Трагедия южнокорейского «Боинга»
1 сентября 1983 г. шло очередное заседание Политбюро. На нем планировалось обсудить рутинные вопросы — о созыве в ноябре 1983 г. очередного пленума, о производстве самоходных колесных шасси и цветных телевизоров, о торговле с Египтом и помощи Афганистану...42 Единственное, что, возможно, могло сделать это заседание историческим, было состояние здоровья Андропова. Болезнь сделала это заседание Политбюро последним, на котором он присутствовал43 Однако случилось неожиданное.
Главной новостью для' Политбюро стало то, что сбитый ночью американский самолет-разведчик оказался на самом деле пассажирским южнокорейским самолетом. Информация об этом пришла в Москву утром 1 сентября 1983 г., когда поступил запрос заместителя государственного секретаря США Р. Бэрта о пропаже в районе Сахалина южнокорейского самолета с 269 пассажирами на борту, следовавшего из Нью-Йорка в Сеул с посадкой на Аляске. В то же время в Генеральном штабе Вооруженных Сил СССР были уверены, что ранним утром 1 сентября над Сахалином был сбит американский самолет-разведчик Р-135, и известие о гибели пассажирского лайнера было полной неожиданностью.
На совещании в Генеральном штабе заявили, что войска ПВО были убеждены, что сбит американский разведывательный самолет Р-135. Самолеты этого типа фиксировали испытательные пуски ракет из западных областей СССР на Камчатку. Этот самолет вторгся в советское воздушное пространство в 2 часа 45 минут местного (камчатского) времени. В 4 часа 51 минуту к нему приблизился следовавший со стороны Аляски самолет, который советские средства ПВО определили как аналогичный Р-135.
Это и был несчастный «Боинг-747». Невозможно было предположить, что пассажирский самолет, располагавший прекрасными радионавигационными средствами, поддерживавший постоянный радиообмен, смог удалиться на 500- 600 км от установленной трассы, и непонятно, как это изменение маршрута (смертельно опасное изменение!) осталось не замеченным американскими и японскими службами радиоконтроля и почему американские и японские службы не поставили в известность советскую сторону по тем каналам, которые существовали между советскими службами и их японскими и американскими коллегами. Печать «холодной войны» легла на весь этот трагический инцидент44.
Машина, квалифицированная советскими службами ПВО как самолет- разведчик, в отличие от обычной практики не свернула вдоль побережья, а направилась к Камчатке, к зоне, где находилась база стратегических ядерных сил СССР. Командование ПВО подняло истребители-перехватчики и попыталось посадить самолет-нарушитель. Попытки оказались неудачными — самолет ушел на восток и в 6 часов 05 минут утра покинул советское воздушное пространство. Средствами электронного контроля было зафиксировано, что самолет вел радиообмен с землей, сообщив в 6 часов 10 минут утра, что «мы благополучно прошли юг Камчатки».
В 6 часов 13 минут самолет вновь вошел в советское воздушное пространство — на этот раз в районе острова Сахалин. Командование ПВО было убеждено, что имеет дело с самолетом-разведчиком. В воздух был поднят самолет-перехватчик
Су-15. Ему были даны приказы: «Дайте мигание огнями», «Принудите к посадке на наш аэродром», в 6 часов 20 минут — «Дайте предупредительную очередь из пушек». Самолет-нарушитель не подчинился приказам, начал стремительно набирать высоту. Тогда в 6 часов 24 минуты утра был дан приказ «уничтожить цель». Были выпущены две ракеты, попавшие в самолет. Позже летчик Осипович, пилотировавший самолет Су-15, тот самый самолет, с которого были выпущены две ракеты по самолету-нарушителю, рассказывал: «Ни на минуту я не думал, что могу сбить пассажирский самолет. Все, что угодно, но только не это!»45 Советское командование 1 сентября было убеждено, что произошло нередкое в условиях «холодной войны» событие.
