С точки зрения статистики произошло долгожданное — объемы заготовок мяса резко возросли. Отсюда и победная риторика на XXI съезде КПСС, на декабрьском (1959 г.) Пленуме ЦК. С точки зрения здравого смысла произошло плохо поправимое — значительное сокращение поголовья скота. Имелись и прямые экономические следствия этих решений. Жители областных городов и многочисленных рабочих поселков, районных центров, старинных городков, оставшись без собственного домашнего скота, должны были идти в государственные магазины, жить за счет государственных поставок мяса и молока. Отняв скот, государство оказалось в положении унтер-офицерской вдовы, которая сама себя высекла. Партийно-государственные власти сломали механизм самообеспечения широких слоев населения, не располагая, как скоро выяснилось, возможностью эффективно заменить его.
Случилось и нечто большее: Хрущев и его сподвижники — от ЦК партии до горкомов и райкомов — разрушили традиционный быт миллионов людей, сохранявших связь с землей, с сельским хозяйством. Этот быт складывался многими поколениями людей, сочетавших черты сельской и городской жизни, работу на заводах и домашнее подсобное хозяйство, насчитывавшее, как правило, свою корову — кормилицу в послевоенной небогатой жизни, огород с картошкой да пару поросят. Отнимали не только коров, лошадей, но одновременно и покосы, где семьи и заготавливали корм для скота на зиму, ликвидировались подлинно добровольные кооперативы — животноводческие товарищества.
Потребовалось несколько лет, чтобы изменения в этой отрасли оказались настолько необратимыми, что попытки преемников Хрущева воспользоваться маленковскими рекомендациями для восстановления домашнего подсобного хозяйства не имели последствий. Не только покосы, поддерживаемые десятилетиями, заросли за это время кустарником, превратились в неудобья, но и люди привыкли вставать на работу двумя часами позже, не заботиться о том, чтобы покормить скотину, подоить корову; люди вдруг обнаружили, что отпуск летом — это не время для того, чтобы косить и заготавливать сено на год, а месяц, который можно провести, не обременяя себя дополнительными работами. Произошел разрыв в поведении поколений. Тот социальный слой, к которому будут адресовать свои решения преемники Хрущева, стремившиеся в новых условиях опереться на старый, маленковский опыт, к середине 60-х гг. практически перестал существовать.
Статистика и жизнь все дальше удалялись друг от друга. Местные власти при попустительстве своих начальников в Москве разработали совершенную систему «двойной бухгалтерии».
Она включала в себя ряд приемов. Вот один из них, хорошо исследованный на примере Курганской области. Совхозы и колхозы сдают государству крупный рогатый скот и свиней. Естественно, включают сведения об этом в государственную статистику, получают деньги за сданный скот. Скот остается «на передержку», чтобы поднять его вес. До сих пор все по нормальным правилам. Но оставляют все в тех же совхозах и колхозах, а отнюдь не на откормочных площадках приемных пунктов! Проходит время, и тот же самый скот сдают уже во второй раз, сдают не образовавшийся привес, а вновь «чистым весом»! Понятно, что во второй раз за одну и ту же корову получают деньги, второй раз отчитываются об увеличении производства мяса, как вы понимаете, в 2 раза. Это происходило не только в Кургане, но и в Воронежской, Свердловской областях, Краснодарском крае. В Воронежской области «на передержке» скот почти не кормили, и во второй раз его вес был ниже, чем в первый, но статистика продолжала фиксировать «увеличение производства мяса».
Кто бы мог подумать, что опыт персонажа «Мертвых душ» Н. В. Гоголя — авантюриста Чичикова по продаже и покупке «мертвых душ» будет творчески развит в практике выполнения исторических задач по развитию сельского хозяйства, поставленных партией! Разница состояла лишь в том, что для Чичикова это был частный промысел, а его последователи через сотню лет применили подобные методы не только в губернском, но, пожалуй, и в государственном масштабе.
