения будоражили кровь, и вместе с тем давали расслабиться. Женя чувствовал, как уплывает в солнечную негу, будто они действительно лежали посреди коварного макового поля.

― Я люблю мексиканские страсти, ― честно ответил Женя, мягко привлекая к себе Риту и переворачивая на спину, нависая над ней. Его порядком отросшие за лето выгоревшие волосы чуть касались лица Риты и едва заметно колыхались от её дыхания. Поймав размытый взгляд, Женя усмехнулся и, наклонившись, поцеловал её.

Рита целовала его в ответ глубоко и страстно, уже почти перестав смущаться, а Женя, забыв обо всём, наплевав на студентов, товарищей и местных, которые могли внезапно объявиться на поле, шарил руками по девичьему телу. Он мял её грудь, чувствуя под руками горячую, пропитанную солнцем и травами кожу. Зарывался лицом в рыжие волосы ― густые и тёплые, словно само лето пряталось и путалось в них так же, как и его пальцы. Ему нравилось целовать её губы, припухавшие от ласк и делавшиеся ещё сочнее и ярче после того, как он отрывался от них.

В такие моменты Рита становилась необычайно прелестной, а россыпь мелких веснушек на носу и щеках казалась особенно милой. Женя наклонил голову и коснулся лёгким, практически невесомым поцелуем тонкой кожи со следами солнечных ожогов.

В ответ Рита как-то особо тихо хихикнула и, отрываясь от него, прошептала:

― Прости, что сломала тебе нос, ― она коснулась полоски лейкопластыря, которым Женя заклеил перебитый хрящ. ― Я правда не хотела бить так сильно, ― Рита виновато улыбалась, и Женя совершенно не мог на неё сердиться.

― Я сам виноват. ― Нос уже почти не болел, но на любое прикосновение отзывался неприятным покалыванием. ― Не надо было лезть к тебе без согласия.

― В письменном виде? ― усмехнулась Рита, продолжая неспешно очерчивать контуры его лица и ероша густые волосы.

― Доиграешься ведь, ― беззлобно откликнулся Женя, чувствуя, что улыбается. Рита была лёгкой и воздушной, а вечерами, когда она уходила с ним за палаточный городок, казалась в свете нарождающейся луны почти нереальной. ― Придёшь сегодня вечером на поле? ― в сгущающихся синих сумерках закрытые красные бутоны казались особенно яркими.

― Приду, конечно, ― откликнулась, жмурясь от солнца и удовольствия, Рита. ― Мои однокурсники уже стали о чём-то подозревать: по лагерю ползут слухи.

― Тебя это так волнует? ― Женя внимательно посмотрел на Риту.

Она казалась спокойной и безмятежной, но спросить он всё же должен был. Самого Женю мало волновало, а точнее совершенно не волновало мнение сопляков, которых он больше в жизни не встретит. Но если для Риты это важно, он готов сделать внушение или набить какому-нибудь зарвавшемуся практиканту морду.

― Немного, ― честно ответила Рита. ― Мне потом с ними ещё учиться. А, впрочем, ― она прищурилась, ― какая им, посторонним мне людям, разница, с кем я встречаюсь?

― Так мы, значит, встречаемся? ― Женя продолжал улыбаться, как дурак. ― Серьёзно?

― Разве я когда-нибудь шутила? ― усмехнулась в ответ Рита.

― Постоянно. ― Женя вновь привлёк её к себе, целуя.

После вечера с рисунками прошла уже неделя.

Сначала Женя плохо осознавал, что происходит. Новорожденное чувство захватило его, стирая все предыдущие воспоминания. У него было много женщин, однажды он почти женился, но ни одна из его любовниц не шла ни в какое сравнение с Маргаритой Громовой.

В этой солнечной девочке, поцелованной огнём и летом, таилось что-то нездешнее. Когда она пела, то хотелось слушать её вечно. А когда смеялась, Жене казалось, что это звенят колокольчики, отгоняющие от раскопа нечистую силу разного рода, в которую он, конечно, не верил, но всё же… Иногда он ловил себя на мысли о том, что Рита, возможно, и есть та самая пресловутая Белая археологиня¹, вознаграждающая честных работников за самоотверженность и трудолюбие.

― Ты точно настоящая? ― Женя задал этот вопрос не из праздного любопытства, ему действительно надо было это знать. В темнеющей степи всё переменчиво и может оказаться совсем не таким, как кажется на первый взгляд.

Рита сидела спиной к нему и играла на гитаре что-то лёгкое и бессмысленное: просто перебирала пальцами струны, глядя куда-то вдаль, где проваливалось за горизонт солнце.

― Более чем, ― она повернулась к нему. ― Не думаешь же ты, что я и правда птица Сирин? ― Рита усмехнулась, задевая струну. ― Я ― просто студентка, вечно доводящая всех до белого каления, ― она засмеялась, отложила гитару и подошла к Жене. Совершенно беззастенчиво Рита опустилась на его колени, обвив руками шею и поцеловав кончик носа, даже не отозвавшийся болью.

У Жени на мгновение перехватило дыхание. Горячие бёдра Риты жгли огнём его ноги, он чувствовал, как разгорается пламя внизу живота и как растёт его возбуждение.

― И кого ты ещё доводишь до белого каления? ― Женя старался держаться. Не мог же он взять её прямо здесь и сейчас, опередив пресловутых чертей?

― Своего отца, например, ― Рита посмотрела прямо ему в глаза. ― Он хотел, чтобы я стала врачом, ― она усмехнулась, ― а я, коза такая, подалась в науку.

― А кто твой отец?

― Подполковник милиции Алексей Алексеевич Громов. ― Рита провела рукой по его шее, переходя на плечи. ― А что?

― Понятно тогда, откуда твои армейские замашки, ― усмехнулся Женя, представив себе Риту на плацу в военной форме. Выглядела она аппетитно.

― Папа хотел сына, ― невозмутимо пожала плечами Рита. ― Родилась я.

― Ну и чёрт с ним, ― пробормотал Женя, совершенно теряясь в ласках Риты и уже плохо соображая. ― Иди сюда.

Нужно было идти в палатку. И немедленно.

Рита ломалась и нервничала, почти уползая от него куда-то в угол палатки.

― Рита, ты чего? ― Женя внимательно посмотрел на её алеющие щёки и растерянно закусанную губу. ― Что с тобой? ― Он быстро переполз на другую сторону палатки и мягко прижал её к себе, чувствуя, как бьётся девичье сердце. Гулкие удары сливались со стуком его собственного, и Жене на мгновение показалось, что сердец у него два.

― У меня это в первый раз, ― пробормотала Рита, рассеянно терзая пальцами край наброшенной на плечи Жениной рубашки, почти утопая в ней. ― И я волнуюсь, ― она подняла на него глаза с почти исчезнувшими от расширившихся зрачков радужками. Дыхание её пахло мёдом.