В глазах зарябило. Одинокие закопченные стены, нагромождения руин, наискось снесенные черные трубы, распахнутая половинка градирни… да, здесь же своя ТЭЦ имелась, только ей полагается быть гораздо дальше, почти у самого Залива… по всей поверхности, сколько видно — бесформенные обломки, крупные, мелкие, всякие, да дико перекрученные обрывки ржавой арматуры, да мятое железо, то искореженными кусками, то изувеченными фрагментами труб, вентиляционных, водопроводных, не разобрать, да битое стекло, да рваный пластик…

А! Нет! Стоп же! Не по всей поверхности! Вот, вот! Тренога же стоит на очищенной от мусора круглой площадке, от которой словно тропинка вьется среди этого мертвого поля! Не тропинка, конечно, на самом деле: тропинки — они протаптываются, а тут — выметено кем-то начисто. Кем-то! Значит — есть люди…

А почему она такая зигзагообразная, дорожка эта? Ну-ка, миноискатель к бою!

Игорь быстро — не зря тренировался — собрал устройство и двинулся по дорожке, поводя прибором по сторонам. Вскоре пискнуло. Раз, другой. Ясно… Правда, интуиция вещала, что мины здесь и все прочие боеприпасы стали после… как Коммодор Сережа сказал? день «Э»?.. — после, стало быть, дня «Э» все это сделалось, грубовато выражаясь, импотентным. Давно чувствовал, что оно так, потому и огнестрела с собой не взял.

Тем не менее, будем осторожны. Интуиция интуицией, а подорваться было бы глупо. Береженого, как напомнил тот же Коммодор Сережа, известно кто бережет.

Прошел метров двадцать, остановился, развернулся лицом к вагонеткам, постарался не мигать. Нет, эффекта, наблюдавшегося снаружи, не было в помине: вагонетки мертво стояли на месте, не пытаясь иллюзорно мчаться ни в какую из сторон.

Двинулся дальше. Мысленно поблагодарил тех, кто расчистил более-менее комфортный путь. А куда этот путь ведет — узнаем: сказано же — дороги всегда ведут к тем, кто их строил.

— Куда ведешь, тропинка милая? — почти неслышно мурлыкнул Игорь.

Ну вот, ведет: мимо развалин, развалин, развалин — к приземистому, очевидно одноэтажному (хотя в поэтажках он в пять, кажется, этажей), но широко раскинувшемуся корпусу. К проему ворот в нем.

А створок у тех ворот нет. А над проемом к стене прилажен фанерный щит, выкрашенный в синее. А по синему белой краской тщательно выведены буквы: «г. МАРЬГРАД». Наподобие дорожного знака, постарался кто-то.

Чуть ниже — другой щит. На нем, наоборот, синим по белому: «ДОБРО ПОЖАЛОВАТЬ!»

Здесь «тропинка милая» расщеплялась: одна ветвь приглашала в г. Марьград (чуднóе название, хмыкнул про себя Игорь, вроде Царьграда, но царь есть царь, а марь — кто такой?), другая, поуже, уводила куда-то в сторону Залива, вилась сколько хватало глаз, пропадала из вида за очередной грудой черных развалин.

Естественно, надо будет и туда смотаться — но позже. Сейчас, раз приглашают, раз «добро пожаловать» — так тому и быть.

Он собрал миноискатель, пристроил его на пояс — компактная штука и легкая, одно удовольствие!.. что за пустяки в голову лезут, беда с концентрацией, ну-ка, усилие над собой! — сделал это усилие и медленно вошел в здание.

Сразу стало гораздо темнее, чем снаружи, но глаза вскоре привыкли. Он стоял в небольшом тамбуре с тремя проемами, теперь нормальных дверных размеров. Заглянул в левый — о, совсем глаз выколи. Подсветил фонариком: так, корявые бетонные ступеньки вниз. Посмотрел в правый — там светлее, аналогичные ступеньки, но вверх. Поверх проема, что напротив входа, — щит со странной надписью: «Уровень нуль (0). Слободка». Сунулся туда — обширное пространство, темноватое, на вид пустое, вблизи вроде как подметенное, дальше, показалось, мусор на полу сплошным слоем.

