— Нет, я доволен. Не надо парня выгонять, — поднял руку Арис, — Я удивлён, не ожидал, что вы возьметесь за мои дела так быстро. Но только как у них пойдет? Ведь они разных обычаев, Унау…

— Не волнуйся, там Ладуница, ей строго велено все время оставаться с ними. Да и Энче я сказал, что это девушка других порядков. Коли заладится у них — я сам их поженю. Тогда она останется с Энче, а я уж позабочусь о девице, о том, чтобы ей всего хватало в чужом краю.

— Благодарю за это! — горячо сказал Арис.

— Благодарить вот вздумал, — делано сердясь буркнул старик, — Ну что ты! Я рад, что хоть такую малость смог устроить!

— Не малость. Унау связала меня, каждый день я ощущал её как бремя, которое мне тяжело нести. Ну что ж. Пусть у них сложится. В шатер я не зайду. А старик-в-длинной… то есть Кеттер? Он сейчас где?

Тут охранитель рассмеялся:

— Сегодня не судьба увидеть никого из тех, кого увидеть ты желал. Кеттер сегодня с нами ждал тебя у Сердца, да не дождался. После они с охранителем Дакой ушли вдвоем, обсуждая забавное место из старой хроники. Он просил передать тебе привет, коли тебя увижу и поклон прощальный.

— Что это значит? — спросил Арис.

— Он покидает Сердце.

— Сейчас⁈ Куда он едет?

— Он не сказал.

— Опять уезжает по своим странным делам, — Арис вдруг рассердился.

— Таков он был всегда — приедет, пропадет, потом явится снова, — пожал плечами старик. — не сердись на него. Его судьба… незавидна и жизнь слишком длинна. Он живет ради одной цели.

— И больше он не сказал ничего?

— Ничего.

— Позволь себе немного отдохнуть сегодня, вождь Арис! — посоветовал охранитель Ондрат.

Они как раз вышли из леса. Поляна у Сердца сияла светом, — Иди в мои хоромы, племянница о тебе позаботится. Впереди много дел и славных свершений, а теперь время копить для них силы, — улыбнулся старик, — Прощаюсь! Доброй ночи.

На поляне у Древа всё ещё было многолюдно. Дети с визгом носились, а вокруг них летали светличи — зайчата, щенки, птицы порхали над верхушками травы. Девушки еще водили хороводы посреди поляны. Арис пробирался между людьми, направляясь к Сердцу, а потом всё же свернул к шатру, который выстроили для них лесные люди.

Еще раз подивился точности работы — не отличить от тех шатров, что они возили от зимнего стойбища к Ирисовому ущелью. Полог шатра загнут и внутри он видел теплые отсветы костра.

Ему необходимо было убедиться, что внутри все хорошо. Узнать, что Унау и Лара на месте. Однако он медлил. Если его подозрения пусты, он только все испортит. Некоторое время он следил за входом, не мелькнет ли чей силуэт. И вскоре полог и впрямь чуть качнулся и молодой мужчина наполовину выбрался наружу, двигаясь спиной вперед. В одной руке у него было пустое кожаное ведро. Он говорил с кем-то, кто оставался внутри и не спешил выйти. По его позе и движениям было видно, что он говорит что-то задорное. Вот он сделал еще шаг, выбираясь наружу. Арис увидел за ним темный силуэт — тонкий, женский стан. Её лицо было скрыто пологом, но он видел эту малицу прежде. Именно она соскользнула с плеч Унау у переката, на пригорке, когда солнце запуталось в черных волосах.

Ее рука, тонкая, узкая, легла на рукав мужчины и так и осталась лежать. Арис развернулся и ушел.

В горнице его ждал стол, заботливо накрытый сверху полотном. С минуту Арис смотрел на него и вдруг понял, что есть не хочется.

Видимо с этим Энче дело у них идет на лад. Не он ли сам этого хотел? Однако на душе скребут кошки. Ему досадно, что она так быстро утешилась. Но почему?

Он откинул полотно, разломил краюху хлеба и вдруг вспомнил Мауро. Пьяный, возлежащий на шкурах в рубахе, залитой вином.

«Запомни, Арис, женщины не имеют своего рассудка. Они не знают чего хотят, им нужен мужчина, чтобы объяснить это. Женщина любит того, кто возьмет ее. Им все равно кто. Они думают так — этот мужчина рядом со мной, значит я люблю его. Вот и вся их суть».