В условиях резко ухудшихся отношений между СССР и США 1 сентября в Вашингтоне государственный секретарь Д. Шульц провел пресс-конференцию, в которой обвинил СССР в том, что «нет никаких свидетельств того, чтобы Советский Союз пытался предупредить самолет путем пуска трассирующих снарядов». Это заявление Шульца возлагало на СССР ответственность за сознательное, умышленное уничтожение пассажирского самолета. Однако Шульц сознательно, умышленно исказил сведения радиоперехвата советского самолета, в которых пилот сообщал о том, что на его самолете включены предупредительные огни, что была дана очередь из пушек46.
Участник совещания в Генеральном штабе, заместитель министра иностранных дел Г. М. Корниенко, информируя о случившемся Андропова, настаивал, чтобы в заявлении наряду с констатацией вторжения южнокорейского самолета в воздушное пространство СССР, отказа самолета-нарушителя подчиниться требованиям самолетов противовоздушной обороны СССР было сообщено и о том, что южнокорейский самолет был сбит. Андропов колебался. С одной стороны, он был убежден, что история с самолетом — это «козни Рейгана», с другой — считал, что надо сообщить о том, что произошло. Он посетовал Корниенко, что «против признания нашей причастности к гибели самолета категорически возражает Дмитрий (то есть Устинов)». Андропов тут же позвонил маршалу Устинову, который посоветовал Андропову не беспокоиться, сказав: «Все будет в порядке, никто никогда ничего не докажет»47
В результате обсуждения 1 сентября Политбюро приняло решение опубликовать на редкость бестолковое Официальное заявление ТАСС.
Оно было опубликовано 2 сентября и гласило, что «в ночь с 31 августа на 1 сентября сего года самолет неустановленной принадлежности вошел в воздушное пространство СССР над полуостровом Камчатка, а затем вторично нарушил воздушное пространство СССР над островом Сахалин. При этом самолет летел без аэронавигационных огней, на запросы не отвечал и в связь с радиотехнической службой не вступал. Поднятые навстречу самолету-нарушителю истребители ПВО пытались оказать помощь в выводе на ближайший аэродром. Однако самолет-нарушитель на подаваемые сигналы и предупреждения советских истребителей не реагировал и продолжал полет в сторону Японского моря»48.
1 же сентября Ю. В. Андропов поручил Политбюро собраться во второй раз на следующий день и специально проанализировать сложившуюся ситуацию. На заседание были вызваны председатель КГБ В. М. Чебриков, начальник Генерального штаба Министерства обороны Н. В. Огарков, заместитель министра иностранных дел Г. М. Корниенко.
2 сентября 1983 г. заседание Политбюро открыл К. У. Черненко, председательствовавший на нем в отсутствие Андропова. Он напомнил, что инцидент с южнокорейским самолетом «вчера в оперативном порядке уже обсуждался членами Политбюро. Сообщение по этому вопросу, как вы знаете, опубликовано. Более подробный материал вы получили, и Юрий Владимирович высказал пожелание посоветоваться по этому сложному вопросу на заседании Политбюро».
Непосредственным поводом для этого совещания стало, по словам Черненко, то, что «американская и в целом империалистическая пресса развернула широкую антисоветскую кампанию в связи с этим инцидентом. Нам надо обстоятельно обменяться мнениями».
Но была в ходе обсуждения и другая тема — как превратился самолет- разведчик в пассажирский самолет? Почему был сбит пассажирский самолет?
Право сбивать самолеты-разведчики, вторгшиеся в воздушное пространство, не обсуждалось. Это было многолетней практикой, сложившейся в годы «холодной войны»49 Но это был не военный, а пассажирский самолет. Почему это случилось?
При чтении записи заседания Политбюро от 2 сентября 1983 г.50 становится совершенно очевидным, что высшее политическое руководство само оказалось захваченным врасплох, ни о каком предварительном планировании этого инцидента не могло быть и речи. Но несомненным было и другое: трагедия южнокорейского лайнера была предопределена многими годами балансирования на грани войны.
Послушаем голоса «главных действующих лиц» СССР, вынужденных импровизировать:
