Я просунула ладонь под ворот рубашки и нащупала пальцами тонкую нить шрама на груди. Тонкую-тонкую. Единственная отметина, имевшая значение. Единственная соединяющая мою прошлую жизнь — и эту.

В дверь постучали — и почти сразу, не спрашивая разрешения, вошел форде в своих неизменных зелено-коричневых одеяниях.

— Предполагается, что стоит сначала дождаться разрешения перед тем, как заходить в чью-то комнату.

— Я не просто так пришел, — словно это его извиняло, заметил Милатиэль, — и, к тому же, свидетелем чего я мог бы быть? Твоей наготы? Иных проявлений естества?

— Например.

— Не думал, что для тебя это важно, — просто ответил форде, садясь на гамак чародейки, висевший рядом с моим. — Если ошибся, то приношу извинения. Как я уже сказал, — я по делу. Думаю, ты бы не хотела всю жизнь промахиваться, воюя с одним глазом, верно?

— Я не промахиваюсь.

Не совсем так. Два глаза даны нам Владыкой Жизни не просто так. Лишившись одного я могла видеть мир вокруг и могла держать в руки меч, но все же куда хуже, чем раньше, понимала, сколь близко или далеко все вокруг. Мелочь, на самом деле. Но такая же мелочь отделяла, скажем, нынешний шрам на левом бедре от того, чтобы рана, нанесшая его, прошла через артерию и убила бы меня года назад. Мелочь.

Фронде чуть улыбнулся.

— Даже так. Но все равно два глаза лучше одного, не так ли?

— И какова плата?

Кажется, мой вопрос Милатиэля позабавил.

— А чем платят те, в чьих поселениях ты выкорчевываешь зло, уничтожая увлекающихся черной магией и запятнавших свою душу пособничеством тьме?

Я усмехнулась.

— Когда как. Кто колодками, кто просто в розыск подает, иногда линчевать пытаются, но чаще всего просто проклинают вслед.

Так часто те, кто по ночам славят Черного Государя, пытает ради удовольствия и силы в его славу детей, мужей и стариков, используют магию для вреда всем и вся — вовсе не гравюрные злодеи в черных балахонах из Узара и иных городов. Вовсе нет. Они жрут плоть, пьют кровь и разрывают жизни — но кажутся идеальными людьми, законопослушными и добродетельными.

Я отправила в огонь прекрасных мэров и судей, добропорядочных мастеровых, отцов и матерей семейств, молодых родителей, и даже одного бывшего жреца, сумевшего скрыть потерю благословения своего Владыки. И много еще кого. Конечно, некоторые из них были ублюдками, и за них и так была назначена награда, или владетели земли благодарили меня. Но — запоминается все же иное. И если уходить прочь в одиночестве после сделанного дела было привычно, ладно хоть редких наград хватало чтобы было что есть и на что снаряжение ремонтировать, то вот историй, где приходилось сбегать прочь от «обрадованных» моим вмешательством было куда больше, чем хотелось.

— Вот как, — фронде склонил голову.

В его золотистых зрачках плясали отражения солнца, казалось, куда более древнего и великого, чем то, что пробивалась через крошечное обзорное окошко каюты.

— Тех, кто сажает колоски, любят больше, чем тех, кто выдергивает сорную траву? — с некоторым интересом спросил он.

— Скорее больше тех, кто дергает сорную траву, что на вид похожа на колоски.

Эльф чуть улыбнулся.

— Это легко понять.

— Ты не ответил на вопрос.

— А тебе так хочется заплатить? — с искренним интересом уточнил Милатиэль.

— Никто не делает ничего просто так.

— Ты делаешь. Как и я. Но если тебе так проще — ты спасла жизнь моей сестре. Этого достаточно. Я буду рад, если ты поможешь ей в нужде, если она возникнет, вновь. Она еще слишком юна.

— Твоей… сестре?

— Дианель Алетрутаивель, — пояснил форде. — У нас с ней один отец. Она всегда жила слишком быстро, и сбежала из дома еще до того, как перестала быть неразумным дитем. Стоило подождать еще пару десятков зим, накопить знаний… Но, видать, человеческая кровь слишком сильна, а люди вечно торопятся. Дианель родилась с магией в крови и всегда мечтала о странствиях. Ладно хоть Арджана забрала с собой, но он лишь ее тень, да и сам не так много где успел побывать. Ты же многое знаешь, и видела что происходит, если в погоне за властью и могуществом утратить разум и совесть.

