Вот только теперь задумку эту придется отложить до лучших времен, и заняться покупкой топоров, мечей, копий и луков.

— Заказ возьмешь еще? — спросил я кузнеца. Тот кивнул сначала, но тут же добавил,

— Смотря какой.

Я посмотрел на Ивана.

— Десять комплектов легкой брони — шлем, кольчуга, наручи. Топоров десяток, копий столько же. Пару мечей. — выдал он заранее подготовленную фразу. Видимо пока ехали, тоже прикидывал.

— Срок?

— Как можно скорее.

Кузнец задумался на секунду, потом попросил подождать и ушёл. Отсутствовал недолго, а вернувшись, сообщил что успеет.

— Половина есть, кое-что у свата займу, остальное доделаю. — так он сказал.

— Сколько? — осторожно спросил я, предполагая что на итак не дешевые вещи кузнец накинет за срочность.

Но вышло иначе. Цену он озвучил более чем скромную, — хватало даже имеющейся у меня в кармане наличности, и попросил забрать в дружину какого-то кривого Афанасия, одного из жителей моей деревни.

На вопрос зачем ему это, ответил ёмко и коротко — надо. Спорить я не стал, скидка была существенна, и оставив задаток, мы покинули загадочного кузнеца.

Путь до деревни был так же недолог. Когда коснулось возможной войны, дядька Иван словно обрёл второе дыхание, и буквально сыпал различными рассказами из походной жизни, сокращая и так невеликое расстояние.

— Вот, сейчас на гору подымемся, и считай прибыли. — сообщил он, закончив травить очередную байку.

А деревенька оказалась не такой какой я её представлял. Думал будет что-то унылое, мрачное, и когда на горизонте появились сплошь ровненькие опрятные домики с красиво ухоженными газонами, даже ахнул от удивления.

— Это точно наша деревня? — почему-то в памяти Максима на эту тему ничего не было, но когда Иван странно посмотрел на меня, я понял что скорее всего «плохо искал».

— Точно. — настороженно ответил он, пытаясь поймать мой взгляд.

Я вообще старался избегать подобных моментов, и если с другими людьми это прокатывало ввиду кратковременности общения, то в разговорах с денщиком периодически случались «залёты». Он удивлялся каждый раз, но не интересовался почему я так «прокалываюсь», хотя наверняка подозревал что-то такое.

Заехав в ворота — они были открыты, мы сразу наткнулись на стайку мальчишек, которые, завидев конных, шумно разбежались, чем привлекли внимание взрослых.

А нас тут знали. Едва завидев, встретили, и проводили в дом старосты. Сам хозяин, — пожилой, но ещё крепкий мужчина с седой бородой едва не до пупка, и собранными в хвост такими же белыми волосами, не сильно обрадовался нашему появлению. Виду старался не показывать, но получалось это у него плохо.

— Нету у меня людей. Вот хоть режьте! — выпалил он в ответ на озвученное Иваном требование. Я же пока молчал, поглядывал только по сторонам, и вообще чувствовал себя здесь очень неуютно.

— Надо будет, зарэжэм! — включив акцент, денщик очень доходчивым жестом подтвердил свои слова, а когда староста попытался что-то еще вякнуть, достал из-за пояса нож, и порезал им лежащее на столе яблоко.

— Работать не кому… — уже не так уверенно, поникшим голосом, но всё еще не сдавался хозяин. — Сам же знаешь, хлеб убирать надо, потом озимые сажать. Яблоки опять же поспели… Вот как быть?

— Пятнадцать человек с тебя и с Белого к завтрему. — Отправляя отрезанный кусок в рот, проигнорировал Иван. — И смотри чтобы нормальные были. Стариков и совсем молодых обратно заверну, а с тебя спрошу. Так что не юли, не к месту это сейчас. Это понятно?

— Без ножа режешь… Говорю же, работать не кому… Кто у меня останется? Детвора да девки? Им прикажешь уборку делать?

— Да хоть бы и им. — буркнул Иван. — Ты меня знаешь, я шуток не люблю! Это понятно?

Староста нехотя кивнул.

— Понятно.

