Рана отца заживала быстро. На пятом по счёту привале, на пути из Матана в монастырь Канкэлама, отец уже слез с лошади и, хоть и с трудом, зашагал вместе с другими бойцами. В отце, которому ещё не исполнилось и двадцати, кипела жизнь, он не мог так легко умереть. Однако в его душе осталась рана, неприметная для людских глаз. Эта рана не могла затянуться за короткое время. Откуда там взялся Сян Гао? Как он сумел так ловко в самый последний момент спасти отца, который замыслил его убить? Тогда в степи под редкие звуки выстрелов Сян Гао вынес отца на спине, вытащив из горы трупов. Отец пребывал в замешательстве. Едва только придя в себя, он попытался выхватить у Сян Гао ружьё, но тот одним ударом повалил его на землю. Сян Гао спас отца и спасся сам. После этих событий отец до конца своих дней сожалел, что больше уже никогда не сможет убить Сян Гао. Когда отец ушёл с военной службы, он стал много времени проводить за работой в поле.
Оставшийся после некоего Пэна сад, где мы жили, был очень большой, однако земля не пребывала в запустении. Повсюду было полно цветов и плодовых деревьев. Отец пошёл в этот сад, выполол все эти прекрасные цветы, глубоко вспахал глинистые почвы, посеял зерновые и посадил капусту с редькой. Он целыми днями копался в земле, упрямо превращая сад в сельскохозяйственные угодья. Он не задумывался над тем, что потом делать с зерном и овощами. Ему важен был сам процесс их роста и созревания, ему нужно было всё время чем-нибудь себя занимать. Иногда мне казалось, что отец вовсе не может остановиться и поразмыслить, по своей натуре он привык преодолевать трудности, мыслить — не его удел.
Когда пшеница и овощи дали всходы, вид зеленеющих после обильных дождей колосков радовал глаз. Возделать посреди большого города такое поле, которое желтело и зеленело, было само по себе чудом. Я был тогда подростком. Со своим младшим братом по пути из школы домой я бегал по этому удивительному полю, гоняясь за бабочками и стрекозами. Мы носились с раскрасневшимися лицами, пока не становились насквозь мокрыми от пота. Отец таскал на коромысле откуда-то издалека удобрения. Положив коромысло, он неподвижно стоял в сторонке, наблюдая, как мы носимся с братом по его чудесному полю. Временами в его глазах появлялось выражение, которое нам с братом было не под силу понять.
Помимо работы в поле, отец стал разводить уток. В саду Пэна было два пруда, где водилась рыба и росли лотосы. Утки стайками плавали меж лотосов, создавая картину идиллического сельского пейзажа. Разводя уток, отец не задумывался о конечной цели. Он просто кормил их, просто искал себе работу среди этого прекрасного сада. Если бы была возможность, он принялся бы разводить коров или овец, сделавшись животноводом.
Конечно, отец не всегда забывал о цели. Как-то раз в город приехал мой двоюродный племянник, внучатый племянник отца, в поисках материальной поддержки. Отец настойчиво посоветовал ему разводить уток. Родина отца в прошлом была нищей землёй. Из-за этой нищеты люди без всякой опаски бунтовали, бунтовали так, что всё летело вверх дном, однако после смены династии они по-прежнему оставались бедняками. Однако теперь уже местные жители не могли подняться на восстание, потому как при новом дворе на всех постах служило немало их отпрысков, а они не могли бунтовать против собственных детей. Они нашли другой выход. Чаще всего они отправлялись в крупный город (провинциальный центр или столицу) в поисках своих родственников и обращались к ним с просьбой о материальной помощи. На протяжении долгого времени жители тех мест с чистой совестью вели жизнь лиц, охваченных государственной системой «пяти обеспечений».[83] Они питались зерном, которое им выдавали из государственных амбаров, носили одежду, которую им выдавали в армейских частях, тратили деньги, которые им выдавали в государственных банках. Можно сказать, что их края стали экспериментальным полем для построения «коммунизма». В 1977 году те места постигла суровая засуха. За сто с лишним дней не выпало ни капли дождя. Урожай был выжжен солнцем дотла. Уездный глава остался недоволен суммой денежных средств, выделенных провинцией на борьбу со стихийным бедствием, и напрямую обратился к столичному генералу, который, благодаря своему влиянию в армии, обладал реальной властью. Генерал пригласил уездного главу в свой огромный аудиенц-зал откушать сочных персиков. Генерал сочувственно отнёсся к народным чаяниям. Он выслушал