— Юра, возьми чуток повыше и топай точно по курсу сто сорок пять. Кажется, она там.

Долинка под брюхом «Поиска» уходила вниз, и большие пурпурные звезды, лежавшие на белом песке, становились все меньше, блекли, превращались в созвездия.

Батискаф прошел над гребнем скалы, покрытой водорослями, как густой шкурой. Водоросли были взлохмачены и, казалось, бились на ветру.

— Течение здесь сильное, — пояснил Каменцев, и Смолин почувствовал в его словах нотку тревоги.

Командир «Поиска» вдруг резко переменил позу на лежаке, крикнул Медведко:

— Куда рулишь? Левей бери! Левей! Вон в тот распадок.

Смолин бросил взгляд к обозначившемуся среди скал распадку, и в светлом треугольнике ущелья ему почудился контур странного предмета, напоминавшего задранную корму судна, врезавшегося носом в дно.

— Похоже на корабль… — пробормотал он. Но его не слушали.

Сверху донесся растерянный голос второго гидронавта:

— Не идет левее, Витя. Не идет! Несет совсем не туда.

Справа на батискаф надвигалась отвесная черная стена, в ее трещинах щетинились морские ежи, будто своими острыми иглами грозили гидронавтам.

— Бери выше! Резче! Резче! — кричал Каменцев, извиваясь у иллюминатора, — лицо его словно приклеилось к смотровому стеклу. — Еще! Иначе долбанемся. Ну!

Стена стремительно наваливалась на «Поиск», казалось, на дне произошло землетрясение и разом рушится весь этот странный потусторонний мир. Сейчас они врежутся в стену, и наверняка корпус батискафа расколется, как яичная скорлупа.

Но они не врезались, батискаф пронесло над самой вершиной скалы, лишь одна его лыжа скрипуче чиркнула по камню. Даже Смолину было ясно, что происходит нечто непредвиденное. «Поиск» стремительно несло вдоль горной гряды, над которой вздымались высокие, похожие на стесанные клыки вершины. Теперь уже не было сомнения, что батискаф попал в струю сильного придонного течения.

— Выше бери! — кричал Каменцев.

Судно уже не слушалось пилотов. Каменцев объявил, что придется сделать аварийный сброс балласта, но «Поиск» вдруг сам резко, по косой линии пошел вверх, к вершинам скал. Смолин поднял глаза и в серой студенистой толще воды увидел над собой нечто непонятное — над батискафом простиралась гигантской западней плотная паутина, словно давно ждала свою жертву.

— Что это?!

— Рыбацкие сети. Старые брошенные рыбацкие сети. Нам, ребята, хана, если…

Он не успел договорить. Смолин ощутил резкий толчок, ударившись головой о верхнюю стенку наблюдательного отсека. Казалось, «Поиск» влип во что-то мягкое, пружинистое, медленно и увесисто, как огромный поплавок, закачался над скалами.

— Не фига себе! — выдохнул Медведко.

Минуту молчали, осваиваясь с обстановкой.

— Ребята! Без паники! Только без паники! — вдруг заторможенно произнес Каменцев, и Смолин понял, что командир пытается овладеть и своим голосом, и своей волей. — Все будет о’кэй! Давай, Юра, забери в танки еще водицы. Пойдем на спуск.

Медведко повозился во тьме у рычагов управления, судно вдруг дернулось и стало медленно оседать вниз. Но оседание оказалось недолгим, и стало ясно, что «Поиск», зацепившись головой за сеть, как грузило, повис над скалами. Смолин взглянул вверх: ячейки белой сети плотно лежали на синеватом полотне океанского свода, прикрывая дорогу к спасению.

— Дай ход левым! — кричал Каменцев.

Судно стало медленно вращаться вокруг своей вертикальной оси.

— Правой попробуй!

То же самое, только вращались уже в обратную сторону.

— Дай задний — обоими!

Вырваться из плена батискафу не хватало сил. Сеть оказалась крепкой, видимо, краями она намертво зацепилась за вершины окружающих скал.

— Юра, выходи на связь! И микрофон дай мне!