— Ну коли понятно, на стол организуй чего-нибудь, и побыстрее, жрать очень хочется. Иди.

Наверняка дядька Иван был хорошо знаком со старостой, и их словесная перепалка была своего рода представлением. Не самым, кстати и убедительным. Как-то буднично всё прошло, без эмоций. Словно это игра такая, один требует, другой отпирается. А вообще я бы мог просто приказать, при этом строе, сама деревня, как и её жители, были собственностью помещика. Не рабы, но где-то около того. Правда здешнее крепостное право — если так можно его назвать, сильно отличалось от того, которое знал я. В моём мире помещик мог делать со своими крестьянами всё что угодно. Формально были какие-то ограничения — например, запрет на убийство. Но такие случаи в суде почти не разбирались, да и наказание было строго формальным.

Нет, в большинстве своём помещики были людьми нормальными, и слишком уж грань не переходили, но встречались и откровенные упыри. Например боярыня Салтыкова, которая кайфовала от людских мучений. Чего она только не делала со своими крестьянами, — и кипятком обливала, заживо снимая сварившуюся кожу, и на мороз голыми выставляла, и железом каленым жгла. Да, её в конце концов судили, но скольких она успела извести? Точного числа никто не знает, но, думаю, речь может идти от сотнях, если не тысячах собственноручно замученных ею лично.

Кроме неё был еще один, «прославившийся», пензенский помещик. Он в подвале своего дома собрал кучу орудий для пыток и испытывал их на своих крепостных. Даже тир у него был, наберёт людей, они бегают и крякают как утки, а он на слух стреляет.

Но это, так сказать, вопиющие случаи, а ведь было еще и то, что считалось нормальным. Например сексуальное насилие. Барин мог выбрать любую понравившуюся крестьянку для своих утех, естественно её согласия он, конечно, не спрашивал. Многие дворяне собирали себе целые гаремы, иногда из совсем молоденьких девочек. Да что говорить, я сам в свое время когда к друзьям-помещикам в гости ездил, редкий раз мне девку из крестьянок не задаривали. Особенно когда в баню идешь, это вроде как традиция, одну, а то и парочку отправляют. Вроде помочь барину мыться. Наверное сейчас я бы отказался, но в то время это было само собой разумеющимся, поэтому никто особенно и не протестовал.

Опять же телесные наказания были в порядке вещей. Людей секли розгами, пороли кнутом, били палками. Считалось что крестьянин их собственность, такое же имущество как стол или стул, и поэтому с ним можно делать всё что угодно — бить, продавать, женить или разводить и многое другое. Конечно встречались и заботливые хозяева, но они пеклись о своих людях, как любой рачительный человек беспокоится о сохранности своего достояния, только и всего. Здесь же за такое помещика судили, и иногда даже могли казнить. То есть крестьянин, даже будучи чьим-то имуществом, не переставал быть человеком и гражданином, на которого так же распространялись законы княжества. Но если бы я приказал сейчас, а староста отказался исполнять, то я был вправе применить силу. А вот так, без обоснования, здесь такое не поощрялось. В общем, сложно всё, на грани.

Ждать пока накроют стол пришлось недолго. Особых разносолов нам не поднесли, но наелись мы прилично.

— Баньку не желаете? — словно прочитав мои мысли, подошел староста.

— Нет, торопимся мы. — встретившись со мной взглядом, ответил Иван.

— Ну и зря. — хмыкнул, словно обидевшись староста. Помолчал чуток, и добавил елейным голосом — Девки бы наши спинку барину потёрли, они у нас ух! Кровь с молоком!

— Хорошо базарить попусту… — тяжелым взглядом посмотрел Иван, — ты нам не девок в баню, ты нам мужиков в дружину организуй. Усёк?

Староста недовольно скривился, но спорить и предлагать еще кого-нибудь не стал, а просто молча вышел из избы и громко хлопнул дверью.

— Теперь надо с лошадями порешать. — поднимаясь, сказал я Ивану, надеясь что и тут он придумает как обойтись «малой кровью». Если в городе брать, там рублей по пять золотом ценник, но это много, наверняка есть какие-то другие варианты.

— На базаре дорого… — глубокомысленно изрёк он.