— А кто тебе сказал, дяденька, что политических заключенных на работу не гонят в этом проклятом Димитравасе?
— Ха-ха-ха! — захохотал господин Кезис, и тут же затих, потому что Рокас Чюжас двинул его кулаком в челюсть и уложил.
Даже Папоротник не успел догадаться, что же случилось. Удивленно глядел, как хозяин, плюясь кровью, встал с земли и скулит едва живой.
— Скользкий ты тип, дяденька, — сказал Рокас. — Вот как возьму тебя за шиворот, будто букашку, как воткну щетинку в хвост да как щелкну по макушке — будешь знать, кой стороне тот свет, с которого никто еще домой не возвращался.
— Что я тебе плохого сделал, оболтус?
— Не ищи, дяденька, дураков побольше себя!
Испугался господин Кезис, что ничего ценного не выудил из этого шального парня. Поэтому решил применить последнюю уловку. Достал револьвер и, сунув рукоять под нос Рокаса Чюжаса, крикнул:
— Тогда на — застрели. На! За мою голову получишь три тысячи литов! Чего испугался? Разбогатеть не хочешь? Да! Я разбойник. Разбойник и убийца, черт тебя подери. Надоела мне эта собачья жизнь. Чего глаза вылупил? Стреляй! Ради бога! Пока я не передумал. Доброе дело для меня сделаешь. Черт меня дернул Пятраса послушаться. Собакой стал и ты, батрача у мошенника... Стреляй! Чего ждешь? Может, за эти деньги свое тело и разум откормишь. И совесть тоже. Мне так и так скоро конец. Поживи хоть ты, пока молод. Может, когда-нибудь вспомнишь и помолишься за своего благодетеля, который ничего за душой не имел, кроме собаки да пистолета. И не хотел иметь! Стреляй, парень! У тебя вся жизнь впереди!
— Какая у тебя фамилия? — побледнев, спросил Рокас Чюжас..
— Когда в полицию мою голову отнесешь, тебе скажут и имя мое и фамилию. Моя фотография в каждом участке имеется. Не бойся, не опростоволосишься, убив разбойника. Не только отпущение грехов... Благодарность получишь от ксендза. И мои золотые зубы сможешь себе забрать.
— Так за кого же ты и против кого?
— За таких, как ты, дубина стоеросовая! За обездоленных батраков да за работяг. И против всех господ — подрядчиков, ксендзов и таких хозяев, как твой Блажис, который на путника собаку натравливает, горбушки хлеба жалеет да глотка воды.
— Надо было сразу говорить. Какого черта меня за нос водил? — сказал Рокас Чюжас, из одного кармана доставая краюху хлеба, а из другого — кисет с табаком.
— Если б я каждому, ты уж извини, сопляку правду говорил, давно мои косточки собаки бы таскали. А теперь, слава богу, и жив и здоров. Только от Перлои во рту ни крохи не держал, кроме ягод лесных и щавеля, — говорил как заведенный господин Кезис, жадно уплетая краюху, ни крошки не опуская наземь, пока глаза у Рокаса Чюжаса не потеплели, пока не уселся тот на кочку и, вняв укорам совести, не раскрыл рот — отплатив откровенностью за откровенность, рассказал по порядку обо всем, что происходило в июне месяце в Кукучяй да на хуторе Цегельне. Как Пятраса Летулиса полиция искала, как Рокас, когда возвращался с праздника в Кукучяй, от нее пострадал, хотя шел один-одинешенек... Мешкяле с Анастазасом его тени до смерти испугались. Вот там... У куста ивняка их понос скрутил. Волей-неволей пришлось им Рокаса на волю отпустить... А ты бы видел, как они оба, вызвав из Утяны этого очкастого ужака Заранку, перевернули вверх дном избу его хозяина, отдирали половицы, вилами ворошили кострику и мох на потолке да всю одежду перещупали. Стоит ли теперь удивляться. У каждого на месте Блажиса нервы бы испортились. Не от хорошей жизни звал он на помощь Рокаса с топором. А Рокасу-то что? Зарубил бы Рокас одного из этих трех псов, но хозяйская дочка Микасе помешала, зная горячий его нрав. Говорит, не слушайся отца, только беду на свою голову накличешь. Найдем правду повыше и без кровопролития... Ни черта! Вот уже почти месяц прошел с обыска и жалобы Микаса, а ничего никому не вернули. Ни Барнабаса хозяину, ни Рокасу — нож с костяным черенком. Мало того... Позавчера кукучяйская полиция о старостой описала все недвижимое имущество Блажиса и скотину тоже. Блажене вот-вот с ума спятит. Сами не знаем, что дальше будет... Вот наделал так наделал делов Пятрас Летулис, связавшись с разбойником! Лежит себе у цыган, задрав пятки, пускает дым к облакам и даже не подозревает, что тут из-за него творится. Дядю Блажиса не жалко. Его-то черт не возьмет, продувная бестия. Триста литов жалованья Пятрасу не отдал, пускай теперь почихает. За Стасе Кишките сердце болит. Совсем извелась девка. Сейчас у Яцкуса Швецкуса паклю прядет да жениха своего ждет. Ох, и обрадуется же она, когда Рокас ей привет от Пятраса передаст! Чтоб только поверила, чтоб только не подумала, что Рокасу сон красивый приснился. А может, ты, дяденька, одолжишь Рокасу эту вещичку огнестрельную, что показывал? Для Стасе Кишките... Чтоб доказать, что Рокас не врунишка. Пока ты соснешь на кочке, Рокас в Кукучяй смотается и вдохнет в невесту твоего и своего друга Пятраса желание жить. Нет, Рокас не шутит. Рокасу его мамаша Розалия говорила, что Стасе совсем сдала и может руку на себя поднять. Кажется, она на сносях. Сам понимаешь, не маленький, что одинокой девке с брюхом не крестильные пироги снятся. Тяжелые у нее ночки. Ну как, дяденька?
