Старик брёл куда глаза глядят и через некоторое время, обогнув пять деревень, поднялся, наконец, на самую высокую гору. Взглянув солнцу в глаза и взвесив на руке его лучи, он тяжело вздохнул и присел в тени под скалой отдохнуть. Склоны скалы были крутыми, словно стены, и не могли удерживать опалённые солнцем кусочки земли, которые время от времени дождём сыпались вниз с обрыва. Сухие трещины сетью покрывали склон. Взглянешь вдаль — извилистый горный хребет без конца и края будто усыпан большими и маленькими очагами пожара, яркими и испепеляющими. Удерживать взгляд было невозможно — в уголках глаз появлялась обжигающая боль.

Старик посидел мгновение в раскалённой тёмно-жёлтой тени под скалой, достал из кармана свёрток и открыл его. Свежее и молодое крысиное мясо, которое сразу после варки было красным и блестящим, словно половинка редиса, по прошествии всего лишь нескольких часов стало грязно-серым, как кусок чёрной глины. Старик поднёс мясо к носу — ничего не осталось, лишь серое зловоние с лёгкой примесью белого запаха плесени. Старик большую часть дня провёл в пути и нестерпимо хотел есть. Оторвав крысиную лапку и собираясь отправить её в рот, он вдруг заметил на ней несколько белых блестящих точек, походивших на крупинки риса. Он содрогнулся и хотел было выбросить кусок, но, замахнувшись, притянул руку к себе.

Старик зажмурил глаза, широко открыл рот и поместил в него голову и тельце крысы, сразу откусив две трети от тушки. Затем он через силу сделал несколько жевательных движений и отправил мясо в желудок. Ещё укус — и старик доел крысу.

Открыв глаза, он увидел, как прямо перед ним на обожжённую землю упали две блестящие личинки мух и через мгновение полностью засохли.

На своё поле старик вернулся уже с сумеречной тьмой на плечах. Всю ночь он провёл возле кукурузного стебля, не сомкнув глаз. Как ни ласкался к нему пёс, старик сидел, не проронив ни слова. Он смотрел на небо, смотрел на стебель — рыльца на початке уже начали краснеть. С наступлением рассвета старик вдруг поднялся и отправился в деревню.

Повсюду была безграничная пустота и безмолвие. Слепой пёс прошёл за хозяином несколько шагов, но вернулся обратно и лёг у кукурузного стебля, чтобы защищать его до самого конца.

Пёс ждал возвращения хозяина.

Старик вернулся в полдень. Он прикатил из деревни огромную тёмно-коричневую бочку и поставил её возле стебля. Затем сходил на гору и поймал там большую крысу. Свернув ей шею руками, он принёс её под навес и там разделал ножом. Скормив шкуру Слепышу, себе он потушил крысиную кровь и сварил мясо. Съев кровь, старик завернул мясо и, повесив на плечо коромысло, снова отправился в путь.

Старик решил набрать полную бочку воды.

Он подсчитал: в тридцати с лишним ямках в общей сложности нашлось девять крыс. Если они со Слепышом будут съедать на двоих по одной тушке в день, чтобы хоть как-то утолить голод, то еды им хватит ещё на девять дней. Ни на одном поле уже не было зёрен, несколькими месяцами ранее посаженных крестьянами. Ни в одной деревне не было даже половинки зёрнышка или съедобной травинки. Наступал сезон созревания урожая. Солнце же с каждым днём тяжелело на один цянь, и стебель кукурузы как никогда нуждался в воде и усиленном питании.

За эти девять дней, пока у них была пища, старику необходимо было наполнить бочку. В то время как он и пёс будут умирать с голода, при наличии воды и удобрений кукуруза всё же сможет вырастить початок. Старик ступил на горную дорогу, покрытую толстым слоем пыли. Острые лучи обжигали его тело, и он снова почувствовал запах своей опалённой бороды. Старик положил крысиную тушку в ведро и прикрыл её сверху соломенной шляпой. Пот градом струился со лба. Старик стёр его пальцами, высунул язык и облизал их. Почувствовав, что пот выступил на коленях, он сел на корточки и облизал колени.

