— Везет мне сегодня на гостей, — сказал он, подкладывая в печь шуршащую, сухую бересту — для растопки. — Только собрался в баню, гостья на порог. А ты что же, Макарыч, не знаешь? Это ж ваша, снегиревская, учителка. Грибы в лесу собирала и заблудилась. А тут дождь…
У ног учительницы стояла корзина с несколькими колосовичками, сама же она сидела спиной к окну, а руку держала почему-то вытянутой вперед и чуть-чуть вверх, как для салюта. И только приглядевшись, Иван Макарович увидел, что по оголенной руке у нее ползет пчела.
— Укусит, — засмеялся он.
Учительница лишь улыбнулась:
— Зачем ей меня кусать? Я ей зла не желаю.
— Придвигайтесь к огню, — пригласил дед Кузьма, — сушитесь.
— Так вы новый биолог? — догадался Иван Макарович. — Вера Сергеевна, кажется? Ну, как там моя дочь Катя?
— Очень любознательная девочка, — ответила Вера Сергеевна. — Правда, иногда подленивается. Но с кем не бывает? Это ведь дети…
Она придвинулась к самой печке, стала смотреть в огонь. Короткие волосы ее, подсыхая, чуть курчавились к сползали на глаза. Тогда она нетерпеливо отбрасывала их взмахом головы, но волосы опять падали на лицо, мешая глядеть в огонь.
— Дети, — вздохнул Иван Макарович, — милые мои ребятишки.
— А вы что — тоже учитель? — спросила Вера Сергеевна.
— Бывший.
— Не понравилось?
— Просто судьба так сложилась.
— Судьба? — переспросила Вера Сергеевна, и в голосе ее он уловил насмешку.
— Не судьба — райком партии. Вызвали, рекомендовали.
— И вы согласились?
— Как видите, — Иван Макарович развел руками. — Теперь уж, наверное, все перезабыл. В каком году были Пунические войны?
Вера Сергеевна переправила ползшую пчелу на другую руку и лишь потом взглянула на председателя…
— Конечно, зарплата современного учителя…
— Не в зарплате дело, — не дал ей докончить Иван Макарович, — хотя…
Он взял кочергу, поправил в печи поленья, отчего огонь полыхнул так жарко, что Вера Сергеевна отодвинулась.
— Вы моей пчеле крылья опалите. А без пчел у вас и рожь не зацветет… — Приподняла руку, давая возможность ближе разглядеть мохнатую, в белых ворсинках пчелу. — А все-таки почему вы сменили профессию? — помолчав немного, спросила она.
Иван Макарович засмущался, сгреб в ладонь свою бородку.
— Как вам это объяснить… Понимаете, ведь я тут родился.
— Ну и что? — не приняла его ответа Вера Сергеевна.
— Да ведь уже по одному этому на мне лежит, думается, некая ответственность. А может быть, даже вина…
— Вина? Перед кем?
— И снова не знаю, как вам сказать… Ну, перед людьми, перед землей… Перед совестью своей, наконец. Нужно же было кому-то поднимать колхоз — совсем разваливался. Руководители — сплошь «варяги», что им до наших деревенских бед. Вот я и взялся. — Он улыбнулся: — К тому ж, можно сказать, я не менял профессии. Председатель колхоза тоже воспитатель.
— Выходит, вы смирились со своей судьбой?
Она посмотрела ему прямо в глаза — так смотрят судьи или дети, требуя ответа начистоту, и он честно признался:
— Кажется, смирился… И только иногда во сне уроки веду… Двоечки в журнал ставлю…
— Хорошо, что во сне хоть — двоечки-то, — раздумчиво согласилась Вера Сергеевна и умолкла, будто забыв и про самого Ивана Макаровича, и про их разговор.
Теперь они сидели молча, лишь огонь потрескивал в печи да за окном то и дело сверкали молнии, погромыхивал гром.
— Кажись, проносит, — крестился дед Кузьма. — Оно бы и хватит…
Ивану Макаровичу хотелось расспросить Веру Сергеевну, как попала она к ним — по распределению или по своей охоте, и надолго ли, но он почему-то не решался. К тому же хорошо было сидеть в старой деревянной избе, смотреть в огонь и ни о чем не думать. Сидеть и все. Но чтоб рядом сидела и она — такая строгая, большеглазая, с короткими волосами, все время падающими на глаза. Правда, сбоку Ивану Макаровичу был виден лишь один ее глаз, прикрытый длинными густыми ресницами. И был он странно похож на ползающую у нее по руке мохнатую пчелу.
