Ладно, хватит. Еще раз взглянул на часы — машинально. Еще раз выругался — вполголоса. Впрочем, время наверняка есть. Поднялся, вышел из комнаты, отправился в дальнюю оранжерею — тянуло туда.

***

В оранжереях — их четыре одна за другой, целая анфилада — светло, зелено, пусто. Правильно, что пусто: на Отшибе ночь. Отшиб… нелепое название, даже дурацкое, а почему-то не раздражает.

В дальней оранжерее — и благоухание райское, и разноцветье феерическое, и даже легкий сквознячок, то справа, то слева. Очертания помещения геометрически неправильные; наверное, стиль модерн… На Гауди похоже, только там такое снаружи, а здесь внутри.

Подойдя к выходу, Игорь увидел: обследовать нечего. Леса нет как не было, вместо него заснеженное поле, поземка. В отдалении, немного справа, просматривается одинокая покосившаяся изба; нет сомнений — давно и навсегда покинутая кем-то. Намного дальше, совсем на грани видимости, тускло подсвеченная черная полоска — может быть, как раз лес. Угрюмое небо; вероятно, день, только неприветливый, мягко говоря.

Из упрямства все-таки шагнул за условный порог. Так и есть: посвист ветра, вихри враждебные. Ха-ха. Разглядеть что-либо — трудно, так и лепит в глаза, а они еще и слезятся. И холодно. Очень холодно.

Назло — кому? а не важно… — выкурил сигарету. Отщелкнул окурок — любопытно, что с ним будет дальше? этого не узнать… — зачерпнул горсть, слепил снежок, вернулся в тепло оранжереи. Опять не без усилия — да, перегородка-перепонка здесь нестандартная. Тоже любопытно.

Снежок сразу начал интенсивно таять. Игорь пристроил его под куст, едва не пострадавший вчера, — как бы в порядке компенсации за беспокойство.

Ухмыльнулся, прислушался к себе. Настроение адекватно боевое, самочувствие нормальное! Не хуже, чем всегда, и не лучше — свят-свят-свят, — чем нужно. Все, растаяли последствия допинга, как тот снежок!

Подтащил к проему давешнее креслице, сел лицом к пытающейся лютовать зиме. Депрессия от картинки не грозит, вот еще. Чай не девочка. А какие-нибудь идеи, может, и придут.

***

Идеи не пришли, но пришла Марина. Шаги ее распознал мгновенно. Затем и голос — не отличить от маминого:

— Выспалась. А что это вы… Ой!

Стремительно обогнула кресло, приникла к невидимой стеночке. Отпрянула, проговорила:

— Вот это да! Никогда здесь такого не видела! Осень все время, а вчера вдруг весна, а теперь вот это… — Обернулась, взглянула на Игоря, предположила: — Наверное, ваша работа…

— Не исключено, — улыбнулся он. — Но я не нарочно. Зато, смотри, снега немножко принес, вон под тем кустиком. Настоящий снег!

— Тоже никогда не видела… в кино только… а здесь уже растаяло, жаль…

Игорь встал, протиснулся наружу, набрал снега в ладонь, вернулся, протянул Марине.

— Спасибо, — серьезно сказала она. — Вчера цветы, сегодня снег… Спасибо.

— Марин, — спросил Игорь, — а тебе сколько лет?

— Медленных будет одиннадцать, это Свящённые отсчитывают. А биологических — уже шестнадцать, это тоже они, но вместе с мамами и со мной. А может, и не «уже», а «еще»: я родилась раньше всех сестриц-подружек, в один год, но немного раньше, а им уже по двадцать. Потому что они почти все время здесь, а я затормозилась — часто на «нуль» хожу, в медленное время… ну, в ваше…

— Сходим вместе, — пообещал он. Добавил задумчиво: — А мне пятьдесят скоро.

— Это я знаю, вычислила… А сходить — сходим, только сначала вы скажите — почему сюда переместились? В лес хотели?

— Без тебя — нет, не хотел. Просто потянуло. Надеялся, здесь думается лучше.

— И?

— Нет. Что в комнате надумал, то и осталось.

— Но что-то надумали!

— Меньше, чем хотелось бы, но… чем богаты.

— Прежде чем начнем, что вы надумали, у меня просьба, — сказала Марина. — Давайте вместе на «нуль» поднимемся? Я вам показать хочу что-то.

— Давай, — согласился Игорь. — Я тебе тоже кое-что покажу там.

— Я готова!

