Марина стояла, как изваяние. Протянул ей цветы. Взяла, словно во сне. И заплакала. Один в один моя Марина, плачет так же красиво, лицо не искажается…

Игорь обнял ее, содрогающуюся, почувствовал на груди горячее. Слезы… Почти невесомо погладил по волосам.

Потом Марина шагнула назад, хлюпнула носом, призналась:

— Ночь не спала, в голове каша… Мне нужно часа четыре… по вашему счету времени, по медленному.

— Ты всю ночь около меня просидела?!

Она не ответила. Сказала задумчиво:

— Или стимулирующее ваше попробовать…

— С ума сошла! — возмутился Игорь.

— А что?

— Да то! И вообще, у меня его с собой нет, все внизу, а это — пока туда, пока обратно…

— Можно ускорить: дяде Сашу позвоню, попрошу, он до десятого поднимет, я навстречу…

— Думать забудь! Все, закрыли тему!

— Строгий вы… — с едва заметной ноткой лукавства обронила Марина. — А я балбесина! — Игорь вздрогнул, услышав словечко его Марины… — Балбесина! Вам же покой показан, совсем забыла! Тоже мне врачея… сопливая… Все правильно, часа четыре, а вы как раз подумаете в тишине — что дальше? Хорошо? Я вас сейчас устрою, пустующих комнат много, и к себе пойду. Дяде Саше только позвоню и прилягу. А потом зайду за вами. Хорошо? Да не смотрите на меня так, у меня глаза красные и нос распух!

Все точно, оттепель. Но правда — дальше-то что?

Поживем-увидим, в который раз подумал он.

Пребывать в покое, когда тебя мощно тянет куда-то, — дело мучительное.

Игорю вспомнилось, как знакомый — что за знакомый? нет, это в плотном тумане — рассказывал: ставили ему в сердце стент, через паховую вену вводили. Все хорошо сделали. А закончили, отвезли в палату, на койку перегрузили и говорят: давайте ногу вашу привяжем, вам же сгибать ее приспичит. Согнете — ка-ак хлынет кровища! Чуть промешкать — и светлая вам память… Тот знакомый гордо отказался, решил силу воли проявить. Хвастался потом: целую, мол, ночь пролежал, ногу так и не согнул. Герой, ага…

У меня тут, усмехнулся Игорь, кровища не кровища, но тоже… Надо ж было додуматься в псевдо-(или не псевдо?) — лес попереться! Сказано же: подвиги отложить!

Что это я так о себе пекусь? — чуть не устыдился он. Всю жизнь, сколько помню, пренебрегал всякими ЗОЖами и прочим, до легкомысленности. Возразил: не о себе пекусь! Миссия у меня! Глупее всего было бы сорвать ее из-за пофигизма.

Устыдился уже совсем: миссия, скажите пожалуйста… о деле давай, о деле, и без пафоса, обалдел, что ли, всегда же ненавидел пафос!

Так, спать невозможно. Посмотрел на часы, чертыхнулся. Они же со вчерашнего вечера в режиме «два к одному», толку ли на них глазеть. Что-то вычислить можно, пусть и приблизительно. Но необходимости нет. По ощущениям — объективно сейчас что-то около полудня. Девятое июня, конечно; угу, скоро стукнет трое суток «миссии» — теперь употребил слово с иронией. Юбилей, однако.

Спать невозможно и не нужно — а нужно думать: что дальше?

Первое: считать себя полностью восстановившимся и — опять иронично — готовым к подвигам. Нет, это даже не первое, это нулевое.

По-всамделишному первое: обследовать квази-(или псевдо?) — лес как следует. Зачем? А затем, что вдруг там, в глубине неведомой, обнаружится граница Завода и через нее выход в мир? Ага, как же, на уровне минус девятого этажа… Впрочем, здесь все может быть, но… Выход? Одному? А Марина? А остальные?

Скомандовал себе в манере Коммодора: а-атставить! И еще скомандовал: учитывать пока только Марину. Об остальных — потом.

По-другому всамделишному первое: попробовать протащить Марину через так называемую перепонку. Из леса она туговатая какая-то… Значит, пойти, допустим, в жилые уровни Местных. А оттуда — на поверхность. Проверить свой проход — вдруг открылся?

Кстати, а что вообще изучено на территории Завода, кроме этого марьградского корпуса и его подземелий? Надо спросить у Саши, у остальных.

