— Так это ты всё время нашёптывала мне, чтобы я ничего не делал? Это ты мешала мне читать и писать?

— А то кто же?

«Плохи мои дела, — подумал Лёнька. — Что мне делать? Если теперь никто меня знать не хочет, что дальше будет?»

Подумал, да и говорит:

— А ну, вылезай, где ты там, и стань так, чтобы я тебя увидел.

— Это можно, — говорит Лень, — только смотри получше.

При этих словах перед Лёнькой возникло какое-то бесформенное, растерзанное существо. Единственное, что хорошо разглядел Лёнька, были глаза — мутные, мёртвые, словно стоячая гнилая вода в канаве. Ни одного желания, ни одной мысли не было в них. И, когда Лёнька глянул в эти глаза, его стал разбирать сон — тяжёлый, тягучий…

«Усыпит меня проклятая Лень так, что и не встанешь», — совсем уже перепугался Лёнька. Собрал все свои силы, тряхнул головой, вскочил с кровати да как топнет ногой, как крикнет:

— Не по пути мне с тобой! Прочь! Сгинь с глаз!

— Ой! — слабо пискнула Лень и куда-то исчезла.

Только ветер загудел в трубе, заскулил жалобно, зазвенел оконным стеклом — и всё стихло.

И сразу Лёньке стало свободно, легко, точно гору с плеч сбросил. «Во сне это было или наяву?» Бросился к зеркалу и остолбенел: такое на него оттуда глянуло пугало, что и смотреть противно было!

Так вот почему не узнали его ученики, учитель. А всё из-за проклятой Лени.

Поскорее снял пиджак и давай его чистить, чинить, пуговицы пришивать. Потом умываться. «И сразу в школу, — решил Лёнька. — Надо всем ребятам эту историю рассказать. Как бы кто из них тоже ненароком с Ленью не подружился».

ВИШНЯКИ

Село наше большое, красивое. И название у него такое славное: Вишняки. А почему оно так называется, я в точности не знаю. Мы с ребятами спорили, спорили, но так ни до чего и не доспорились. Некоторые говорят, будто название пошло от того, что вишнёвых садиков у нас много. А я думаю, это от фамилии: у нас полсела — Вишняки. И я вот Вишняк, и Петро да Наталка, с которыми я дружу, тоже Вишняки…

Дружить-то мы дружили давно, только учились в разных школах. У нас было две школы в разных концах села: ребят ведь много, а школы маленькие, в одной ни за что бы не поместились. Так мы и ходили: я с Наталкой в одну школу, а Петро — в другую.

Наталку все уважают; она такая спокойная, разумная и учится хорошо. А главное — не плакса или неженка, как некоторые. Сама другого не обидит, но и себя в обиду не даст. С ней можно и в лес пойти, и даже в разбойников поиграть. Она и дружит-то больше с нами, мальчишками.

А Петро… Нет, он тоже неплохой парень. За что бы мы ни взялись, никогда не отстанет. Только вот…

Например, зашёл как-то разговор про реки, Наталка и говорит:

— Днепр знаешь какой широкий?.. Когда я к дедушке ездила, он меня на лодке перевозил.

— Я тоже ездил к дяде. И на Днепре был, — перебивает Петро. А уж когда он начнёт про себя рассказывать, его не остановишь. — Я даже переплывал Днепр!

Ему, видно, и этого показалось мало, поэтому он добавил:

— Туда и обратно переплывал. И дно доставал. Там на дне всякие ракушки да камушки…

Вот ведь какой!

В другой раз Наталка сообщила с гордостью:

— Я уже пять раз на турнике подтягиваюсь! — Но тут же вздохнула и сказала с грустью: — А вот Валерик — даже шесть.

Валерик — это я.

Петро, как всякий раз, когда хвалили не его, а кого-нибудь другого, скривил губы:

— Ха, подтягиваться! Я «солнце» могу вертеть! А подтягиваться — пожалуйста, сколько угодно…

И опять как заведётся — только слушай! Со слов Петра выходило, что он — знаменитый спортсмен, арифметику знает назубок, стихи рассказывает лучше всех и вообще первый ученик в классе, если не во всей школе.

Но в прошлом году случилось совсем неожиданное. Сколько до этого мы с ребятами бегали везде — и ничего такого не замечали. И вдруг — на́ тебе: нефть нашли. Да ещё где: за нашими огородами, прямо на колхозном поле!.. Не сверху, конечно, а глубоко в земле. Но это всё равно. Главное — нефть!

