Однако теперь Пуговичник молчал. Или больше не мог говорить, или не хотел. Самца затрясло, причём можно было спорить, что не только от ран. В комнате, до этого почти стерильной, запахло свежей мочой. Я брезгливо отступил от лужи под стулом, однако сливная система справлялась безупречно.

Оглянулся на шкаф с инструментами. На бидоны. На систему тросиков.

— Нет, пунчи… Так просто ты хвост у меня не скрутишь…

Наверное, случившееся потом было бы лучше напрочь забыть. Так бы мне хотелось, да. Ну, или как минимум прикопать в тайниках памяти настолько глубоких, что Ч’айя (или кто-то ещё) никогда не нашли бы и следа. Даже если бы я сам захотел рассказать.

Однако жалел ли я о сделанном дальше?

Вот это вряд ли, ведь меня воспитал Бонжур…

— Потерпи, малышок, сейчас будет легче…

Я без труда отыскал в рабочем шкафу многоразовый инъектор с обезболивающим.

— Ведь мы ещё поболтаем, сисадда?

Склонившись над Пуговичником, не без гадливости разодрал крючки тёмно-зелёной рубахи и сделал укол ровно между двумя дырками от фанга. Дрожь чу-ха стала не такой крупной, болезненные стоны почти прекратились.

— Хочешь узнать, на чём держится сила Нагинаты Когане Но⁈ — прошипел я.

Наверное, прошипел. А может, в тот момент мне и вовсе лишь казалось, что я разговариваю с Пуговичником?

Ещё раз оглянулся на «застолье» — шесть силуэтов на стульях, один скрюченный у стены. Самочка, ещё живая на утренней записи, уже не шевелилась, одной навеки застывшей позой попрекая терюнаши за опоздание. Как и самая новая тряпичная игрушка, юная, совсем подросток, до сих пор блестящая потёками крови на выскобленной морде. Один глаз был заменён, на месте второго зияла ужасная дыра, ведь её мучитель так и не выбрал подходящую пуговицу…

Они не могли говорить со мной. Но умели нашёптывать и убеждать.

Тогда я снова обыскал шкаф и нашёл-таки нужное — чистый, судя по консистенции порошка, стрих, наверняка купленный у местных толкачей Нискирича. Вероятнее всего, чтобы продлять мучения пленниц. Или доставлять ещё большее удовольствие их палачу.

Конечно, где-то на задворках сознания я отдавал себе отчёт, что трачу драгоценное время. Своё, Ч’айи, Хадекина фер вис Кри и всех (одна мысль о чём приводила в ужас) сородичей, запертых в «Корнях» и ждущих меня. Да, пожалуй, сейчас у нас с подругой были и более важные дела…

Но кто определяет эту важность?

Я плеснул катализирующего раствора в напёрсток (как и ожидалось, он хранился в банке с пуговицами), бросил щепоть стриха, перемешал, снарядил инъектор и сделал раненому ещё один укол, на этот раз в вену на шее.

Через пять секунд его дрожь окончательно прекратилась, он обмяк и запрокинул голову, будто и вовсе забыл про дырки в груди и плече.

— О, Нагината… — вдруг прошептал мой новый замечательный приятель.

С трудом разлепил спёкшиеся от крови губы; уши трепетали вразнобой, хвост вяло подёргивался.

— Ложная Нагината… Мы в «мицухе»? Ты пришёл посмотреть на моих девочек? Посмотреть-высмотреть. Дверь за дверью. Да… мои девочки, они прекрасны… Эти тоже стали достойными посланницами Когане Но в нашем ужасном мире… Ужасном-распрекрасном, да.

— Верно, пунчи! — Я покривился, но заставил себя нагнуться и поймать блуждающий взгляд разноцветных глаз. — Пришёл к тебе и девочкам. Поговорить. Ты же не против?

— Поговорить? Можно поговорить, очень можно, да, обязательно-притязательно… О, да ты и правда здесь! — Он удивлённо приподнял брови и прижал уши, будто только сейчас осознал, что происходит и кто перед ним. — Как ты нашёл Хритто?

— Мне показалось, Хритто не особенно прятался. — Я старательно протёр и отложил инъектор. Ещё раз проверил крепость ремня на плечах раненого. — Думал, тебя и правда так тяжело найти?

Он хихикнул, совсем по-детски, задорно помотал башкой.

— Верно-верно-достоверно… Прятать удобнее на самом видном месте, сисадда? Просто Хритто не ждал гостей. Нет, не ждал… прятался! Прятался-укрыватался, зря ты так! Хритто всё ждал тебя в «мицухе», да, показать-похвастать, унизить-принизить. А ты наоборот пришёл в дверь… Обо-ро-нат. Хритто был спрятан и защищён. И девочки его тоже. А ты пришёл в дверь и сломал ему дверь…

— О, пунчи, не переживай. — Спокойствие давалось мне с ощутимым трудом, но я даже улыбнулся. — Починим твою дверь. А сейчас ты молча послушаешь меня, и послушаешь очень внимательно, сисадда? Потому что я хочу попросить тебя сделать кое-что важное.

Он вздрогнул, как будто хотел расплакаться, усы жалко обвисли.

— Ладно. Только не делай Хритто плохо, хао? Хритто и так больно… Мы же очень похожие с тобой, мы же ходим, огибая свет. Свет-пересвет. Ходим. Не попадаем в пятна на полу. Нас не видно, Ланс. Это так удобно… Никто из нас не должен выходить на свет. Это наша судьба и проклятье. Кля-про-тье!

У меня скрипнули зубы.

Ошибаешься, тварь! Когда будет нужно, я первым шагну в круг света.

Но вместо опровержения я без жалости соврал:

— Хритто не сделают плохо. А боль уйдёт. Просто поверь и послушай.

— Конечно, я послушаю тебя, Скичира… — с неуместной улыбкой пробормотал Пуговичник, и на этот раз взгляда не отвёл. — Я всегда этого хотел… Хотел-вертел. Вертел-многодел. Не верил, но хотел… Хоть ты и ложный, но ты меня нашёл… Наверное, боги действительно помогают тебе, Ланс? Может, не ложный?

Теперь я не поддержал дружеской беседы, окончательно настраиваясь.

— Ну ты прости меня. Прости-отпусти, Ланс. Я сорвался, да. Рва-со-лся, сисадда? Когда узнал, что теперь ты работаешь на вистар… Но мы можем править гнездом вместе. Ты же меня простишь? Простишь-отпуст и шь? Ты настоящий, не ложный, совсем как мои девочки, великолепные глашатаи самой Когане… Мы будем вместе, как шар в шаре!

Я глубоко вздохнул, слегка откашлялся, и произнёс:

— Девять крохотных мышат,

Сговорились не дышать…

Один вдруг затих не шурша,

Осталось лишь восемь мышат.

Вообще-то в глубине души (в крайне встревоженной глубине) мне казалось, что после перестрелки и ужасов увиденного выйти на нужный ритм «низкого писка» будет очень непросто.

Может быть, даже придётся начинать заново. Или подогреть ублюдка дополнительной порцией наркотика. Но вместо этого всё вышло ровно наоборот — двуцветный взгляд Пуговичника остекленел уже на:

— У третьего лопнул глаз,

И шесть уже мышек сейчас.

Для верности дочитав до гибели пятой мышки, я пригвоздил его «отречением», а затем фонетическим фиксатором. Он охотно подтвердил и то, и другое, едва ли не с наслаждением и запинаясь:

— Бесвтная отнстельсть перплывт горинт радсти…

Я ещё раз оглянулся на овальный стол под тусклыми, почти уютными лампами. На разновеликие пуговичные глаза, внимательно наблюдающие за нашим разговором. На инструменты в шкафу, такие разнообразные и опасно-блестящие.

И отдал серенькому чу-ха приказ, жёсткий и неумолимый, будто повеление свыше; будто на миг я и правда стал грозной и неумолимой Нагинатой Когане Но, её оружием и глашатаем, призванным в этот мир, чтобы добела смыть скверну, вымести мусор и разогнать вонючую пыль…

Наверное, задержись я в цепочечной норе, то узнал бы многим больше. И про связь Пуговичника Хритто с сектой Пяти-Без-Трёх, и про его внезапный интерес к моей скромной персоне, и про наличие или отсутствие слежки за Дитём Бонжура. И даже про общее количество жертв ублюдка…

Но я не стал.

Когда всё закончилось, и мои плечи обмякли вместе с плечами привязанного к стулу бесцветного самца, я снова вынул нож. С излишней силой вбивая клинок в ячейки клавиатона центральной консоли, скользнул в Мицелиум и от имени хозяина норы № 364 вызвал тетронов сообщением о массовом убийстве.

Затем разбрызгал по комнатам немного масла. Убедился, что не оставил лишних следов. Приставил к пролому лестницу. Поднялся в ложную нору и спешно вышел в грязный подъезд, оставив усиленную створку чуть приоткрытой.