Старик всеми силами старался не давать влаге понапрасну вытекать из своего тела и испаряться под палящими лучами солнца. Благо каждый день с коромыслом на плече он отправлялся на север ещё до рассвета. Когда солнце было почти над самой макушкой и до оврага с источником оставалось пять-шесть ли, в это время старик начинал обливаться потом, который ему приходилось слизывать, чтобы сохранить влагу. Когда же солнце повисало над самой его макушкой, старик, к счастью, уже добирался до источника. Вдоволь напившись и съев припасённую крысу, он с коромыслом на плече поднимался на гору. На обратном пути старика постоянно мучила жажда, и он то и дело припадал к ведру. Когда солнце весило меньше ляна, а было всего восемь-девять цяней, старик всё время чувствовал, как пот ручьями стекал по его телу, но он терпел и не жаловался на жару. Лишь когда ноги начинали дрожать, он, подбадривая себя, повторял: «Я старый, что ли? В деревне некоторые мужчины за семьдесят ещё помогают женщинам рожать. А я неужто не могу донести одно коромысло?» Когда дрожь в ногах становилась невыносимой, старик ставил вёдра на землю, чтобы перевести дух. Он припадал к воде и вдоволь напивался. Он как-то подсчитал: каждый раз возвращаясь с полными вёдрами, на пути в сорок ли он останавливался двадцать, а то и больше тридцати раз. На каждом привале он пил воду. Напившись, истекал потом, истекая потом, пил снова. Каждый раз, вне зависимости от того, сколько он делал привалов и сколько раз припадал к воде, от двух полных вёдер оставалось лишь одно.

Бочка была уже наполнена на треть, но и из последних крысиных тушек за пять дней стариком было съедено пять. Оставшиеся четыре были припасены на следующие четыре дня.

Стебель кукурузы под солнечными лучами был будто окрашен ярко-зелёными чернилами. После того как рыльца покраснели, они словно остановились передохнуть. Хотя початок по длине и толщине напоминал уже небольшую морковь, рыльца всё же пока не чернели. На верхушке тоже не было заметно ни полоски сухой желтизны. Верхушка не желтела, рыльца не чернели — до полного созревания этому початку надо было пройти ещё очень долгий путь. Наступили сумерки, и горы и равнины будто бы залил кроваво-красный сироп. Старик, варившийся в этом сиропе, потрогал пышный зелёный початок. Он был мягким. Сердце старика похолодело: «Когда же он созреет? Если верить глазам, то, боюсь, придётся ждать ещё минимум двадцать дней, а то и месяц».

Старик подсчитал: со дня, когда люди покинули деревню, прошло четыре месяца. Кукуруза обычно созревает за четыре с половиной месяца. Но срок созревания этого растения постоянно увеличивался, что добавляло в безрадостную жизнь старика дополнительную тоску, подобную моросящему дождю. Старик с собакой снова обошли все крысиные ловушки, но грызунов там не прибавилось. Тогда он лёг спиной на дорогу, чтобы его обдувал тянувший с гребня горы ветерок. Сухой обжигающий красно-коричневый жар из-под земли проник сквозь спину и с шумом распространился по всему его телу. Пёс лёг рядом. Он был настолько худым, что казалось, в нём уже не было сил, чтобы снова подняться. Из ямки доносился едва различимый голодный крысиный писк, вызывавший у старика и собаки неодолимое желание есть.

Слепой пёс повернул голову на крысиный писк, но с места не сдвинулся.

Старик лежал и по-прежнему молча смотрел в небо, и, казалось, его молчание уже длилось вечность.

Затем старик повернулся, встревожив шорохом безмолвие гор. Пёс решил, что хозяин собрался наконец-то заговорить, но тот поднялся и пошёл, не сказав ни слова. Он молча несколько раз сжал пальцами кукурузный початок, проверив, не затвердел ли он, и пробормотал что-то невнятное себе под нос, а затем взял коромысло и пошёл на север по освещённой луной горной дороге.

Той же ночью старик принёс два полных ведра воды. В пути он не сделал ни глотка и доставил воду в целости и сохранности. Полтора ведра воды он вылил в бочку. Из оставшейся половины ведра несколько чашек старик использовал для полива кукурузы, а ещё несколько вылил в большую миску, чтобы Слепыш мог напиться, когда ему захочется. После этого старик сварил крысиную тушку и во второй раз отправился за водой.