— Хватит!

— Вы мне не верите? Значит, не читали или забыли мой исторический рапорт 1934 года о свадьбе господина Аугустинаса, разрешение на которую в тюремных условиях дали вы лично, и поэтому вечно будете пользоваться милостями его супруги Матильды. Хотя, откровенно говоря, совершенно незаслуженно, потому что вопрос о бракосочетании вы решили не самостоятельно, а согласовав через мою голову с моим окружным начальником. Вы всегда избегали непосредственной моей помощи и всегда косвенно сваливали на мою голову самые неблагодарные задания. Так было и в тот раз. Округ поручил мне обеспечить спокойствие в городе в связи с публичным бракосочетанием господина Вольдемараса в утянском костеле, а вы языком своей покойной супруги разнесли эту сенсационную новость по всему уезду и даже дальше.

— Клевета!

— Простите, господин начальник уезда. Но что Кезис говорит, то Кезис знает. Это дело его профессиональной чести.

— Прошу выйти!

— Простите, господин начальник. Что Кезис начинает, то Кезис кончает! Вы уже тогда рыли мне яму и нацеливали на мое место своего приятеля Заранку. У меня есть письменные показания госпожи Хортензии. Я знаю, по чьей милости в день бракосочетания господина Вольдемараса перед костелом дежурила толпа зевак. Я знаю, кто вдохновил молодожена на каприз — идти к алтарю в одежде заключенного — и знаю, кто потворствовал этому капризу. Кстати, начальник тюрьмы господин Кирвелайтис, неразлучный товарищ господина Вольдемараса за шахматной доской и ваш покорный слуга, является моим агентом или, попросту говоря, легавым, которого подкармливает полиция государственной безопасности. Я платил ему жалованье все время заточения господина Вольдемараса и могу любопытства ради показать вам те рапорты, которые он посылал мне. Они здесь, в портфеле.

— Я потрясен, господин Кезис. Ха-ха. Так какого черта вы ждали до сих пор? Почему вы меня не арестовали?

— Как вы недогадливы, господин Клеменсас! И как нетерпеливы! Я раскрываю перед вами величайшую тайну своей жизни, связанную с моей служебной будущностью и вашей судьбой, а вы мне мешаете. Ах вы, рассеянные «старые молодожены». Как я вам завидую!

— Пожалуйста. Можете продолжать. Я люблю шутки.

— Шутки — сейчас. Тогда было не до шуток. Я спасал свое кресло и свою шкуру. Благодаря своим присяжным агентам мне удалось тогда заманить толпу зевак на рынок, где якобы должен был остановиться свадебный кортеж и состояться митинг вольдемаровцев. Как вам известно, свадебный кортеж к костелу был направлен по Гимназической улице, где его встретили лишь пятнадцать богомолок и молодая хозяйка настоятеля, что, само собой, ухудшило настроение обоих молодоженов, особенно господина Вольдемараса. Как вам известно, одна беда — не беда, когда заключенный поднимался по лестнице костела и орган заиграл марш, оторвалась единственная пуговица от штанов Вольдемараса, и они, сползая безнадежно низко, стали для него оковами. А далее — напомню вам выдержку из своего тогдашнего рапорта: «В сию критическую минуту из темного угла выскочил неизвестный человек в очках, натянул штаны заключенному и, проворно сцепив их своей галстучной булавкой, исчез во мраке. Заключенный успел шепнуть ему лишь несколько слов. Покамест их содержание неизвестно, поскольку личность человека в очках до сих пор не установлена». Это единственная моя государственная ложь за двадцать лет службы. Как видите, я даже сейчас краснею... Я был этим человеком в очках. Я, господин начальник уезда. Я совершил этот подвиг. Совершил, руководствуясь не какими-нибудь политическими симпатиями... Просто — из чистого гуманизма, сочувствуя господину Аугустинасу, как мужчина мужчине, поскольку, поверьте, он был невероятно смешон, какими огромными ни были бы его заслуги перед родиной и нашим союзом таутининков... Это он тогда погладил меня по голове. Это он шепнул вышеупомянутые слова, которые смею еще раз повторить: «Выигрывает тот, кто ориентируется на будущее». Имею честь сообщить вам, что произнося эту сентенцию, господин Вольдемарас был уже в штанах и, быть может, поэтому его слова оставили такое неизгладимое впечатление. Я не шучу. Нет. Исходя из этих слов, я мыслю... Господи боже мой... Можешь ведь всю жизнь пахать, как вол, ради родины своей и союза таутининков, а умереть последним дураком без орденов и медалей... Под забором!.. Подобно бешеному барану из рапорта Юлийонаа Заранки... Ха-ха! И с другой стороны, достаточно тебе, при удобном случае, сделать мельчайшую услугу видному государственному мужу, и твое будущее, твоя карьера обеспечены!.. Спасибо господину Вольдемарасу. После стольких лет безмолвной и преданной службы он открыл мне глаза. С того часа я закоснелый сторонник Вольдемараса и жду не меньше вас, когда он, вернувшись из-за границы, станет властителем нации, государства и нашего с вами будущего. Вот, господин Клеменсас, и весь секрет, почему вы сейчас не сидите в тюрьме, а являетесь покамест начальником уезда. Почему вы не ликуете? Почему не улыбаетесь?

