Марина подтянула к себе плетеное креслице, села, уставилась на несуществующий лес, ни о чем не думая.

***

Игорь оторопел. Да ведь это же она! Необъяснимо юная, моложе даже, чем была тогда, двадцать лет назад, — но она, она, она! Вспомнилось, словно свет зажегся в темной комнате: почти одно лицо с любимой актрисой детства — чьего детства, моего? отца? деда? — да пропади оно все! — одно лицо с Анастасией Вертинской, только глаза не синие, а серые, одно лицо с его Гуттиэре, а он, любивший и умевший плавать, был ее Человеком-амфибией!

Он выкрикнул: «Марина!», кинулся вслед.

В дверном проеме внезапно выросла тучная фигура. Очень старая женщина строго вопросила:

— Вы в своем уме, молодой человек?

— Пустите! — прохрипел он.

— А вы меня силой отшвырните, — предложила та.

Раздался Сашин голос:

— Леонидовна, он ей вреда не сделает.

— Почем я знаю? Он не в себе, я не вижу, что ли?

Точно, мелькнуло у Игоря в голове, не в себе.

— Леонидовна, — это снова Саша, — я с ним пойду. Прослежу, чтобы все тихо-мирно…

— Ох, Сашка… Ну, смотри мне…

— Спасибо, — пробормотал Игорь.

— В кабинете гляньте, — донеслось сзади.

Вдвоем они наведались в какой-то, и впрямь, кабинетик. Никого. В спальне, должно быть, предположил Саша. Тоже пусто.

— А тогда в оранжереях, больше негде ей быть, ага.

Прошерстили несколько — Игорь не считал — оранжерей. В самой дальней противоположная от входа сторона была с прорехой, а за ней манил к себе фантасмагорический лес. Бред, бред, сказал себе Игорь. И увидел у той прорехи плетеное садовое кресло, а в нем фигурку женщины… девушки.

Она услышала шаги, повернула голову, и тут свет в глазах Игоря начал быстро меркнуть. Сил не стало.

Успел впустить в мозг надоедливое воспоминание, добившееся, наконец, своего. Оно, это воспоминание, сообщило: в отделе 31/3 тебе, Маньяк, втолковывали, что стимулятор действует от двенадцати до пятнадцати часов. Гарантировано — двенадцать, дальше на ваш стрех и риск, если вы ишак. А двенадцать часов будете как Геракл в Стране чудес. Но потом опадете, как жухлый лист. И прожухаете еще столько же. Если при опадании шею не сломаете. Имейте в виду.

Успел также обозвать себя дятлом: не поимел в виду, вылетело напрочь.

Последним, что воспринял, оседая на какой-то куст, был голос девушки: «Ой! Дядя Саша!»

Ее голос, узнал он. Ее.

И отклю…

…чился.

Нет, теперь включился. Осознал это, приоткрыл глаза. Под потолком пара ламп дневного света. Не горят. Лежать мягко. Укрыт чем-то легким, но теплым. Пощупал. Да, одеяло. Подушка под головой. Слегка нагрелась. Потер ногу о ногу. Похоже, раздет.

Услышал тихое:

— С добрым утром.

Повернул голову. Она. На стуле рядом с его койкой. Коротко остриженные каштановые волосы. Серые глаза сейчас почти черны. Взгляд напряженный. Просторная светло-салатовая куртка, на шее стетоскоп.

Откашлялся, ответил:

— С добрым утром.

Сел на койке. Так и есть, раздет. Осмотрелся. Типичная одноместная больничная палата. У противоположной стены столик на колесиках, на нем склянки, резиновые трубки, тонометр, какие-то нехитрые приборы. Над столиком неяркая лампа на гибком держателе. В дальнем углу инвалидное кресло. Рядом то ли скамья, то ли короткая кушетка, накрытая простынкой.

— Как вы чувствуете себя? — спросила Марина, пряча глаза.

— Да нормально…

Чертовщина какая-то.

— Тогда, пожалуйста, пересядьте вот сюда, — Марина показала на кушетку.

— Я не одет, — пробормотал он.

— А я врач! Врачея, точнее, но это все равно… Необходимо прослушать вас. И давление измерить. Хотя бы это. Не капризничайте!

— Да я ничего…

Решился, приподнял одеяло. Слава Богу, трусы на месте.

