Бауэр сам взял у бармена две стеклянные кружки янтарного пива, одну поставил перед Смолиным, другую приподнял:

— Счастливого пути!

Крупным глотком опустошил кружку на добрую четверть, тыльной стороной ладони отер губы и тихо произнес:

— Вашему судну грозит беда…

Он не вдавался в подробности, он просто коротко объяснил: из определенных источников — не надо спрашивать из каких — ему стало известно: заход «Онеги» в Сент-Джорджес кое-кому не очень понравился, особенно раздражило массовое паломничество гренадцев на судно. И вот решили результаты визита нейтрализовать. Так и приговорили: «нейтрализовать». Нужно запугать и гренадских руководителей, и русских, чтоб отбить охоту к новым подобным визитам судов, особенно научных, которые приравнены, как известно, к военным и шпионским. Запугать можно лишь крайним средством. Каким — понятно: наиболее популярным в наше время — террором.

— Словом, подумайте сами. Ведь у вас на борту за минувшие три дня посетителей было предостаточно. Да и со стороны бухты подступы к судну не представляли сложности…

Он отпил еще один большой глоток пива и облегченно вздохнул:

— Как говорили древние: «Я сказал и спас свою душу». — Взглянул Смолину прямо в глаза. — Я рискую. И по правде говорю, ни за что не пошел бы на такое, если бы не Клифф Марч, мой друг… — Помедлил, словно соображая, говорить ли дальше. — …И если бы не Вы сами. Скажу откровенно, мне вовсе не по душе будет узнать, что вы взлетели в воздух со всем кораблем. Ведь сейчас так модно незаметно подложить кому-то в карман маленькую аккуратную бомбочку.

— Спасибо! — сказал Смолин, когда, допив пиво, они встали.

— Не за что! — ответил американец громко, чтобы слышал бармен. — Я рад, что угостил вас, коллега, на прощание отличным гренадским пивом. Ведь о его качестве беспокоится сам губернатор.

На причале у трапа стоял Руднев.

— Кажись, пивка пропустили на дорожку? — спросил с завистью. — Видели, видели! Неплохое здесь пиво! Но в Италии лучше.

Смолин поднялся по трапу. У борта его ждала обеспокоенная Ирина.

— Что случилось? Ты уехал так поспешно.

Он постарался придать лицу самое беззаботное выражение.

— Ничего особенного! Просто американец захотел на прощание пропустить со мной по кружке пива.

— Знаешь, что сказал Филипп при прощании? Увидев американца, он сказал, что этот янки из тех живущих на острове белых, которые не терпят Бишопа и хотят его свалить. Филипп не раз видел его машину возле домов, где, как он считает, «копят злобу». И предупредил: «Не верьте этому янки!»

— Ты кому-нибудь об этом уже сказала?

— Да! Мосину.

Перед заходом солнца «Онега» покинула порт Сент-Джорджес и, выйдя в открытое море, легла в дрейф. Остановили главные судовые машины. Была уже ночь, все безмятежно спали, и никто на это не обратил внимания — мало ли что бывает на судне, может быть, профилактика дизелей. Не смыкали глаз лишь те, кто был приобщен к тайне. Оберегая нервы остальных, они взяли на себя всю тяжесть внезапно свалившейся на «Онегу» тревоги.

Еще в порту после встречи с американцем Смолин тут же направился к начальнику экспедиции. У Золотцева было хорошее настроение: заход на Гренаду завершился благополучно, никаких ЧП, все довольны. Горько было огорошивать его недоброй вестью.

Прежде чем начать разговор, Смолин положил на стол подаренную Филиппом ракушку. Увидев ее, Золотцев охнул, всплеснул в восторге руками, потом взял ракушку с такой осторожностью, будто это был птенец.

— Как же обрадуются мои ребята! Вы, Константин Юрьевич, добрый ангел!

— Нет, увы, сейчас я для вас ангел вовсе не добрый!

Услышав грозную весть, Золотцев немедленно поспешил к капитану, и через четверть часа в капитанской каюте собрались те, кому предстояло решить, как действовать дальше.