доклад уездного главы и так распереживался, что уронил слезу. Он заявил, что если правительство не может справиться с бедствием, с ним справится армия. Он тут же набрал телефонный номер. Задыхаясь и захлёбываясь, он орал в трубку: «Это мы виноваты в том, что довели людей до такого состояния! Неважно, сколько придётся выделить средств, урожай на этих землях нужно сохранить любой ценой!» Услышав такие слова, уездный глава шлёпнулся перед генералом на колени. При виде этого генерал выронил трубку и тоже бухнулся на колени. Обливаясь горючими слезами, генерал проговорил: «Вставайте, вставайте скорей, это мне нужно стоять на коленях, мне нужно встать на колени перед сельскими старейшинами!» В тот год во время засухи в те края непрерывным потоком шла армейская техника, военные прокопали многокилометровый канал, берущий своё начало в Янцзы. Несколько тысяч мощных помп днём и ночью безостановочно качали воду. В результате в том году в тех краях собрали богатый урожай. Позже один уездный работник из отдела пропаганды втихомолку шепнул мне, что стоимость работ по борьбе с засухой превысила стоимость собранного урожая в несколько десятков раз. Он не понимал, как подсчитать местные долги. Я выразил своё сожаление, тактично сказав, что в его краях уже научились бороться с трудностями. В провинции и в столице даже учредили довольно-таки масштабное ведомство, которое должно было заниматься этими вопросами, разве же это не прогресс, не шаг вперёд?
Отец дал своему внучатому племяннику немного денег и велел ему ехать домой и разводить уток. Отец всё скрупулёзно подсчитал. По расчётам отца, этих денег, если племянник будет упорно работать в течение двух лет, хватит для того, чтобы его семья зажила безбедно. Однако прошло не так много времени, как племянник снова прислал письмо с просьбой о помощи. Он писал, что уток он завёл, утки выросли отменные и очень мило резвились в воде, но потом их всех кто-то отравил. Племянник писал, что решил разводить свиней и что его не сломит обрушившаяся на него беда. Он пояснял, что свиней разводят в загоне и поэтому их точно никто не отравит. Отец решил, что племянник мыслит верно, больше всего отца тронул тот факт, что племянник, потерпев неудачу, не утратил решимости. Отец снова выслал племяннику денег. В своём письме отец велел племяннику сходить к технику в особый район за советом и ознакомиться с научными методами разведения свиней. Рано утром, когда ещё не сошла роса, отец вручил толстый конверт почтальону. Это было далеко не последнее письмо, которое отец написал своему племяннику, впоследствии он написал ему ещё много писем, содержание которых постепенно менялось. Его незадачливый племянник слал ему письмо за письмом, жалуясь, что свиньи сдохли из-за эпидемии, и сообщая о своём решении открыть лавку и торговать соевым творогом. Затем он снова написал о том, что ему не удалось распродать творог и он собрался открыть маслобойню, но ему пришла большая партия негодного сырья, он потерпел большие убытки и решил, что верней всего будет открыть маленький магазинчик. Товары в магазине всё равно принадлежат ему, даже если их не удастся распродать, можно будет воспользоваться ими самому.
Отец ещё долго, всё душой переживая за племянника, координировал издалека его действия и действия прочих родственников, пытавшихся выкарабкаться из нищеты. В этом отношении отец был непоколебим, никакие трудности не могли сломить его. Я искренне восхищался своими родственниками, которые достигли небывалых высот в эпистолярном жанре. В своих письмах они упоминали чьи-то имена и спрашивали, помнит ли отец этих людей. В своих письмах они корявым почерком писали о том, что Третий дед почил в бозе, в семье большое горе. Позже они желали в своих письмах Третьему деду крепкого здоровья и долгих лет жизни. Они слали нам одно за другим письма с грязными марками за восемь фэней, прицельно бомбардируя ими отца. Надо сказать, что процент попаданий в цель у них был очень высок. Когда отец оставил службу, мать попыталась слегка ограничить его в расходах, она была сыта по горло этими письмами. Однако что бы мать ни делала, отца ей было не сломить. Он заявил матери: «Остальные деньги можешь взять, но моё пособие по инвалидности оставь мне». На протяжении нескольких десятков лет отец каждый месяц высылал своё пособие по инвалидности на родину. Эти деньги уходили на отравленных уток, сдохших от эпидемии свиней, нераспроданный творог и прочее.
