Люди вздохнули свободнее. Дикая, казалось бы, мысль таким простым способом обмануть зелёных, обрела реальность.
Но радость длилась не долго. Часов через шестьдесят зелёные вернулись, если это были те же самые существа, одолев путь в обратную сторону.
Валентино снова их увёл.
Естественно, так долго продолжаться не могло – Валентино справиться с такой беговой нагрузкой был не способен, а других бегунов на станции не оказалось. Поэтому на Земле срочно решили подобрать бегунов для затравки, пока не придумают, как отгородить станцию и шахты от зелёных или как вступить с ними в контакт.
Что может делать человек без увлечений, имеющий сто пятьдесят часов отдыха через каждые двадцать часов?
Таким человеком с таким перерывом в работе на отдых был я. И не потому, что меня ничто не интересовало. Но на Недотроге я пробыл почти полгода и всё равно не могу дать рецепта, чем, будучи на ней, заполнить пустоту.
Правда, вначале, как всякий человек в новых условиях, я узнавал новое и интересное. На станции хватало возможностей погрузиться в изучение чего-нибудь, просматривать земные записи, игры, но… это же тихая, безмолвная рутина! Оттого переключился на домино – безобидное, зато довольно шумное занятие. И за короткое время весьма преуспел в игре и постиг её нехитрые тайны. Стучи себе, громко комментируй удачи и неудачи!..
Вне домино я порой бегал в паре то с Марсом, то с Валентино.
Валентино – добродушный носатый парень лет тридцати с длинными удивительно выносливыми ногами – любил по дороге поболтать о геологии известных ему планет. Без усилий, порой небрежно называл десятки минералов. Как профессиональный бегун Валентино бежал вяло, не технично, излишне тратя силы.
В беге по Гигантской петле он никогда не участвовал, а затравщиком стал из-за необычной выносливости. Я ему показывал и подсказывал что к чему в искусстве бега. Как держать голову, плечи, локти, кисти рук. Как выносить колено, ставить стопу. Как дышать.
Он всегда внимательно прислушивался к моим советам, как это делаю я, но бегал по-своему – локти от себя, носки ног врозь, припадая на каждом шаге и раскачиваясь из стороны в сторону.
Кроме геологии он до бесконечности мог рассказывать анекдоты, которые все до одного были плоскими и не смешными. Сам же он во время рассказа давился от смеха. Наверное, сам сочинял.
Но анекдоты не помеха. В паре бегать хорошо и спокойно, да только подстерегает истощение. Самому не заметно, а, смотришь, киберврач меньше восьмидесяти пяти пунктов жизненной активности отщёлкает, а в питании – усиленный паёк от трансфеера с пилюлями в придачу, и неприятный разговор с Коппентом.
Из затравки мы друг друга не встречаем. Вначале, конечно, поджидали, спрашивали, что и как, но потом узнавать стало нечего. Бежишь себе два десятка часов, а за тобой с тихим шелестом гонится дикая орава зелёных. Даже на детскую игру в кошки-мышки не похоже. Ты бежишь – они бегут. Тебя поймают – смерть, ты поймаешь – то же самое. Мы усвоили это основательно, поговорили и наговорились вдосталь: и о зелёных, и об их бесхитростной тактике, и о возможных ситуациях, подстерегающих нас в затравке, да и вообще обо всей этой странной глупости в наш век – затравки, дикари…
Так что в этот раз ни я, ни Валентино Семшова из затравки не встречали.
Я играл в домино. Меня позвали к Коппенту. Там я застал мертвенно-бледного Марса и взволнованного вызовов и увиденным Валентино.
Марс сидел, безвольно откинувшись в кресле начальника станции. Ноги его судорожно вздрагивали. По измождённому лицу протянулись грязные полосы. Он едва шевельнулся, приветствуя меня, немного подобрал тело и даже попытался изобразить улыбку.
– Они пришли, – сказал и проглотил слова Коппент и ткнул пальцем в Семшова. – Рассказывай!
– Зелёные переменили… тактику, выдавил Марс срывающимся голосом, казалось, он вот-вот заплачет. – У них появились засады и обход с флангов… Их стало больше.
– Где засады? – спросили мы с Валентино одновременно.
– Здесь, здесь и здесь, – показал Марс трясущейся рукой на карте трассы нашего постоянного пробега. Пожаловался: – Я сегодня пробежал километров четыреста и всё на пределе.
