Нет, так нельзя. Надо что-то придумать, на то он и теоретик.

— Ребята, не попробовать ли нам сделать вот что. Создать максимальный крен на нос. Давайте-ка все трое притиснемся как можно ближе к носовой части и начнем батискаф раскачивать, а для усиления крена включим на полную оба мотора. Я вот сделал в уме расчеты: если учитывать силу подводного течения, инерцию и вес судна, то…

Они поверили в эти расчеты как в заклинание, с отчаяньем обреченных. Действовали разом, на одном дыхании, словно были единым организмом, устремленным к почти недосягаемой цели. И роковые обстоятельства, которые мертвой хваткой вцепились в «Поиск», поддались, раскрыли створки капкана под натиском не столько мускулов людей и мощи изнемогающих от напряжения моторов, сколько под напором вдохновенного порыва человека к спасению.

Кабина батискафа вдруг стала стремительно наполняться светом, и через несколько минут в ее верхний иллюминатор ударил тугой солнечный луч, весело блеснул на молодых зубах Юры Медведко. Батискаф закачался на волне. Спасены!

— Вот что значит понимать в теории невероятностей! — сказал Юра, отвинчивая крепления люка.

Когда Смолин спрыгнул с моторки на площадку лацпорта, со всех сторон к нему потянулись руки, поздравляли с возвращением. Где-то рядом взахлеб трещала кинокамера. Смолин услышал приказной тенорок Шевчика:

— Встаньте сюда! Ближе! Еще ближе! Пожимайте руки! Еще раз!

На этот раз Смолин подчинялся напористому тенорку почти бессознательно и покорно — бог с ним!

Рука Золотцева была влажной и вялой, а губы бескровными.

— Если бы вы знали, что я пережил за это время! — бормотал он, понизив голос, чтобы не слышали другие. — Ведь это я вас уговорил на спуск…

Они поднялись на кормовую палубу. Наверное, здесь собрались почти все, кто находился на «Онеге». Его глаза сразу же отыскали в толпе Ирину. Она вскинула руку, словно хотела, чтобы он увидел ее, но рука вдруг потеряла уверенность и слабым движением пальцев устало провела по лбу.

— Что будем делать, Всеволод Аполлонович? — спросил Золотцева Каменцев. — По плану еще одно погружение.

В глазах гидронавта полыхал мальчишеский азарт.

— Бог с вами, голубчик, какое там погружение! После всего, что случилось! — покачал головой Золотцев.

— Но ведь Крепышин ожидает, — не отступал Каменцев.

— Крепышин не пойдет! У него давление!

— Что ж, получается, не закончим работы, — вздохнул Каменцев. — А мы с Константином Юрьевичем такое видели! Закачаешься! Похлеще всего остального.

Все взгляды остановились на лице Смолина.

— В самом деле? — настороженно спросил Золотцев.

— В самом деле! — подтвердил Смолин.

Золотцев, нахмурившись, смотрел себе под ноги. Он колебался.

— Я готов пойти снова, — сказал Смолин.

— Я тоже! — присоединился к нему Ясневич.

— Отлично! — обрадовался Каменцев. — Заглянем туда, где нет сетей, где мы вчера были…

Смолин вдруг вспомнил мельком им увиденный на дне странный овальный предмет внушительных размеров, похожий на корму судна. А вдруг погибший корабль? Он хотел сказать и об этом, но к нему подошел Клифф Марч.

— Помоги мне, Кост! — сказал он. — Переведи-ка вот что. Кажется, на дне вы ухватили за хвост самого Нептуна, пожалуй, русской экспедиции не помешает, если на ее добычу взглянет и парень из Бостона. Для пущей объективности. Как?

Смолин перевел. И добавил от себя:

— Я думаю, что в его словах есть резон.

— Вполне! — подтвердил стоявший поблизости Солюс.

Золотцев бросил на него быстрый взгляд:

— Вы так считаете, Орест Викентьевич?

— Да! Это придаст всему, что вами обнаружено, уже иное, так сказать, международное звучание и… — Академик вежливо улыбнулся. — И сделает ваш научный отчет более весомым.

Было ясно, каких усилий стоит Золотцеву принять решение, которому противится вся его натура, — ведь только что чуть не потеряли людей! А тут просится иностранец, да еще шеф американской группы!

Он сделал лишь слабое движение рукой:

— Пускай!

Счастливый Клифф Марч бросился в каюту переодеваться для погружения.

