Вот кем хотели Зуни предстать перед землянами.
И как им было не радоваться своему решению – появиться среди людей и предстоящим встречам с ними. Им казалось, они глубоко были в этом уверены, что при встрече их обнимут, введут с почётом во дворцы, дома, лачуги, доверят им своих детей и себя для воспитания, изумлённо прислушаются к их советам и… станут с этого времени жить иначе: спокойнее, культурнее, благороднее. Не будет больше войн, жестокости, козней и предательства – всего того, что Зуням удалось за трудные и горькие столетия искоренить у себя. И теперь они не желали предстоящих мучений себе подобным землянам.
Зуня, молва о котором донесла и до нас, сошёл с умирающей волны на морской берег в удивительно прозрачное утро к смеющемуся со сна городу, озарённому лучами выглянувшего из-за горизонта солнца.
Навстречу Зуне из массивных, похоже, давно не закрываемых ворот показались люди, идущие спозаранку по своим делам.
Зуня развёл сильные руки, чтобы приветствовать и взять их под своё покровительство. Большое его сердце готово было впитать все беды и заботы, одарить теплом, добром и лаской.
Мозг людей тут же внял потоку его намерений, они ощутили необыкновенную благость и восторженность. Не зная ещё источника своего необыкновенного состояния, они братскими взглядами переглянулись друг с другом и те, кто был виновен в чём-либо перед другими, стали уже раскаиваться в своих вольных или невольных проступках.
Зуня чувствовал их настроение и несказанно обрадовался и за себя и за них. Это наливало его силой, уверенностью и бодростью.
Вот сейчас они увидят его и поймут!.. И узнают!.. Они узнают, что… Они…
Душераздирающий вопль вырвал его задыхающейся рыбой из глубин вод на страшный берег из того особого внутреннего погружения, носящее обожествляемое Зунями состояния – вдохновения.
– Минота-а-авр!! – кричали сведённые судорогой рты. – Лю-юди-и! Спасайтесь!.. Минотавр!
Сокрушающий страх людей резкой оглушающей болью ударил по напряжённым нервам Зуни. Он задрожал.
Люди с громкими проклятиями убегали в город, и тот, приглушённо загудел. Город-улей плеснул в сторону Зуни предостережением и нескрываемой угрозой. А Зуня, словно парализованный неожиданным потрясением и всё усиливающейся паникой, затопившей всё его поле чувств, сомнамбулой продолжал идти по избитой дороге, спотыкаясь о брошенный в спешке людьми скарб, обходя стороной животное, что поприветствовало его доброжелательным, но странным вскриком: – «И-а!»
– Разве вы не узнали меня? – звал Зуня людей. – Это же я! Один из тех, кто принёс вам мир… жизнь… будущее…
Но они, затерявшись за каменными стенами города и построек, не чувствовали, не понимали его.
Зуня вошёл в город, на вымершую мостовую, хотя страх выдавал горожан – их души трепетали рядом, на расстоянии нескольких вытянутых рук. Рук, которых никто не хотел ему протянуть и пожать его руку.
Но не только страх землян замораживающе давил на психику Зуни. Существовало ещё нечто невысказанное, затаённое и странное во мраке человеческой решимости и озлобленности, направленной именно против него. И Зуня чувствовал это в онемении почти до шокового состояния его чуткой нервной системы.
– Люди! – подавал он им голос, протестующий и слабый, так как не мог своим сознанием и интеллектом превозмочь мощную встречную волну гнева и возмущения.
В ответ на его призыв просвистела стрела, неприятно царапнувшая беззащитное оголённое плечо Зуни.
Он застонал не столько от боли, сколько от бессилия и жалости к себе и людям. Усилием воли он отклонил ещё несколько стрел и дротиков и вышел, наконец, из шока.
Тело его, бронзовое и мускулистое, подвластное его желаниям и способное выполнить любое из них, обрело подвижность и неуловимость в движениях, как золотистая капля ртути. И недаром его голова уже увенчалась рогами, вернее рожками, но между ними синим пламенем сверкнула молния, чтобы отбить и обратить в пепел и прах жужжащие стрелы. Глаза его помутнели, отражая вовнутрь мысленную силу, так необходимую ему в час неожиданного испытания.