Остается только восхищаться бюрократической изысканностью партаппарата, способного создавать некую особую реальность, в которой награждали орденами, перевыполняли планы, строили «голубые города», где загорелые рабочие в синих комбинезонах и смеющиеся белозубые колхозницы изображались на плакатах Госполитиздата и даже бессловесная скотина умудрялась за два месяца стать тяжелее на два пуда! Сбывалась социалистическая мечта — воля партии выше законов природы. Не случайно рядом с мичуринским «Нам нельзя ждать милостей от природы; взять их у нее — наша задача» появились не менее образные выражения вроде «Течет вода Кубань-реки, куда велят большевики». Жаль только, что этот прекрасный мир был вынужден соприкасаться с другой жизнью — с жизнью большинства населения страны.
Провал сельскохозяйственной политики становился очевидным. Уже в 1961 г. ни в ЦК КПСС, ни в Совете Министров СССР не строили по этому поводу никаких иллюзий. Надо было заниматься жестким распределением. Партийная пропаганда продолжала крутить шарманку грядущего процветания, объясняя «временные трудности» «частнособственническими устремлениями» части сельских тружеников, но в Москве уже началась борьба за фонды — за право получить гарантированное обеспечение продовольствием из центра15
В 1961-1962 гг. в стране стала остро ощущаться нехватка не только мяса, масла и молока, но и хлеба, крупы, лапши, сахара, то есть продуктов, которые считались обязательными для небогатых прилавков провинциальных магазинов. С 1962 г. начинается закупка зерна за границей, главным образом в тех же Соединенных Штатах. Страна оказывается в зависимости от закупок хлеба за границей.
Новочеркасская трагедия
Вспоминается знаменитая реприза популярнейших в 50-60-х гг. украинских артистов Ю. Т. Тимошенко и Е. И. Березина — Тарапуньки и Штепселя. На вопрос: «Где ты продукты покупаешь?» — следовал ответ: «Да я сумку к радиоприемнику подвешиваю!» Эта чисто советская шутка неизменно вызывала восторг у слушателей. Действительно, газеты, радио и телевидение постоянно твердили о том, как успешно труженики села догоняют Америку по производству мяса и молока на душу населения, как уже перегнали капиталистические страны по ряду показателей, как страна выигрывает соревнование со всем миром, но продуктов-то в магазинах становилось все меньше и меньше. Причем пропадали те самые продукты, которых, если послушать радио, становилось все больше и больше,— мясо и молочные продукты. Затем вдруг дефицитом стали растительное масло, хлеб, крупы. В ряде областей страны уже в 1962-1963 гг. были введены карточки на большинство видов продовольствия.
Власти были вынуждены повысить розничные цены на продовольствие. Экономическая целесообразность этой меры понятна. За ней стояло стремление к повышению рентабельности сельскохозяйственного производства. Однако политически, психологически эта мера была абсолютно не подготовлена. Она противоречила всему пропагандистскому «накату» последних лет, заставляла вспомнить, что в конце 40-х — начале 50-х гг. ежегодно, обычно ко Дню Конституции, происходило снижение цен, прежде всего на продовольствие.
Формальным выражением провала сельскохозяйственной политики Хрущева стало Постановление ЦК КПСС и Совмина СССР о повышении цен на мясомолочные продукты, опубликованное 31 мая 1962 г. Отметим, что это была вынужденная мера, попытка хотя бы отчасти снизить давление на бюджет государственных дотаций на продовольствие, а также путем повышения закупочных и розничных цен повысить заинтересованность сельскохозяйственных предприятий.
Однако эти меры были, во-первых, никак не подготовлены, не были связаны даже с минимальными попытками компенсировать населению дополнительные расходы; во-вторых, это было, по сути, первое после войны и отмены карточной системы официально объявленное государством повышение цен. Эта мера противоречила тому, что само государство усиленно насаждало, приучая население, что жизнь может дорожать где угодно, но не в СССР и стабильные государственные цены с тенденцией к их понижению — это единственно возможная экономическая политика. Эта мысль с особой силой пропагандировалась в конце 50-х гг., когда СССР должен был победить в экономическом соревновании США.