Вера Сергеевна пошевелилась.
— Чему вы улыбаетесь? — спросила она.
— Я не улыбаюсь. Я завидую.
— Кому?
— Пчеле. Вы так на нее смотрите…
Она медленно повернула голову, с любопытством разглядывая его.
— Вот вы какой…
И вот тут-то и произошло. Полыхнула молния — яркая, слепящая, и раздался гром. Не гром — грохот. Разряд был такой сильный, что рыжий кот Кузьма встрепенулся на лавке, как бы соображая, куда бежать спасаться.
Никто не увидел, откуда он появился, но он появился — маленький голубоватый шарик — и медленно поплыл по избе в ореоле туманного сияния. Выплыв на середину избы, он вдруг остановился, потом медленно поплыл обратно.
Как зачарованная глядела Вера Сергеевна на этот плавающий по избе шарик и, когда он подплыл совсем близко, вдруг вскинула руки, чтоб схватить его.
— Не троньте! — крикнул Иван Макарович.
Она не испугалась — испугался шарик. От крика он шарахнулся в сторону и вдруг исчез, словно растаял. В избе сразу потемнело, запахло серой, а ошалевший кот сиганул на печь. И только Вера Сергеевна осталась, как и была, — с протянутыми вперед руками.
Первым опомнился дед Кузьма.
— О, господи, — перекрестился он, — недаром я худой сон видел. Будто б меня конь лягнул. А конь — не к добру. Вот и лягнул бы на тот свет. Да, слава богу, пронесло…
Вера Сергеевна несколько раз качнула головой, словно стряхивая с себя наваждение.
— А что это было? — недоуменно спросила она.
— Круглая молния, — пояснил дед Кузьма. — Или как там у вас, по-ученому — шаровая. Я, признаться, и сам в первый раз с ней столкнулся. Слыхать — слышал, а чтоб вот так: нос к носу…
— Но она какая-то странная, — сказала Вера Сергеевна, — поплавала-поплавала по избе, остановилась, дальше поплыла.
— Это она познакомиться с нами прилетала, — пошутил дед Кузьма, — а ты и рада. Руками хотела поймать. Поиграться… Она бы с тобой поигралась… Так бы шарахнула — и косточек не собрать…
Наверное, это был последний всплеск грозы — потому что, когда дед Кузьма открыл дверь, на улице уже вовсю сияло солнце.
— Вот старый дурень, — корил себя дед, — печку затопил. Разве ж можно в грозу печку топить?..
Вера Сергеевна все еще сидела перед печкой, беспомощно сложив на коленях руки.
— Выходите на улицу! — позвал ее Иван Макарович. — Красота какая!
Она словно не слышала. Между тем в углу, из-под корзинки, выполз маленький желтый цыпленок, кот Кузьма тут же углядел его и спрыгнул с печки. Но его опередил дед Кузьма.
— Ишь, разбойник… Свежатинки захотелось. Я тебе покажу свежатину! — Он поднял кота за шкирку и выбросил за дверь. — Иди-ка, освежись маленько…
Когда Вера Сергеевна выбралась на улицу, то даже зажмурилась от ярко бьющего, словно помолодевшего, солнца.
— Вы знаете, — задумчиво произнесла она, — я где-то читала, что шаровая молния — это сгусток антиматерии. Быть может, в этом маленьком голубом шарике заключена целая Вселенная. Представляете? А в этой Вселенной где-нибудь в уголке мы с вами. Не мы, а антимы.
— Как это — антимы? — не понял Иван Макарович.
— Ну, например, я — это вы, а вы, наоборот, — это я, — улыбнулась Вера Сергеевна.
Тогда Иван Макарович не придал значения этим словам: что это за «антимы»? Но проходило время, и он все чаще задумывался: неужели есть какая-то другая жизнь, кроме той, которой живет он, и живет счастливо? Все у него есть: семья, дом, работа… Что еще человеку нужно? Но стоило только закрыть на мгновение глаза, как вставало в них одно и то же: низкая изба деда Кузьмы, маленький голубоватый шарик, плывущий сам по себе, и Вера Сергеевна с протянутыми к нему руками. А что, если б он не успел крикнуть, и она бы схватила этот шарик?..
Машину кое-как вытащили, и они поехали в Снегиревку. Учительница молча сидела сзади, время от времени тихонько охая, когда машину резко заносило в сторону.
