Как только за аспирантом закрылись двери лифта, Женя, уже не в силах сдерживаться, прижал Риту к стенке кабины, целуя её полные губы.

― Ты ещё не ссохся за прошедшие полтора месяца? ― Рита стояла так близко, что сладковатый запах цветочных духов обволакивал и сводил с ума. Должно быть, так, как он сейчас, чувствуют себя самцы бабочек, когда летят, одуревшие, на аромат феромонов самки.

― Хочешь проверить ещё раз? ― он знал, что может и хочет. Прямо сейчас.

― Да, ― выразительные глаза Риты блестели.

― Что, прямо здесь? ― Женя был не против. Он уже весь горел.

― Можно у меня в ванной, ― как только Рита произнесла это, двери лифта как-то особенно натужно разъехались в стороны. ― Я ведь живу отдельно от мамы, ― она вышла из кабины и, взяв Женю за руки, чуть ли не вытянула его за собой. ― Тебя едва не прищемило дверями, ― Маргарита засмеялась, но её бледность продолжала пугать.

― Тогда почему мы всё ещё здесь? ― по коридору ходили какие-то люди, но для Жени все геологи были на одно лицо.

― Потому что до конца рабочего дня ещё два часа, ― Рита сделала шаг назад и улыбнулась. ― Сходи пока к своему аспиранту.

― Ты совсем не изменилась за последние двадцать лет, ― усмехнулся Женя, собирая осколки сознания для поиска Антона. ― Такая же вредная.

― Да, ― бросила Рита и пошла по коридору, удаляясь от Жени. Её каблуки цокали по полу, а бёдра вихляли из стороны в сторону. Еле заметно, но он видел. ― Да, я сука. Сука, ― повторила она. ― Сука! ― донеслось до него из-за поворота, за которым скрылась Рита.

Антона Женя не нашёл, зато нашёл Мишу Генриха, ставшего ещё более лощёным и холёным, чем был раньше. Он проболтал со старым другом несколько часов, прежде чем заметил, что весеннее солнце уже почти село, а небо над крышами домов порозовело. Попрощавшись с Генрихом, Женя отправился искать Маргариту. Он знал, что она работала на седьмом этаже, оставалось только найти нужный кабинет с надписью «д.г.-м.н. Громова М. А.»

Женя подкараулил Маргариту возле туалета. Когда она выходила, он нарочно громко кашлянул, чтобы не напугать, а затем мягко обнял её сзади, прижимая к себе. Полная грудь так и просилась в ладонь, и Женя проследил рукой округлые формы, чуть сжав полушария. Рита неожиданно выдохнула сквозь зубы и, запрокинув голову, посмотрела на него.

― Зачем так хватать-то? ― она недовольно поморщилась, поправляя смявшийся ворот блузки.

― Раньше тебе это нравилось, ― Женя внимательно смотрел на Риту и не мог понять, что происходит. Она была бледна, а пушистые рыжие волосы выглядели сейчас сухими и какими-то безжизненными. ― У тебя что-то случилось?

― Нет, ― болезненная улыбка скривила губы Риты. ― У меня, в принципе, всё превосходно. Но так: маленькие временные трудности, ― на мгновение она побледнела ещё сильней и, прикрыв глаза, прислонилась к стене.

Женя испугался. На жаре студентки и раньше падали в обморок, а скольких перепивших коллег он приводил в сознание ― не сосчитать, но сейчас Женю потряхивало от совершенно незнакомого иррационального страха, что Маргарите плохо, а он ничем не может помочь.

― Поехали-ка домой, ― он осторожно приобнял Риту за плечи и повёл к лифту. Дурацкие лампы в коридоре раздражающе моргали. ― Я, пожалуй, вызову такси.

― Не надо, всё нормально, ― Рита выглядела откровенно не очень и глубоко дышала. ― Хотя, давай.

Женя аккуратно завёл Маргариту в лифт и, нажав кнопку с цифрой «1», вытащил из кармана айфон. Лифт слегка качнуло, и кабина поехала вниз. Женя уже открыл приложение, как вдруг лампы над головой пронзительно мигнули и погасли, а кабина лифта, встряхнувшись особенно сильно, застыла на месте. Сомнений не было: они застряли.