Усмехнулся — классика же: налево пойдешь — коня потеряешь, направо пойдешь — жизнь потеряешь, прямо пойдешь — жив будешь, но себя позабудешь. Нет уж, лучше другая классика: пойдет направо — песнь заводит, налево — сказку говорит… Эта классика, решил Игорь, и к дате пушкинской подходит, а коня у меня и вовсе никакого нет. Так что пойду-ка я сперва направо, песнь заводить. То есть по ступенькам вверх. Был корпус пяти-, что ли, этажный, снаружи видится теперь одноэтажным, а изнутри — вот и полюбопытствуем, с песней, как тот кот ученый. Петь, конечно, молча, ибо нечего фанфаронить.

Настроил внутреннего певца — а получился даже целый мужской хор — на «Как ныне сбирается вещий Олег». Осторожно двинулся в правый проем. Десять ступенек, поворот налево, дальше вверх еще две ступеньки, еще дальше — разрушено, стоп машина, а на верхней из тех двух ступенек — страшилка наподобие той, что около вагонеток. Но молчит. И не моргает.

Игорь сместился к просвету между маршами, запрокинул голову. Вроде бы там, выше, есть и целое, и опять же обвалившееся… не очень понятно, куда оно обвалилось; здесь, внизу, были бы горы обломков, а их нет. Однако же, что просматривается, то просматривается: лестница эта ведет — могла бы вести, кабы летать умел — не на пятый этаж, а чуть ли не на десятый, а то и более. А совсем высоко — небо, то самое, серое.

Так-так.

Он спустился, вышел из корпуса, сделал сто шагов по дорожке, развернулся, посмотрел. Да нет же, отсюда он одноэтажный… хотя этаж и высокий, но явно единственный.

«Вещий Олег» в голове смолк.

Игорь вернулся, постоял в тамбуре, поразмышлял. Пробормотал: «Милль пардон, Александр Сергеевич, налево сказку говорить — это чуть погодя». Нацепил налобный фонарь, двинулся прямо, в загадочную слободку.

Тамошнее пространство показалось необъятным. Шириной, оценил Игорь, метров под сто, а длиной — толком не понять, но намного больше. Далеко оно уходило, очень далеко. Похоже, куда дальше, чем позволяли размеры корпуса — что по старым планам предприятия, что при виде снаружи уже непосредственно здесь. Игорь решил больше туда не выскакивать: несоответствие размеров можно будет, при случае, когда-нибудь потом проверить. И обмозговать — тоже потом. А отчетливо видно вот что: потолок — метров семь высотой, гладкий, нигде не обрушенный, по крайней мере, сколько глаз хватает; пол вблизи входа, действительно, чистый, далее — мусор, все те же обломки; стены тоже гладкие; поверху, под самым потолком, слева и справа, совсем темень; луч фонаря выхватывает там маленькие квадратные окошки через каждые примерно двадцать метров; света из этих окошек не поступает.

И ясно в точности, хотя и неизвестно почему: помещение абсолютно пустое и абсолютно никому не нужное. Впрочем, поправил себя Игорь, насчет нужности черт его знает, мало ли. Здесь, должно быть, гулко, как в соборе каком-нибудь, а гулкость может кого-то привлекать… Он продвинулся к самой границе мусорного пола — с полсотни шагов, — громко крикнул: «Ау-у-у!». Звук сразу потух, не дав эха. Ошибся, стало быть, ничего не гулко. Наоборот, вязко.

Зато ощутился сквознячок. Взметнулся с пола, облетел Игоря по кругу и упал — то ли умер, то ли просто затих до следующего какого-нибудь раза.

Ладно, это тоже оставим на потом, если что. А сейчас — в левый проем и по ступенькам вниз. Чует сердце: те вывески про город Марьград не шутка. А коли так, то он, город — там, внизу.

***

Сказку говорить не стал — не кот ученый все же, да и не до того. Спускался аккуратно, подсвечивая себе обоими фонарями. Пролет за пролетом, по десять ступенек в каждом. Ступеньки нигде не обрушенные, лишь слегка выщербленные местами; по цвету бетона заметно, что некоторые подновлены; и не такие уж они корявые, какими вначале показались.

Шестой марш оказался последним. Внизу высветилась — тусклой, но все же лампочкой, скажи-ка! — площадка метра три на три и очередной проем. Сбоку от проема к стене приделана табличка, опять же фанерная, крашеная в белое, с черными буквами: «Уровень 1 (раз)».

Я бы сказал, минус раз, подумал Игорь. В смысле минус один, какой еще «раз»? Впрочем, если по синьору Дуранте ди Алигьеро дельи Алигьери, более известному под позывным «Данте», или там по гражданину Солженицыну А. И. (позывной неизвестен), то в любой формулировке минусов нет: круг первый, вот и все.