Когда «Онега» ответила, Каменцев неторопливо, четко выговаривая каждое слово, сообщил:

— Я — «Поиск». Глубина девяносто семь. Время на борту пятнадцать сорок семь. При попытке всплыть аппарат застрял в старых рыболовных сетях. Делаем все возможное. Пока безуспешно. Прием!

Некоторое время «Онега» хранила молчание — переваривала весть. Потом в течение долгих минут где-то во тьме кабины микрофон все хрипел, и хрип у него был однотонный, без нюансов, казалось, нудно бормочет все один и тот же человек, даже не человек, а бесстрастный робот, которому безразлично, что там стряслось с тремя гидронавтами на глубине девяноста семи метров. Но говорил вовсе не один человек, а несколько — сперва вахтенный на пульте гидрофона, потом Золотцев, потом Кулагин, потом сам капитан, каждый по-своему старался успокоить попавших в западню, но каждому было очевидно: помочь оттуда, сверху, практически невозможно. Второго батискафа на борту не было. Приняли решение: будут пытаться ухватить сеть стальными кошками, как ведро, оброненное в колодец. Но океан не колодец, на подобной глубине довольно сомнительно что-то зацепить, ведь никто не знает точно, где находится батискаф, сигнальный поплавок на тросе к поверхности не пробился — не пустила коварная сеть.

— На какое время запас кислорода? — потребовал ответа динамик.

Там, на «Онеге», известно на какое, но, наверное, спрашивали потому, что не знали, что сейчас надо спрашивать.

— На сутки, не больше!

— Понятно… — вяло, как бы в раздумье проскрипел динамик, сделал томительную паузу — думал. И вдруг снова громко рявкнул, словно обеспокоился, не впали ли пленники в уныние: — Держите хвост пистолетом, ребята! Выручим!

— Выручим… — нервно засмеялся Медведко. — Это Кулагин. Ему там просто красоваться у микрофона. А нас найти все равно что иголку в сене. По теории вероятностей шанс близкий к нулю.

— Не скули! — недовольно отозвался Каменцев.

— Теория вероятностей полна загадок, — вставил свое Смолин. — Вот вам реальный факт: однажды в Монте-Карло выигрыш выпал на одно и то же число подряд двадцать девять раз. Вероятность сказочно ничтожна! И все-таки так было…

— Надо же! — удивился Медведко.

— Всякое бывает… — философски заметил Каменцев.

С этого момента настала томительная пора ожидания.

В иллюминатор смотреть надоело, ничего в нем не менялось, больше того, неприятно было в него смотреть — теперь казалось, что за бортам был уже не влекущий, завороженный покоем мир, а пол сырого холодного подвала. Временами обитатели батискафа перебрасывались фразами. Медведко вдруг вспомнил, что сегодня на ужин пельмени, а у него как раз к пельменям имеется соевый соус — в Италии купил. Каменцев ни с того ни с сего деловито предупредил: надо обязательно закрасить на борту «Поиска» глубокую царапину, которую получили вчера, задев о скалу. Потом Смолина спросили, не знает ли он хороших стихов. Раньше много знал, да все позабылось. Как там у Жуковского в «Кубке»? «А юноши нет и не будет уж вечно…» Как раз к ситуации! А что, если прочитать те, что прислала Люда?

Тоже не подходят. Он попытался представить себе лицо Люды — и не смог. Какие у нее глаза, брови, волосы? Все было расплывчато, неясно… Теперь между ними не только тысячи километров дороги по суше и морю, но и десятки метров водяной толщи, которые, оказывается, более непреодолимы, чем километры. Зато явственно представилась Ирина, даже ее голос, и он понял, что ему очень хочется ее увидеть. Несмотря ни на что!

Смолин нащупал блокнот, привязанную к тесемке шариковую ручку, на ощупь вывел на первом листке: «Тришка, где ты?»

Конечно, батискаф когда-нибудь найдут, и его тело тоже, и блокнот рядом с ним. Надо бы поставить глубину, дату и время. Сколько сейчас времени?

— Юра! Который час?

Медведко будто ждал этого вопроса, с охотой сообщил:

— Пятнадцать пятьдесят.

Значит, прошел лишь час после того, как они застряли. Смолин почувствовал, что у него начинают замерзать ноги. В таком положении даже в водах тропического океана охлаждение наступает быстро.