Через полчаса все снова собрались на корме провожать очередную экспедицию на океанское дно. У лацпорта покачивался на волне катер, в котором были все те же Руднев и верткий, бойко зыркающий задорными глазами Цыганок. К ним присоединился радостно возбужденный Клифф Марч, он был в одних плавках, но за его ухом торчал неизменный карандаш, а рука сжимала коленкоровую корочку записной книжки.

Рядом со Смолиным облокотился на планшер борта Томсон. Невозмутимо попыхивая едким дымком трубки, долго молчал, наблюдая за уходящим в океан катером, потом неожиданно спросил:

— Не попадалась ли вам на дне какая-нибудь затонувшая посудина?

— Вы имеете в виду затонувший корабль? — Смолин вспомнил странные очертания неведомого предмета, лежащего в глубине ущелья. — Что-то похожее было. Не знаю, может, мне показалось. На дне много всякой всячины.

Американец снова сунул мундштук трубки в рот, сделал глубокую затяжку, медленно выпуская дым, подтвердил:

— Это верно! Чего там только нет!

Марч вернулся потрясенным. Ступив на палубу «Онеги», он неожиданно для всех запрыгал на одном месте, тряся бородой, закричал по-русски:

— Я есть Гагарин! Я есть Гагарин!

При этом то ли из бороды, то ли из-за уха выскочил карандаш и покатился по палубе. Сейчас Клифф Марч вовсе не был похож на человека, у которого все эмоции точно вымерены заранее. Он ликовал.

Увидев Смолина, схватил его за руку:

— Это открытие! Вы никому не должны отдавать свой приоритет! Вы должны первыми сообщить о нем миру!

— Как сообщить?

— Немедленно! Послать телеграммы в крупнейшие газеты мира. В наши, американские, в том числе. Важно первыми застолбить золотую жилу, как столбили у нас на Клондайке: это — мое! Могу помочь. Через четверть часа ты будешь говорить с Норфолком. А оттуда сообщат в большую прессу. Только скажи!

Как Смолин и предполагал, предложение американца начальник экспедиции подверг сомнению.

— Нашуметь на весь мир просто. Только о чем шуметь? Что сказать миру? Открыли Атлантиду? А вы уверены, что это именно она? — Золотцев говорил твердо, даже резко, словно осуждал. — Молчите? Не уверены. А уверенность может появиться лишь после тщательных, повторяю, тщательных исследований. Не с налета.

Он блеснул очками, поднимая строгие глаза на Смолина:

— Разве я не прав? Скажите мне вы, как ученый?

— Может быть, и прав, — согласился Смолин. — Но Марч прав тоже. Нам нужно, как он сказал, «застолбить». У них это делается быстро. Своего они не упустят.

— «Застолбить»! — передразнил Золотцев. — Марчу хорошо говорить. А мне каково? Сообщить всему миру о наших грезах. С иностранной печатью связаться! Так ведь меня завтра же в институте обвинят в легкомыслии, пальцем показывать будут: вот тот, кто открыл Атлантиду! Ха-ха!

— А вдруг это действительно Атлантида? И мы ее открыли!

Золотцев грустно усмехнулся:

— Если говорить откровенно, голубчик Константин Юрьевич, лично для меня проще и спокойнее ее не открывать. Увы, поставлен в такие условия. Есть план, и я должен его выполнять. За неоткрытие Атлантиды с меня не спросят. А вот за невыполнение плана…

Сердитым движением руки он воткнул в пластмассовый стаканчик на столе шариковую ручку, которую во время разговора нервно вертел в руках.

— Ладно! Обо всем этом подумаю я сам!

Было ясно, что начальство ставило в разговоре точку.

После ужина в лаборатории геологов решено было отметить появление новых достойных членов племени гидронавтов. Лаборантки на скорую руку понаделали бутербродов. Каждый из именинников принес по бутылке сухого вина, более крепкое питье не разрешалось. Правда, Смолин, не зная о запрещении, захватил купленную еще на родине в день отхода бутылочку марочного коньяка, да у Клиффа оказался припрятанным виски в фигурной, похожей на графин, бутылке. Хозяин лаборатории Рустам Мамедов был первым научным наблюдателем на «Поиске», к тому же его недавно избрали секретарем временного судового партийного бюро. Ему и предоставили право приветствовать новопосвященных гидронавтов. Правда, кое-кто сомневался в красноречии Мамедова, обычно молчаливого, как сфинкс, но тут Рустам удивил всех.