И снова блеснули подозрением глаза Рокаса Чюжаса. Рассуждать было некогда, чтобы с таким трудом раздутый огонек доверия опять не погас. Мгновенно прикинув план своей будущей операции, господин Кезис достал револьвер, вынул из него обойму... На, черт тебя не видел, Рокас Чюжас. По-твоему, у разбойника и убийцы сердца нету? Только не думай, что он дрыхнуть собирается, пока ты будешь бегать да беременную девку успокаивать? Нет уж, братец. У него тоже баба имеется. И не только баба. Четверо ребят. Его тоже ждут не дождутся. Так принеси ты, Рокас Чюжас, перед тем, как бежать в Кукучяй, ему лопату с хутора. Зачем? Вот так-так! Не один ты на белом свете глазаст, Рокас. Может, и другому в глаза броситься, что этот «дяденька» больше на разбойника или полицейского шпика похож, чем на землекопа, возвращающегося с жемайтийских стачек. Лопата на плече была бы в самый раз. А если еще разбойник руки свои в болотную тину окунет, кто сможет сказать, что он не работяга? Беги, Рокас, время не терпит. Тебе до Кукучяй — три километра, а разбойнику до лесов Минчя — добрый кусок дороги. Сколько летней ночи-то? Запомни, послезавтра в этот час и на этом месте мы опять встречаемся. Разбойник тебе лопату, ты разбойнику — револьвер. Здоро́во и прощай, как говорится. Ты — сам по себе, я — сам по себе. Ты — Блажису богатство копить, я — жечь и убивать, босым да беднякам имущества прибавлять. Может, еще встретимся, а может, и нет... Такие-то дела, братец. Такова уж наша доля проклятая. Живем, как можем... Или, попросту говоря, давай жить, пока живется, а когда помрем — наплевать, кто да где тебя закопает и с какой музыкой. А в тот свет пускай богомолки верят. Мы мужики головастые, Рокас Чюжас. Мы не позволим, чтоб любой дурак нас за нос водил...
У Рокаса последние сомнения рассеялись, Глаза его блеснули в потемках, как у охотящегося кота. Ах, дяденька, какой ты умница, как ты попал прямо в точку! Не стоит и удивляться, что Пятрас Летулис заделался разбойником, подружившись с тобой. Молви словечко, и Рокас Чюжас пойдет за тобой, как апостол за Христом. Хоть на край света. Надоело. Ох, как надоело батрачить у Бенедиктаса Блажиса, который корчит святошу, но седьмую шкуру с него сдирает, от зари до зари соленый пот из него выкачивает! К черту такую жизнь. Лучше уж с голоду подыхать, но на воле... Дяденька, ради бога, прими в компанию. Ты-то уже старенький, а мы с Пятрасом — молоды да зелены. Как господь бог жить будешь, у своей бабы под боком нежиться, а мы по твоей указке всякого добра тебе нанесем. Всего будет вволю. А болтливости Рокаса не бойся, Рокас умеет держать язык за зубами. Он скорее умрет, чем друзей выдаст. Сунь, дяденька, обойму в револьвер. Пойдем в Кукучяй. Начнем с участка, где уже добрый месяц Мешкяле с Заранкой пьянствуют, а Анастазас им прислуживает. Может, еще не успели пропить тыщонку Блажиса да золото, припасенное на приданое Микасе... Отберем... Половину капитала — Стасе Кишките. С другой половиной к цыганам подадимся. В Перлою, где Пятрас, задрав простреленную ногу, по родному Кукучяй тоскует. Привет ему передадим от Стасе и погуляем как следует. Ведь цыганочки в лабанорском таборе одна другой краше. Скажи, кстати, свадьбы Мишки с кривасальской Фатимой еще не было?