― Блядь! ― Женя обречённо прислонился к гладкой металлической стенке и рассеянно ослабил узел галстука: вместе с подъёмным механизмом отключился и кондиционер. ― У меня через два дня аспирант защищается, а мы застряли тут в ёбаном лифте! Почему мы не уехали пораньше, а? Что ты тут делаешь? А я что тут делаю? ― он горестно ударил кулаком по наглухо закрытым дверям лифта. В темноте вспыхнул фонарик айфона: Рита включила свет.

― Что, так и будем цепляться друг к другу, как дурные подростки? ― Рита говорила спокойно, но её глаза сверкали. Она всё ещё пугала своей бледностью, но тошнить её, кажется, перестало. ― Или поговорим как взрослые люди? ― Фонарик выхватывал клочками углы кабины и лицо Риты, казавшееся в искусственном свете мертвенно-бледным.

― Мы с тобой только по отдельности можем вести себя, как интеллигентные цивилизованные люди, ― Женя для верности несколько раз нажал кнопку вызова диспетчера. Глухо, как в танке. Ему уже становилось жарко в пальто. ― А вместе ведём себя как дикари.

― На конференции на Севере ты вёл себя вполне прилично, ― заметила Рита. ― Что изменилось сейчас?

― Я много думал о тебе после той ночи в хостеле, ― негромко, тщательно подбирая слова, произнёс Женя. С выражением своих мыслей у него всегда было не очень. Не то что с научными статьями, которые он писал десятками. ― Я помню, как увидел тебя в первый раз, ― добавил он, глядя в одну точку и не моргая. Глаза защипало, а металлическая стенка кабины лифта поплыла в резком свете фонарика. ― Большущие глазища, такая же грудь: в майку не помещается. Рыжая и наглая. Ты доводила меня до бешенства, но с тобой не было скучно.

― Ты мне тоже сперва не понравился, ― Рита меланхолично отбросила с лица рыжие пряди. Она распахнула пальто и стянула с шеи платок. ― Злой, голодный, смотрел на всех волком. Как будто появился новый альфа, за которым потянулась стая. Миша Генрих не выдержал, помнится. Да и сейчас при встрече преданными глазами смотрит, по стойке «смирно» чуть ли не вытягивается, ― она чуть улыбнулась, а Женя снова представил, как Маргарита стоит на плацу в военной форме с генеральскими погонами. ― Почему ты всё же ко мне не приехал? ― она говорила просто и спокойно, но Женя почти физически ощущал, как напряглась Маргарита, как бьётся её сердце и чуть розовеют впалые щёки.

― Я почувствовал, что совершенно не владею ситуацией и испугался: если я потерял контроль над самим собой, как я вообще могу что-то организовывать, ― он не говорил об этом никогда и ни с кем, даже с самим собой. Женя удивился, что может так складно рассказывать. ― А ещё я хотел помнить, что было. И хотел помнить всё так, как это было тогда. Я знал, что расхождение в образах тебя в поле и в городе может совершенно убить то чувство, которое зародилось на практике. И вообще, я не верил в то, что всё может быть хорошо, ― он сказал это и почувствовал, как стало легче. Может быть, это и нужно было ему ― выговориться, разделить груз сомнений и памяти с той, кто всё поймёт.

― И снова, как ни странно, это ― вопрос веры, ― Рита говорила совершенно серьёзно. ― В данном случае в самого себя.

― Я действительно сложно схожусь с людьми, а подобной мощной эмоциональной привязанности у меня не случалось никогда. ― Женя вдруг вспомнил, как сорил деньгами и кривлялся на конференции. ― Кажется, на Севере я пробил дно, ― он криво усмехнулся, глядя на Маргариту.

― Нижнее днище нижнего ада казалось не так глубоко, ― усмехнувшись, пробормотала Рита. ― Впрочем, не сильнее, чем я.

― Я всё хотел спросить, ― после непродолжительного молчания осторожно произнёс Женя. Раз они оба решились на откровения, он просто обязан спросить. ― Кто такой леший?

― Преподаватель из университета, этолог-поведенщик, ― по губам Риты скользнула лёгкая улыбка, а Женя буквально почувствовал, как закрытая кабина лифта наполняется солнечным светом, пением птиц и запахом тайги. ― Кажется, ещё охотовед. Уволился лет семь назад. Почти тезка Ильинского ― Вадим Ильин. У нас был роман, ― зачем-то пояснила она. ― Играли в карты, гуляли по лесу, потом снова пересеклись в городе, повстречались года полтора, а после как-то не сложилось. Сказочник был жуткий: верил в славянских богов, духов природы. И друг у него был подстать, хотя я его имени сейчас даже не вспомню.