— Чего вы от меня хотите?

— За худо отплатить добром, господин Клеменсас, как и положено честному католику.

— Я не позволю! Не позволю надо мной издеваться!

— Это я не позволю! Я! Юлийонасу Заранке издеваться над вами, как пауку над комариком! Он же вас запутает, высосет кровь по капельке, а капитал — по тысчонке, и вышвырнет к черту не только из удобного кресла, но и из... Вы же в его глазах уже политический труп. Мне искренне жаль вас, коллега и единомышленник. Вас он откровенно всюду поносит... Называет слизняком, подтиркой Юрате и тому подобным...

— Я не верю! Не верю ни одному твоему слову.

— Прошу не волноваться, господин Клеменсас! Пока я постараюсь не скомпрометировать вас в глазах Юлийонаса. Я буду действовать против него инкогнито, как частное лицо, обладающее некоторым опытом криминалиста и некоторым отпуском. Ах, какое счастье, что моя и барышни Суднюте дороги разошлись, и мне не грозит Паланга или Бирштонас! У меня свободные ноги, руки, сердце и ум. Пожелайте мне удачи, господин Клеменсас!

— Уйдите с глаз долой...

— Если я погибну, постарайтесь над моей могилой сказать проникновенную речь и отметить мои заслуги перед вами лично, перед уездом, родиной, союзом таутининков и особенно перед его неудачливым сыном господином Вольдемарасом... во время легендарной свадьбы. Ха-ха! Спокойной ночи!

— Пускай тебе черт шею сломит, — прошептал господин Страйжис, оставшись в одиночестве, и, вдруг упав на колени перед распятием, задыхаясь, сказал: — Господи, не завидуй его счастью!

