… Дом покидали рано утром. Ника ещё не просыпалась. А проснувшись, если не находила сына в постели, быстро справлялась по контрольному лучу и, убедившись, что сын жив и здоров, приступала к свои повседневным делам.

Обычно друг Олежки, быстро переставляя ногороги, будто перекатываясь, не отставал от мальчика и двигался рядом с ним. Иногда его при этом раскачивало из стороны в сторону, и его конечности цепляли спутника. В таких случаях Олежка останавливался и наставительным голосом отчитывал бессловесного зверя. Прислушиваясь, шенорог выгибал спину так, что кверху поднимался самый большой ногорог, а головой и хвостом он упирался в землю и поскрипывал своими многоцелевыми конечностями. После выговора он некоторое время катился чуть поодаль, но потом опять прижимался к Олежке.

Если идти рядом не позволял рельеф или когда звериная тропа в лесу была узка, шенорог уступал дорогу человеку и право выбора её, а сам устраивался позади, подталкивая порой Олежку в пятки. Хвост его заметал следы, оставляя за собой едкий запах, отбивающим охоту у зверья помчаться вдогонку за друзьями.

В это раз день был примечателен тем, что Олежка решил выйти к той большой воде, которую он три дня назад видел с высокого дерева. Он не знал ещё – озеро это или река, но дойти до неё надо было, так как это давало возможность приобщить к своим владениям большую воду. Поэтому он сегодня торопился сам и поторапливал шенорога.

Шенорог понимал Олежку и изо всех сил старался не отставать. Подняв высоко вверх голову и хвост, он касался земли самыми кончиками ногорогов и не пытался вступать в какие-либо общения с человеком, чтобы не сбивать темпа движения. Он, правда, фыркал, если вдруг обнаруживал интересный след или улавливал заслуживающий внимания запах, источник которого мог бы заинтересовать мальчика, но всякий раз, сверкнув выпуклым глазом, похожим на тлеющий плафон, продолжал идти вслед за человеком.

К реке, а это была река, они вышли уже к вечеру. Было тихо. Воды широкой реки струились спокойно. Их нарушали только частые всплески речной живности.

Олежка был доволен, но и озадачен. Река открывала ему новые возможности, но она и ограничивала его. По ней надо на чём-то передвигаться. Её надо на чём-то пересекать.

Сергей вышел из звездолёта и торопливо направился к дому, но мысли его ещё были заняты работой – проделанной и предстоящей. Много уже было сделано, но впереди ещё годы забот и тяжёлых неудач, кратких минут прозрения и редкого счастья найденных правильных решений.

От задумчивости его отвлёк странный посторонний шум, исходящий с неба. Сергей с удивлением прислушался и поискал глазами источник звука. То, что он увидел, удивило его ещё больше. Совсем недалеко, метрах в пятидесяти, над землёй висел вертолёт нелепой конструкции. Игрушечный на вид винт, вращаясь не очень быстро, поддерживал в воздухе яйце подобное тело громоздкой и некрасивой машины, выполненной из прозрачного материала, так что хорошо были видны обитатели этой летательной нелепицы: Олежка и шенорог. Впрочем, в этот момент зверёк находился вне кабины на узком трапе, а Олежка ему что-то говорил, а тот, по-видимому, выполнял его какие-то команды. Во всяком случае, Сергей видел, что между ними существует полное взаимопонимание, и они сейчас заняты чем-то своим, неведомым ему делом.

– Олежек! – позвал он, не надеясь, что его услышат, но сын вскинул голову, показал в радостной улыбке зубастый рот, замахал руками и даже несколько раз подпрыгнул на сидении.

Вертолёт плавно скользнул навстречу Сергею и почти бесшумно опустился рядом с ним. Олежка кубарем вывалился из кабины, споткнулся о шенорога, и бросился отцу на шею.

– Папочка мой дорогой, мой родной, мой единственный… Я так по тебе соскучился, мой дорогой, мой хороший, мой…

Сергей с трудом проглотилслёз0ы, представив себя на месте сына: ни друзей, без окружения людей, без всего того, что делает современником сверстников, воспитывает в нём человека своего времени. А Олежка, по сути, как ни горько это сознавать, – варвар. Сергей испытывал безысходность и своё бессилие перед случившимся, перед невозможностью чем-то помочь сыну.