Неужели он прав? Арис отложил хлеб потому что понял, не по Унау он тоскует, но помнит ее глаза и голос, полный страсти, когда она (так недавно) клялась в любви ему. «Не будет никого иного». «Мое сердце разорвется на куски». Она плакала еще сегодня днем и ревновала его, когда увидела его рука об руку с другой.

И все забылось, осыпалось пеплом, стоило появится рядом кому-то и поманить ее. Что стоили ее слова? Дорожной пыли. Что, если все они такие? Что, если… Лара такова?

Он тряхнул головой. Не время размышлять об этом. Есть вещи поважнее. Встал и закрыл еду полотном. Вышел в коридор и направился к себе, когда позади вдруг что-то шевельнулось:

— Глафира?

Чьи-то лёгкие шаги прошуршали за поворотом и он двинулся туда. Едва он завернул, на него, злобно клекоча, бросилась птица сирин. Откинув ее прочь, Арис позвал снова:

— Глафира?

Нет ответа! Он пошел вдоль прохода, поднимая каждую циновку и убедившись, что ни в одной из комнат ее нет, развернулся. Он шел по проходу вниз, когда увидел ее и остановился.

Глафира походила на призрака — босая, с распущенными волосами, в белой, нижней рубахе.

— Что с тобой? — невольно удивился он.

— Я собираюсь к Истоку. Пойдём со мной. Не отказывайся, это моя последняя просьба, Арис!

— Что с тобой? Ты что? Пьяна? — тихо спросил он.

— Прошу тебя, пойдем со мной! — Ее голос зазвенел и упал, ее будто раздирало какое-то чувство.

— Прошу! — она провела языком по губам. — Иди и ни о чем не спрашивай. Молчи.

Глафира потянула его за собой, сквозь ходы, что вились внутри Древа будто вздувшиеся вены.

— Сосредоточься, — прошептала она, — запомни все мои движения теперь. Повторить их я не смогу. Пообещай мне, что запомнишь его, ладно? Молчи! Просто запомни!

И Арис увидел, как она нарисовала в воздухе дугу, а потом еще одну, выше, а потом еще и еще линии и по мере того, как она рисовала их, синие искорки побежали вокруг, повторяя узор, а затем слились в единое окно, сквозь которое он увидел звездное небо и тогда Глафира толкнула его в спину, а затем прыгнула сама.

Он вылетел во тьму и упал на локти и колени в воду.

Прямо перед его лицом в толще воды стелились бледно-желтые стебли травы, увенчанные желтыми и сиреневыми звездчатыми цветами. Путаясь в стеблях реяли в воде молочно-белые полосы, похожие на клочья тумана.

Отплевываясь, он встал на ноги и повернулся. Глафира была в шаге от него, а позади чернело каменное древо без листьев.

— Это снова изнанка?

— Да, — сказала она. — Это Водяные Поля. Потому я тебя сюда и позвала. Там говорить нельзя, там каждое дерево свидетель, каждая травинка шпион Ондратов, что ни скажешь, все он знает, куда не глянешь, видит, но не тут! Тут нет у него силы!

— Глафира…

— Идём! — Она обогнула его и пошла вперед, проваливаясь в воду почти по колено. Рубаха, что была на ней, тут же намокла и она задрала ее, обнажив крепкие ноги до бедер.

— Куда ты идешь? — он пошёл за ней, следом. Вода была теплой, будто парное молоко. Поле водяной гладью простиралось вокруг, насколько хватало глаз, и на горизонте сливалось со звездным небом. В молочной белизне неподвижной воды отражалось небо. Звезды были вверху и под ногами. Они будто шли по перевернутым небесам.

— Дядька не знает тебя совсем. Он думает о тебе одно, а ты совсем другой. Он слушает твои слова и не понимает их. Он прикидывает по своему — что твои слова могут значить? Это? Или то? И не понимает, что твои слова значат ровно то, что ты сказал.

— Разве ты не любишь его? — сказал Арис, — Он же твой дядя и ты живешь в его доме.

— Я сирота. Меня пристроили вести его домохозяйство. Гостей принимать, убирать, да еду готовить. У нас тут все братчики да сестрицы, дядьки да племянницы! Только это лишь так говорится.

Арис остановился.