Четыреста километров за неполные сутки – это неплохо для Марса, если учесть, что на Гигантской петле он входил только в первую сотню, да и то не всегда. Это я так, для справки, но и сам содрогнулся, представляя ту пытку бегом, которую Марсу пришлось пережить.
Долго раздумывать на сообщении Марса нам не дал Коппент.
– Странное дело, – сказал он, почёсывая бородавку. – Одно к одному. Сегодня орбитальные буи зафиксировали какие-то вспышки на трассе вашего пробега, не похожие на взрывы от звуков… Сейчас идите отдыхайте. Думайте, а позже обсудим всё по порядку. Будем пока уточнять, что вокруг происходит…
Марс упал на койку и спал десять часов кряду. Трижды его подкармливали во сне. Мы с Валентино тоже ничего не делали и тоже валялись, чтобы не расходовать энергию. Все наши потуги хотя бы вяло поговорить о случившемся ничего не дали. Валентино тяжело вздыхал, шмыгал длинным носом и несколько раз пытался что-то напевать. Не знаю о чём он думал (ему в затравке бежать после меня), я же ломал голову над произошедшим. Что же всё-таки случилось?
Вредные и непонятные, для нас, зелёные, совершенно бестолковые и прямолинейные, вдруг ни с того ни с сего изменили тактику. Сами они, наконец, дошли до того или кто-то их подтолкнул на это? Через шестьдесят часов они появятся в виду станции, и, чтобы спасти её от разрушения, а людей и самих зелёных от гибели, я должен буду для затравки помаячить перед толпой аборигенов, а потом совершить многокилометровое кольцо. Зелёные, как это было, сразу увлекались затравщиком. Их уже не интересовала станция и другие люди, они убегали за затравщиком часов на восемьдесят и давали возможность станции работать безбоязненно.
Так происходило до сегодняшнего дня. Что же ждёт меня, а потом Валентино в будущих затравках. Марс по-настоящему придёт в себя и сможет бежать дней через пять-шесть, не раньше, то есть перед самым выходом на трассу, после которой ему придётся восстанавливаться, пожалуй, ещё дольше. Это он. А что будет со мной? С Валентино? Мы же все выдохнемся после двух-трёх пробегов.
У меня как будто появилась идея, и пошёл к Коппенту. Он меня выслушал не перебивая.
– Это, конечно, хороший вариант – поменять трассу. Ты прав. Но смотри! – Начальник станции высветил карту. – Вы бежите по пустыне. Посуху. Вот здесь можно бы поменять маршрут, но тут болото. Здесь вот речушка. Мелкая, откуда только вода берётся. Её пересечь и вот сюда. Но в речке этой местные твари… А вот здесь заросли кустов как стена из шипов. Пройти можно, только прорубая дорогу. Но кто даст. Вот так-то!..
– Да-а! – вздохнул я сокрушённо; картина тупиковая.
Коппент потёр переносицу, ощупал бородавку, точно проверил и убедился, что она на месте. Мы его бородавку уже обсудили по-всякому. Всё-таки непонятно, почему он её не удаляет, а лелеет?
– Моя вина, вдохнул он в себя слова. – О резервной трассе надо было давно подумать, хотя… Где её проложить? А те, что сидят в засаде? Подождут, подождут, да сюда пожалуют. Вот и побежите вдвоём… в разные стороны… И с Земли ничего нет. Обещали и роботов прислать, и вообще разобраться. Хотя бы что придумать для связи с вами, когда бы в пробеге… Эх! Смех, да и только… Что, опять станцию закрывать?
Коппент ещё долго обсуждал ситуацию, был как никогда многословен и извинителен. Явно, накипело у него. А я с каким-то отупением смотрел на карту, представлял беспредельную равнину Недотроги, рассечённую Стеной, редкие мелеющие речки, небольшие водоёмы, и всё это представлялось бурым, приземистым, пустынным и невыразительным. Тоска!
Я очнулся – Коппент положил мне на плечо руку.
– Ну, иди… Думай!
Легко сказать – думай.
Думай, не думай, а что хорошего придумаешь, когда этого делать нельзя, это – нет возможности, а это – ведёт к гибели. Засады. Их не перескочишь, не обежишь. А-а… Я вдруг о нейрокрыльях вспомнил. Лететь? Да, но за мной тогда зелёные не побегут. Если только для планирования их использовать, так лишний груз какой на себе нести. Триста километров – не прогулка. Но тогда остаётся только бег? Хотя в посетившей меня мысли что-то наметилось рациональное.