Господин Кезис сдержал свое слово. В ту же ночь он обрядился в старую крестьянскую одежду покойного отца, положил в карман штанов револьвер, спрятал документы на груди в непромокаемом мешочке и, взяв своего любимого пса Папоротника, двинулся в сторону Лабанораса. Быстрее, быстрее, пока снова не стала мучить проклятая мысль приложить холодное дуло к виску и нажать на спуск. К счастью или несчастью, но внезапно возникшая при чтении рапорта Заранки сладкая идея разоблачить его фактически спасла жизнь господину Кезису, которую он решил было прервать после яростного расставания с барышней Суднюте, даже написав по этому случаю завещание. Покидая свою квартиру, господин Кезис сжег этот презренный документ и вымазал его пеплом руки и лицо, чтобы уподобиться обезумевшему крестьянину, который ищет цыган, в прошлом году поджегших его хутор и угнавших лошадей... С такой историей ему легко удалось найти дорогу к бывшему стойбищу лабанорских цыган. А потом уже по приграничным лесам вел его дорогами и тропами пес Папоротник, обладающий абсолютным чутьем, которое господин Кезис старался еще обострить, поменьше давая ему есть и пить, потому что был свято уверен, что чувствительность голодного животного или человека обратно пропорциональна равнодушию его сытости. Чтобы Папоротник не был обижен, сам господин Кезис тоже почти перестал есть и пить. После первой недели поисков он сильно ослабел, после второй его стали донимать странные миражи и галлюцинации. Словно он уже не он — не взрослый мужчина, а маленький Зенукас, бегающий по зарослям папоротника и вереска со своей собачонкой Тузиком. Мечтающий найти тот край, где живет лаума из бабушкиных сказок. Это она развешивала на темных тучах сушить в лучах солнца разноцветные, привлекающие взор ленты, что сама ткала. Беги, мчись, и все нет конца дороге, а Тузик тявкает, скулит, зовет дальше в страну чудес... Ах, боже, ты один знаешь, как любил Зенукас Тузика. Без ума был от него. Целыми днями с ним бегал, даже ночью не желал с ним разлучаться. Никогда, никогда не изгладится из памяти Кезиса тот страшный день, когда отец Зенукаса, суровый волостной судья, приговорил Тузика к смерти за одно лишь то, что его единственный сынок, слишком много бегая с ним по лесу, стал плохо учиться. Господи, ты же помнишь, как взывал тогда Зенукас к твоей высочайшей помощи и как сурово отец покарал вас обоих, господь, ночью, как вор, украв Тузика и повесив в овине (прислуга Кезиса, ласковая Гертруда выдала эту тайну, чтобы ребенок зря не искал собачонку). Господи, не тогда ли сердце Зенукаса превратилось в жесткий камень, не тогда ли, сжав кулаки, он дал себе слово заделаться верховным судьей над всеми людьми и для начала повесить собственного отца? Без всякой жалости... Господи, что вышло из этих детских клятв и что из Зенукаса? Чем он, уже взрослый, отличается от того малыша, если решил любой ценой распутать дело Фатимы и доказать Страйжису, какой подлец — начальник полиции Утянского уезда... Словно от этого изменится испорченный мир... А может, Зенонас Кезис просто-напросто сходит с ума? Может, и впрямь уже пора в отставку? Господи, когда же успела пробежать жизнь? Ведь он даже настоящего друга, не считая собаки, не имел, женской любви не знал. Полгода сходил с ума по Регине Суднюте, пока не выяснил, что ей хочется не его из холостяцкого состояния вытащить, а своего друга юности Мерчюкайтиса из тюрьмы... Большевичка... Хилого, чахоточного, дни которого сочтены, который после свадебной ночи с постели не встанет... Предательница! Сгинь с глаз долой, погрузись в провинциальное болото! Будешь знать, как водить за нос начальника полиции государственной безопасности с корыстными целями. Правда, господин Кезис после этой дружбы с Суднюте тоже увяз в болото печали, растерял все до единого идеалы юности. Даже патриотический смысл своей долголетней службы утратил. Ладно, погоди, красная шлюха!.. Зенонас Кезис еще не сдался. Он выкарабкается, выплывет к светлым берегам, еще покажет миру, на что способен его проницательный ум. Папоротник, вперед! Папоротник, держись! Страдальцам принадлежит царствие небесное! Пока Зенонас Кезис держится на ногах, не будет покоя на земле ворам, убийцам, лгунам, жуликам и прочим насильникам... Он найдет свое призвание в полиции явной и начнет новую свою карьеру, успешно разоблачив главного преступника уезда — Юлийонаса Заранку. Может быть, Регина, ты хоть тогда поймешь, кого потеряла, и, орошая обильными слезами подушку в далеком захолустье, вздохнешь: «Зенукас, я никогда не думала, что ты такой...» И, быть может, черкнешь письмецо: «Зенонас, приезжай. Хочу быть твоей до могилы». Папоротник, вперед! Папоротник, нам нельзя сдаваться!