Мы всё лето туда бегали. Ух, интересно! Машин этих, тракторов — не пересчитать! Рабочие соорудили вышки — высокие такие, железные — и давай скважины бурить. Моторы стоят огромные: чах-чах! Чах-чах!.. А от них бур вращается, землю сверлит. Всё глубже, глубже зарывается.

Потом нефть пошла. Где сама, а где насосами выкачивают её. Бежит она по трубам прямо на станцию. А там цистерны наполнили, паровоз подцепили — и будь здоров! Поехала наша вишняковская нефть на перерабатывающий завод!..

Но я это вот к чему: как только нефть нашли, так сразу посёлок огромный начали строить, потому что людей понаехало много. Посёлок тоже назвали Вишняки. И прежде всего на новой улице поставили новую школу, да такую — куда нашим: кирпичная, двухэтажная!

Теперь все мы — Наталка, Петро и я — пошли учиться в эту школу. И даже в один класс попали — в четвёртый «Б». А учителя нам дали того, который Петра учил — Василия Кондратьевича.

Ну, идём мы в школу втроём. Петро держится героем, то и дело складки разглаживает на своей новой форме. Потом покосился на большой букет в Наталкиных руках и говорит:

— А мы с Валеркой без букетов. И правильно. Мальчишкам это не подходит.

— Что ты! — возразила Наталка. — Учителю было бы приятно, если бы и мальчики пришли с цветами.

— Нужно ему очень! Он у нас строгий, без всяких там этих нежностей. Да я его не боюсь, я всегда всё знаю.

И опять пошло: я да я!..

Ну ладно.

Подходим к школе. Петро заметил кого-то из своих одноклассников, бросил нас и побежал к ним. Я только издалека видел, как он всё руку сгибал — мускулами, значит, хвастался.

Наконец звонок позвал всех в класс.

Зашли мы, смотрим: половина ребят вовсе не наши, не сельские. И всё больше девочки. Это они со своими отцами — нефтеразведчиками — приехали в новый посёлок.

Вот и учитель Василий Кондратьевич — седой, важный — медленно вошёл и поздравил нас с началом учения.

— В этом году вы должны учиться ещё лучше, — сказал он. — Вы уже большие, в четвёртый класс ходите. Надеюсь, вы все скоро подружитесь, и мы будем работать одним хорошим коллективом.

Тут все заулыбались. Мы, вишняковские, стали украдкой посматривать на новеньких, а те рассматривали нас.

Учитель сделал по списку перекличку, потом сказал:

— А теперь давайте вспомним, что мы учили в прошлом году.

Я заметил, как Петро насторожился. А учитель, будто нарочно, взглянул на него и сказал:

— Иди-ка, Петро, к доске.

— Кто, я? — растерянно переспрашивает Петро.

— Ну да.

От волнения, что ли, Петро даже споткнулся на ровном полу. Наверно, он тоже слышал, как Наталка шепнула кому-то из новеньких:

— Это отличник, лучший ученик класса.

Вышел Петро к доске, написал задачу, а как она решается — не сообразит. Лицо у него красное, потное. Оглянулся он, видит: почти все решили и на него смотрят. И Наталка. И новенькие. Задачка-то пустяковая.

— Делить надо, — шепчу я.

Петро ухо подставил, вроде услышал, а какое число на какое делить, чувствую, не поймёт. Учитель заметил, что я подсказываю, спросил:

— Ты, кажется, помочь хочешь? Иди к доске.

Вышел я и всю задачку от начала до конца распутал. А Петро только стоит да на доску смотрит…

Идёт Петро на место, а сам украдкой на дверь поглядывает. Так бы вот, наверно, и выскочил из класса. Но нельзя ведь! Сел он за парту, надулся. Жаль мне его стало.

— Говорил тебе: делить надо, — шепчу я.

— Отстань, — отмахнулся Петро, — нужны мне теперь твои советы…

Наталка впереди нас сидит. Услышала наш разговор и тоже оглядывается на Петра сочувственно. Он от этого ещё пуще краснеет.

А на уроке физкультуры Василий Кондратьевич предупредил:

— Наши соседи — ученики четвёртого класса Весёлоподольской школы — хотят организовать с нами физкультурные соревнования. Так что надо быть готовыми. А ну, давайте покажем, на что мы способны. С правого фланга по одному — к турнику…