Безответность и зло окружили его…
Казалось, даже камни восстали против него и поглощали всего его без остатка, не давая ничего взамен. Лишь страх и ненависть, ненависть и страх.
– Минотавр! – одним дыханием выдавали тысячи глоток, отражали равнодушные стены, повторяло неразборчивое эхо.
За спиной с грохотом под ликующий вопль горожан захлопнулись массивные ворота, запирая Зуню в тесном мире тупиков, каждый из которых мог быть для него смертельным.
Переходя от строения к строению, отражая выпады людей, Зуня вскоре потерял представление, где он находится, в какой части города, куда он вообще идёт, зато почувствовал направление, куда давление человеческих страстей было наименьшим. Оно привело его к покрытым налётом вечности камням какого-то сооружения, за давностью лет вросшему в землю.
Зуня, подталкиваемый безжалостной злобой ненавистников, разлитой подобно ядовитой субстанции по всей округе, нырнул в низкий проём входа.
Но прежде, чем его поглотила глухая каменная громада, он услышал радостно-отчаянный возглас тысячи голосов, бушующим валом настигший его:
– Минотавр в Лабиринте!.. Чудовище ушло в Лабиринт!..
Так он узнал Лабиринт.
С печальным вздохом он спрятался в нём от тех, кому хотел подарить свою любовь и жизнь.
Переходы, комнаты, лестницы, галереи – бесконечная смена брошенных помещений. Вековая пыль свидетельницей забвения надёжно прикрыла весёлую мозаику полов, высохшие чаши уютных бассейнов и суетные следы былых обитателей этого огромного и нелепого сооружения – Лабиринта.
Здесь Зуня, выйдя на открытую небу площадку – когда-то, возможно, служившую двором, – связался со старшим Зуней, оставшимся у кораблей, что тонкой ниточкой связывали Зуней с их далёкой родной планетой.
Старший Зуня поведал горькую историю вышедших к людям Зуней. Многих из них уже не было в живых – они погибли от ненависти и коварства людей. Другие томились, подобно нашему Зуне, в заброшенных пещерах, в недоступных горах, ища в них спасения и выжидая возможного контакта с землянами.
Удивительное сходство Зуней с людьми, кроме строения головы, по мысли Зуней должно было сблизить их. Но случилось всё не так. Одинаковые потребности и органы чувств, единое видение и понимание мира Зуней и землян, отзывчивость и доброта пришельцев – всё это осталось незамеченным людьми, или они не хотели замечать сходства. А вот бычья голова на человеческом теле потрясла их так, что всюду, где бы ни появлялись Зуни, если даже им удавалось вступить в краткую взаимосвязь с аборигенами, их встречали как заклятых врагов, обратив против них всё, от камней до варварского оружия – стрел, поражающих на далёкое расстояние, и дротиков.
Понятые и используемые для различных нужд идеи, подаренные людям через образы чудовищ и знамений, воплощались с благодарностью, как данную свыше. Но сами Зуни предстали перед землянами только как оборотни, как исчадия потусторонних враждебных сил, достойные уничтожению любым способом для очищения Земли.
Расчётам, надеждам и благородным порывам Зуней был нанесён сокрушительный удар, не предсказанный Зунями-провидцами.
Обо всё этом говорил старший Зуня. И ещё говорит он: нашлись среди Зуней такие, которые забыли о своём предназначении, клятве и чести. Они вернулись назад, к кораблям, требуя отправки на Зуню и наказания людей. Корабли улетают, унося беглецов к позору и презрению. Но оттого Зуням, ещё остающимся на Земле, не лучше.
Наш Зуня не мог плакать – у него уже были рога, но он терял силы и надежды от невесёлых новостей, мыслей и безысходности своего положения. И всё-таки, решил он, наперекор всему лучше умереть от рук землян или даже прожить свой век изгоем, чем поступить так, как улетевшие на Зуню. Разве он не знал, на что шёл, выбирая дорогу в жизни? Разве он не помнит своих учителей, готовивших его ко всем неожиданностям нелёгкого труда, к возможному непониманию? И не они ли, учители, учили его долготерпению?