– Ну, ну, сынок, – проговорил он с дрожью в голосе, отвечая на ласку сына. – Откуда у тебя такой… э-э… вертолёт? Неужели Двадцать Третий сделал?

– А! – отмахнулся мальчик, словно вопрос касался безделицы. – Он у меня давно. Я его сам придумал, а корабельный мозг подсчитал мои мысли и построил… Дней десять назад.

Как ни был расстроен Сергей невеселыми размышлениями при встрече с сыном, он вначале улыбнулся, потом рассмеялся.

– А я-то голову ломал, что это с мозгом случилось? А тут всё просто – посторонний заказ. Ай да, Олежка! Ай да, молодец! Ах, ты мой маленький конструктор!

Сын будто не слышал отцовских похвал, у него были дела поважнее.

– Я другую машину придумываю, – сказал он, высвобождаясь из отцовских рук. Да, папа. Чтобы и летала, и плавала, и под водой ходила. И по земле тоже… Можно такую сделать?

–Можно! – стараясь унять блаженную улыбку гордости за сына, ответил Сергей.

Он попытался подхватить под мышки и подбросить Олежку вверх, как это делал всегда, но восьмилетний сын набрал уже достаточно веса, и от забавы пришлось отказаться. Опустив сына на землю, спросил, показывая на шенорога, поглядывающего на людей издалека:

– Что вы тут делаете?

– Да так…У нас тренировка. Шенька говорит, что высоты боится, вот я его и приучаю.

– Он говорит?… Ты сказал, говорит?

– Ну, папа… Он говорит… Не говорит, конечно, но я знаю…Сейчас он уже ничего, привык… Шенька, иди сюда!

Шенорог изогнулся, загремел от удовольствия ногорогами и, не спеша, соблюдая своё достоинство, подошёл к людям и у ног друга-человека принял позу вежливости – приподнял хвост.

– Он, папа, хороший!

Сергей на уродца старался не смотреть.

– Шенька, значит?

– Да, папа.

Вертолёт беспредельно раздвинул границы Олежкиных владений.

Теперь ему требовалось всего несколько минут, чтобы промчаться над исследованным кусочком его планеты, окинуть одним взглядом всё обжитое им пространство, а остальное время посвятить наведению порядка на подвластной территории.

Волны обучения закладывали в Олежкину голову всевозможные знания, и он прекрасно зал, что ему следует делать по благоустройству местности. Работы тяжёлые, рассчитанные на долгое время, выполнял Двадцать Третий, но и сам Олежка не сидел сложа руки, а по мере сил убирал сушняк, пробивал новые тропы, производил посадки деревьев, следил, чтобы не обжали маленьких обитателей леса, ловил рыбу и разводил её в пруду у дома… Дел хватало.

Но иногда вертолёт уносил его и верного Шеньку за десятки и сотни километров от дома. Делались набеги на неведомые леса, озёра, на опасных ногорогих хищников. Были обследованы окрестные пещеры и произведён пеший подъём на вершину горы. Не очень высокой, но горы настоящей.

Стоя на вершине, Олежка с восторгом обозревал округу: реку, подковой опоясавшей гору, перелески, клочковатые от различной густоты растущих в них деревьев, хитро проглядывающие оконца озёр. А далеко-далеко, белым яйцом, звездолёт в изумрудной оправе молодых деревьев, как извечная принадлежность пейзажа, поскольку на месте сгоревшего леса появилась поросль, скрывшая следы давних разрушений.

Ещё дальше, за звездолётом, холмы, а там, за дымкой горизонта ещё неизвестные земли, которые ждали своего открытия и исследования.

Здесь, на вершине, и родился у Олежки грандиозный план – совершить кругосветное путешествие.

– Серёжа, поговори с Олегом. Он меня не слушает, – Ника смахнула слезу.

Сергей, нахмуренный, усталый и разморенный обильной едой, сидел в обширном грубом кресле – импровизация Двадцать Третьего, и наблюдал через широкое открытое окно за сыном, снаряжавшим свою странную на вид машину – чудовищную смесь танка с вертолётом. Была она похожа на карикатуру, но Сергей знал, что это великолепная машина, во всяком случае, фантазии Олежки реализовались полностью: она умела и летать, и передвигаться по суше, и плавать, и нырять.