Вот. Настоящее первое: попробовать провести Марину к ним, вниз! Помнится, там и «перепонка» самая слабенькая. А интуиция — он прислушался — не намекает ли, что есть такой шанс, провести? Не понял, то ли намекает, то ли нет… Но если поразмыслить — я ведь сюда не голышом заявился, как Шварценеггер в «Терминаторах». С кучей барахла заявился. Да и здешние, все, кто туда-сюда шастать в состоянии, они же тоже не в чем мама родила. Стало быть, неорганика «перепонку» преодолевает, если сопряжена с таким человеком. А органика? Ну, надо полагать, что во мне всяких микроорганизмов-симбиотов полным-полно. Хорошо, а высокоорганизованная органика в лице Марины? Опять же, узнать — не пробовал ли кто-нибудь женщин протаскивать? Типа в обнимку…

Есть, правда, еще вот какое рассуждение: я-то, Маньяк-Путник, — все же особая органика! Без хвастовства, просто как факт. Уже потому особая, что трое суток назад преодолел непреодолимое. А вчера в сюр-(или пседвоквази?) — лес сбегал туда-обратно без проблем. Так, может, и Марина — тоже особая? Все-таки она со мной, хочет или не хочет, верит или не верит, а сопряжена. И с памятью у нее, опять-таки, вроде как у меня, что-то особое… с той лишь разницей, что у нее есть наследственная часть памяти, а у меня какая-то непонятная прорывается, то ли своя, то ли не своя… Ихти-Андрюши упомянутого, что ли?..

В общем, попробуем вниз. К тому же, ведь обещал вернуться. Потолковать, ха. Между прочим, Федюне тоже обещал. Не забыть бы.

Решено. А потом, как варианты, и чертов лес разведать, и на поверхности всю территорию прочесать, и развалины проверить, и периметр простучать, как На-Всё-Про-Всё делал, и… и тэдэ. Именно как варианты, в зависимости от.

Однако это лишь тактика. А что у меня по части стратегии, спросил себя Игорь? Вернуться в мир вместе с Мариной, пусть и не той? А, опять же, остальные? Включая несчастных наверху. Бросить? Плюс ко всему, еще и без медицины всех тут оставить…

Он не сумел найти ответа. Осознал только, что целеполагание заметно меняется по сравнению с тем, каким было до прорыва. Приоритеты меняются. Нет, о приоритетах неправильно говорить «меняются». Усложняются, вот так правильно. И пока все в процессе, все неясно. Ну и ладно, трое суток не срок — глядишь, и вызреет понимание.

Мысли поехали в сторону. Странно, подумал Игорь, что мое появление здесь воспринято довольно вяло. Казалось бы — люди в заточении, возможно, пожизненном, полная безнадега, лишь призрак упования на чудо… и вот происходит — пусть не само чудо, и даже не призрак его, а признак, но признак же несомненный! Вот он я, человек оттуда! Очевидный же признак того, что есть, есть шанс на освобождение! А они что? О тех, кто наверху, кто считает свой верх низом, о Местных то есть, — о них не будем. Но те, которые внизу, которые остались полноценными людьми — они-то что? Квелые какие-то… Ну, пришел и пришел, и на здоровье. Я бы на их месте взял такого пришельца в оборот — ой-ёй! Ну-ка немедленно показывай — где просочился, как просочился?! Бегом, не перечить, какие еще тебе женщины?! По шее давно не получал?!

Нет. Все спокойно так, вежливо, с учтивым пониманием. Или я был настолько убедителен в спиче своем на тему «отпустите меня»?

Вспомнил о спиче — сделалось слегка неловко.

Или все у них давным-давно перегорело? Как Саша откровенничал — смирились? Или это синдром Одиссея из песни — старобылодавней, вспомнил Игорь Федюнино словечко, — из песни, в которой сказано: «Невозможно вернуться в свой дом не однажды оплаканной тенью из мрака»?

Хотя тот же Саша уверял: ждут, а если не ждать, то и жить незачем… Странно. Нечеловеческая какая-то реакция. Может, они и не совсем люди уже? Или как раз люди, каких большинство? Идет как идет, вот и пусть… Тоже из старинного: «Настоящих буйных мало, вот и нету вожаков»…

А у Марины-маленькой реакция естественная, понятная. Потому, что она маленькая? Не успела онечеловечиться? Или потому, что она дочь своей мамы?