Более чем.

Я кивнула. Вот и ответ на вопрос, почему фронде путешествует вместе с чародейкой. Не знаю, правда или нет, но я слышала, что некоторые долгоживущие привязываются к своим младшим кровным родственникам или друзьям, ища возможности разделить столетия существования заботой о ком-то. Видимо, Милатиэлю заботы о природе было мало. Или, может быть, было тут что-то иное, недоступное мне.

— Просто пока мы идем бок о бок, не дай ей свернуть шею где-нибудь по глупости — и этого достаточно, — продолжил фронде. И сменил тему: — Ожог уже полностью свести не выйдет, что могу — сделаю, не более. Но глаз вернуть несложно. Скажи только, столько тебе лет, если не хочешь получить разные глаза, где один иначе будет видеть, чем другой, и я приступлю.

— Ожогом больше, ожогом меньше. Плевать. А лет… В первой жизни или во второй?

Фронде посмотрел на меня с удивленным любопытством.

— Ты не нежить, — протянул он. — И лишь наполовину эльф, ты не можешь помнить иные воплощения на этой земле.

Я усмехнулась. Вот что его удивило… Да, говорят, что эльфы помнят иные жизни. А правда то или нет — не знаю. Впрочем, я говорила о другом.

— Я их и не помню. Ты не знаешь, как становятся Служитем?

Мало кто знает, впрочем. Нас мало. А «Книгу Пламени», кажется, и не все поклоняющиеся даже одному Фитаю знали, что уж говорить о верующих во всех Светлых Владык?

Эльф искренне покачал головой.

— Я никогда не интересовался этим вопросом. Дианель говорила, что рядом с домом ее матери, когда она еще жила с ней, был храм, где жил Служитель, настраивавший всех против магиков и проповедовавший очищение и смирение, но тебя я при храме представить не могу. К тому же у того человека была семья, а ты же, как я понимаю, проводишь все дни в охоте на колдунов.

С редкими перерывами вроде жития в Сольде — да.

— Если он жил при храме, то не был Служителем. Или Рыцарь Огня, или простой жрец, или даже клирик, если не имел никаких сил, — я пожала плечами. — У Служителей нет семьи. И жизни нет кроме той, что дарует нам Фитай. Однажды каждый из нас уже умирал, и наша душа покидала разрушенное тело. Но Владыка Огня в великой мудрости избрал нас, сделал своим сосудом и наполнил своим Огнем, поддерживающим чистоту телесную и духовную. Ни у кого из Служителей нет дома, нет семьи и нет иной жизни кроме борьбы с тьмой и защиты разумных от врагов Владыки и всякой мерзости. Нам отмерен путь, и в его конце мы сгорим навсегда.

Так записано в «Книге». И так жила я, каждый миг ощущая, что ради этого я тут, на этой земле.

Милатиэль слушал с любопытством. И, после паузы на размышления, заметил:

— На Острове те, кто помнят прошлый мир, говорили, что там существовали Возрожденные Фениксы, избранные Повелителем Пламени, которым он даровал бессмертие. Я всегда думал, что это лишь легенда о тех, кто хорошо владел огненной магией, но, судя по всему, я ошибался.

Однажды я видела в древнем храме, что стоял на самых окраинах Первого Города у алтаря Фитая изображение дивной, необычной птицы, объятой огнем. О фениксах ходили легенды на юге, но лишь легенды, как и о драконах. Эти существа не последовали во Врата, а здесь им было неоткуда взяться.

— Так все же — сколько тебе лет? С рождения, — Милатиэль не умерил своего любопытства по этому поводу.

— Восемьдесят семь.

Из которых шестьдесят четыре я живу одолженной у Владыки жизнью.

— О, будь ты чуть-чуть старше, я бы сказал, что ты в три раза взрослее Дианель, — не без улыбки заметил эльф, — Но увы. Впрочем, и того что есть достаточно. Благо, чтобы вырастить тебе именно твой глаз мне не придется сжигать его и восстанавливать вновь, — не без веселья продолжил он.

Что ж, и на том спасибо.

Не знаю уж, может ли кто-то еще из магиков восстанавливать утерянные глаза, и как при этом себя будет ощущать исцеляемый, но фронде проделал этот трюк легко, пусть ощущения и были довольно… Специфическими. Никогда не думала, что смогу почувствовать как в глазнице что-то двигается и зудит. И не просто почувствовать раз, а ощущать это три полных дня.