Он внимательно посмотрел. Верно, готова: сегодня вся в антрацитово-сером — кроссовки, джинсы, рубашка поло. Для вылазки самое то. И в цвет глаз… Одна лишь сумка, на плече висящая, не в тон — белая, с красным крестом.

— Прекрасно. Только еще прежде надо бы чуточку подкрепиться. Кофейку бы…

— Точно! — воскликнула Марина. — Торопыга я… Пойдемте! Что-что, а кофе есть! И не помешает никто, еще же пяти утра нет!

***

Выйдя из корпуса, Марина повернула было налево. К башне, догадался Игорь. Остановил:

— Сначала туда.

— Там граница… Не люблю… Даже из оранжереи смотреть, и то лучше: там хотя бы все ненастоящее… непонятно — цветы настоящие, снег тоже, а в целом все равно обман… а через границу все настоящее, но совсем недоступное…

— Не факт, что настоящее, — покачал головой Игорь. — Не уверен. Но не спорь, сначала — туда.

— Вы, наверное, оттуда пришли! — догадалась Марина. — Конечно, пойдемте!

— Только осторожно, — предупредил он. — С дорожки ни шагу в сторону!

— Слушаю и повинуюсь…

Обогнули Сашину страшилку, приблизились к вагонеткам.

— Здесь, — показал Игорь. — Ты постой пока.

Нырнул под сцепку, проверил — глухо. Вернулся к спутнице, повторил вслух:

— Глухо.

Марина сунула ему медсумку, ринулась вперед, скользнула под ту же сцепку, ударила кулачком. Вылезла, не глядя на Игоря взяла сумку, молча двинулась обратно. Когда миновали корпус, сообщила:

— Ту дорожку На-Всё-Про-Всё расчищал. Он говорит, в том месте когда-то какую-то вспышку увидел, случайно.

Игорь кивнул. Именно там, значит, «почти прорвало», как Саша рассказывал. А Коммодор упоминал об «эксцессе с фиолетовой вспышкой». Видимо, оно самое и есть.

А Марина продолжала:

— И на всякий случай поставил там монстрика своего смешного. А эта — была мамина, теперь моя. По сторонам, конечно, ужас… разгрести бы побольше, а лучше — все. Субботник бы, да Местных разве заставишь…

— Ничего, — утешил Игорь. — Зато имеем наглядную иллюстрацию энтропии.

Добрались до башни.

— А вот это место я люблю, — сказала Марина. — Изнутри звезды видно! Хотите посмотреть?

Он кивнул, сдерживая улыбку.

— А с той стороны, — поведала девушка, — огро-омная куча железных листов… Ой! Вы же здесь наверняка были! Это же вы аккуратно-преаккуратно кусок выпилили? Что же со мной такое, медленно соображаю…

Игорь не выдержал, засмеялся.

— У меня вообще ум за разум. А выпилил, да, я. Но звезды ты мне все равно покажи. А потом еще напилим, пригодится. А, дьявол, нечем же резать!

— У вас ум, а у меня ножницы по металлу! Туповатые, правда…

…Любовались долго — Марина звездами, Игорь, скорее, Мариной. Потом накромсали «желёзок» — он справился довольно легко. Потом пошли к корпусу.

— Совершенно непонятное место, — сказал Игорь, указывая на вход в Слободку.

— Да, — отозвалась Марина. — Я туда ходила, там бесконечность какая-то.

— А я до конца этой бесконечности таки добрался. Стена, в стене дверь железная, в двери окошко крохотное, за окошком вагонетки — тоже граница, как ты называешь. Только место другое. И тоже недоступное. В программе следующих этапов у меня — вытрясти из Александра что-нибудь мощное режущее и вскрыть ту дверь. Но это позже. А пока — заглянем-ка к Федюне. Сектор «раз-раз».

***

В «отсечке» было пусто. На столике лежал, прижатый огрызком «желёзки», листок, явно из Игорева блокнота, только его запиской вниз. И красовалось, накарябанное разнокалиберными печатными буквами:

«ДАРАГОЙ ПУТНЕГ ЙА ПАШТИШТА НИ РАЗАБРАМШЕ ШТО ТЫ НАКОЛЯКОМШЕ КАГ КУРЕТСО С ЛАПАЙ А ЙА У ЛАВУНЕ ЕСЛЕЧО А ПРА ЖЫЛЬОСКЕ ЙА ЕЙ САВРАМШЕ ШТО САМ ДАБЫМШЕ НИ ВЫДАЙ ЕСЛЕЧО ТВОЙ ФИДОСЕЙ»

— Молодчина какой! — восхитился Игорь. — Ладно, эти оставим здесь же. Марин, пишущее есть что-нибудь?