…Через несколько минут Марина подвела итог:

— Ничего патологического не прослушивается, давление в норме, визуально тоже норма. Но, полагаю, необходимы еще сутки покоя. Так что с вами было? У вас есть соображения? Перепугали нас до смерти…

Снова вспыхнуло воспоминание об инструктаже. И дополнилось: низенький пухлый малый, позывной Бурят, заканчивает тем, что после двенадцатичасовой отключки целесообразны двенадцать часов без подвигов. Без суперменства. Постельный режим не обязателен, но подвиги категорически не показаны. Опять же, говорит, на ваш страх и риск, но учитывайте: организм потребует восстановления, а вам может приспичить повторить инъекцию, так вот это чревато форсированным привыканием, наподобие наркозависимости в крайне тяжелой форме, и, в дальнейшем, при неразумном вашем поведении, нарастающим отказом всех систем с практически неизбежным летальным исходом. Три-четыре таких сеанса — и ку-ку, заключил тогда Бурят.

Спасибо, подумал Игорь, что стимулятор хотя бы не такой свирепый, каким кололи бойцов в недоброй памяти годы нестабильности: те продолжали переть в атаку с чуть ли не оторванными руками… Вслух он проговорил:

— Есть соображения. Сутки не сутки, а половина суток нужна. Черт побери…

— Александр Васильевич сказал, вы принимали что-то стимулирующее. Предположил, что причина в этом.

Игорь кивнул. Смущенно признался:

— Азарт зашкалил… Нужно было поддержать силы, а о последствиях совершенно забыл… Ишак… — Добавил: — Можно я уже оденусь?

Марина улыбнулась, но как-то невесело:

— Мужчины… как мальчишки… Одевайтесь, конечно. Приводите себя в порядок, санузел вон там. Потом завтракать. И попробуете объяснить мне хоть что-нибудь, хорошо? Я вообще ничего не понимаю… И простите за вчерашнее. Нервный срыв, наверное.

— Женщины — как девочки, — перефразировал Игорь. — Между прочим, я тоже мало что понимаю. А, кстати, Саша… в смысле Александр Васильевич… он где?

— Помог мне доставить вас сюда, раздеть, уложить. Побыл немного, ушел к себе, в Резиденцию. Просил известить, когда в себя придете. Вот, пока вы будете собираться, я и извещу. Не переживайте, я подглядывать не буду, — опять улыбнулась, — я выйду, оттуда и позвоню. И переоденусь заодно, не в хирургическом же оставаться. У меня кабинет — соседняя дверь.

***

Завтракали вдвоем, в маленькой, довольно скромной кухоньке. Игорю досталось место спиной к двери. Пришлось немного сдвинуться — чтобы хоть краем глаза видеть вход. Давняя привычка, откуда взялась — не вспомнить.

Дверь приоткрылась, показалось женское лицо, Марина махнула рукой, сверкнула глазами. Дверь тихонько закрылась.

Девушка, похоже, собиралась с мыслями. Молчание затягивалось. Прервал его Игорь.

— Марина, — заговорил он, — во-первых, спасибо. За завтрак, конечно, и, еще более конечно, за заботу. Я там, в оранжерее, наверное, сломал что-нибудь, когда валился… Прости… те…

— Нет, обошлось без жертв… Пожалуйста, обращайтесь ко мне на «ты». А вот как мне к вам обращаться — не знаю.

— Если «тыкать» неловко, то не вопрос — «выкай».

— Естественно.

— Я понимаю. Я же теперь старше намного. Хотя и не понимаю… Ладно, на «вы» так на «вы». Но только по имени, без отчеств!

— Имя как раз и есть первый вопрос, — очень тихо сказала Марина. — Но прежде вот что: вы, наверное, принимаете меня за Осокину Марину Станиславовну? Каким-то чудом помолодевшую? Может, думаете, время, раз уж взбесилось, то где-то, для кого-то вспять двинулось? Думаете, этак я скоро в девочку превращусь, потом гукать стану, потом… не знаю что потом…

Игорь напряженно смотрел на нее.

— Ну так ошибаетесь. Да, я тоже Марина и тоже Осокина. И следую, как все, от рождения к смерти. Только отчества у меня нет. Понимаете?

— Все меньше и меньше.

Она засмеялась — нервно, почти истерически.

— Не надо волноваться… — начал Игорь. Тут же осознал, что ляпнул глупость. И рискнул. — Не надо, Гуттиэре.

Марина резко оборвала смех.

— Точно! Гуттиэре! Мама упоминала, да я и сама немножко помню! Но вы-то, Игорь, никакой не Ихтиандр! Ну? Дошло до вас? Дочь я Марины вашей Станиславовны! То есть не вашей, конечно, ее Ихтиандра звали Андреем, иногда Ихти-Андрюшей, а я ее дочь, а она завещала ждать его, а не вас, никакого не Игоря, ну, Игорь, Игорь, Игорь, поняли?! Откуда же вы…