Смолин поразился, взглянув на капитана. Лицо пожелтело, осунулось, в глубоких складках у рта, казалось, навсегда застыло страдание. Смолин уже знал, что перед рейсом врачи на берегу колебались: пускать или не пускать Бунича в рейс, но все же пустили. Непросто взять на себя ответственность и «выбраковать» опытного, не столь уж пожилого капитана, тем более накануне выхода, Бунич настаивал, и врачи сдались. А теперь уже всем ясно: не выдюжил капитан. Боли усилились, отпускали лишь на несколько дней, капитан появлялся на своем посту ненадолго, потом снова тянулся к койке, которая приносила ему не столь уж большое облегчение. На Гренаде врач-англичанин, который осматривал капитана, ничем реально помочь не смог. Кулагин посоветовал Буничу отправиться с Гренады на родину самолетом, но тот наотрез отказался: до прихода в родной порт судна не оставит.

Летучее совещание вел сам капитан. Как всегда, смотрел не на собеседника, а на свои лежащие на столе кисти рук, словно именно они постоянно занимали его внимание. Поначалу разгорелся спор, верить или не верить Бауэру, кому отдать предпочтение: странному американцу, который не внушал особой симпатии, или бесспорно доброжелательному гренадскому рыбаку.

Золотцев придерживался оптимистической позиции:

— Не хочется верить в худшее. Зачем взрывать? Ведь у нас вполне мирный пароход. И кому взрывать? Гренадцам? Они вроде бы хорошо к нам относятся. Американцам? Но неужели американцы могут пойти на такое? Мы же только что принимали их ученых как друзей. Скорее всего просто-напросто запугивают!

«А может быть, все-таки американцы?» — подумал Смолин, вспомнив услышанное в Сент-Джорджесе в министерстве: «Американцам верить нельзя!» И тут же отверг мысль, уж очень она показалась нелепой.

— Насколько мне известно, — вставил свое Ясневич, — в современной политике к диверсиям некоторые державы прибегают нередко. Например, во время войны Индонезии с Голландией за Западный Ириан…

— Плевать нам сейчас на Западный Ириан! — недовольно оборвал Ясневича капитан. — Нас волнует «Онега».

— Как подчеркивает Константин Юрьевич, американец не говорил определенно. — Золотцев бросил вопросительный взгляд на Смолина. — Так ведь?

— Примерно так.

— Вот видите! — Золотцев многозначительно поднял палец. — Он только предполагал! Призывал к бдительности!

Кулагин сухо, со скрытой иронией в голосе вставил:

— Мог бы и не призывать. Без американца знаем, что такое бдительность. По их милости знаем! Именно поэтому я расставил на всех основных точках надежных людей. Мышь и ту заметили бы!

— Слава богу! — усмехнулся Чуваев. — Научились! Задним умом мы крепки. Теперь и мышь не пропустят, а в Танжере прозевали двуногого зайца. — Чуваев мстил за ученый совет.

— Будем проверять! — заключил Бунич. — Досконально. Первая проверка немедленно — по главным узлам. Вторую учиним за пределами тервод. Чтобы не привлекать внимания. Все!

Произнеся заключительное слово, капитан поднялся из-за стола с таким видом, будто во всем случившемся были виноваты они, собравшиеся сейчас в его каюте, а ему, капитану, приходится расхлебывать их легкомыслие и безответственность.

Специально отобранная команда прочесала все жизненно важные отсеки судна, куда мог проникнуть лазутчик с берега. А выйдя за пределы гренадских территориальных вод, «Онега» снова легла в дрейф и стала дожидаться восхода солнца — свет нужен был для аквалангистов, которых направляли для осмотра подводной части корпуса.

Но когда взошло солнце и заняло на небе то положение, при котором его лучи пронзали воду почти отвесно, на задание отправился всего-навсего один аквалангист — Медведко, пилот «Поиска». Оказалось, что второй акваланг, входящий в техническое снаряжение судна, не исправен.

— Вот здесь, видите, сломан клапан, — объяснял старшему помощнику боцман Гулыга.

— А где вы были раньше, боцман? — возмутился Кулагин. — Это ваши обязанности — следить за исправностью такого оборудования. Почему не доложили?

Боцман обиженно оттопырил нижнюю губу, недовольный тем, что кричат на него, боцмана, к тому же в присутствии других.