Ничуть не испугавшись, она приложила посох к своему плечу и поднесла к губам свирель — в воздухе разлилась мелодия. Тонкая, невесомая вибрация звала в небеса. В ней звучало едва слышное дрожание солнечных лучей, трепещущая песня ветра, шелест листвы. Она манила, наполняла грудь легкостью, проникала в поры ощущением свободы.

Прислушиваясь к музыке свирели, зверь наклонил голову, а затем моргнул. В его взгляде появилось осмысленное выражение, словно он пробудился ото сна. Зверюга вытянула свою шею к Иине. Она подошла к ней. Протянула раскрытую ладонь. Зверь носом уткнулся в нее, с шумом втянул воздух, а затем, выпустил его двумя облачками пара сквозь широкие ноздри. Иина провела рукой по чешуе вытянутой морды.

— С рождением, малыш.

Малыш? Каким же он будет когда вырастет?

Длинный хвост зверя черкнул по камню арены. Край его кисти прошелся по Арвену, тот даже не пошевелился. Инна прикоснулась щекой к чешуйчатой морде и что-то зашептала, зверь едва заметно качнул головой. Кажется, эта тварь еще и разумна.

Зудящее чувство опасности пришлось по моему хребту, будто под кожей протянули атласную ленту с острыми краями. Я обернулся.

В окружении наемников стоял Ви Рей, бешенно раздувая ноздри. Жив, труков сын, аж жалко стало. Его убийственный взгляд метнулся от тела храмовника, над которым завывали монахи, ко мне. И я подумал, может довести дело до конца?

Ви Рей что-то пробормотал сквозь зубы. Его люди, сжимая оружие, двинулись в мою сторону, никак благодарность за спасенные жизни высказать. Я приготовился к атаке.

Но их опередил очнувшийся не вовремя кривоносый. Он кинулся к клеткам и распахнув двери выпустил на свободу тварей. Повинуясь его свистку, они бросились в нашу сторону, раскидав моих противников. Но остановились у края литринового кольца. Притихнув, словно брошенные щенки, кайлоты тихо заскулили и опустились на землю, не сводя с Иины жалостливого взгляда. Она не замечала их, стояла к ними спиной, продолжая шепотом разговаривать со своим зверем.

Со стороны монахов донесся изумленный крик. Пыльной волной их раскидало в разные стороны. А когда пыль осела предо мной стоял Верховный.

С его лица, залитого кровью, на меня смотрели полные ненависти глаза. Он вывернул руку и схватился за рукоять стилета. Лезвие медленно поползло вверх, неохотно покидая черепную коробку.

Знал же, что не смогу его надолго остановить, хорошо хоть успели силу перенаправить.

— Ты! — взревел он.

В мою сторону полетел брошенный стилет, который я, играючи, перехватил в воздухе.

От ора храмовника непонятный зверь взвился в небо. Пронзив лиловые облака, он спикировал на край башни и замер, наблюдая за ареной. Иина обернулась, вцепилась в посох, переводя испуганный взгляд то на замерших у ее ног кайлотов, то на восставшего храмовника.

Вот теперь начнется самое интересное!

Возбуждение прошлось по моим мышцам легкой дрожью. Я издевательски посмотрел в глаза Верховному, которые стремительно меняли цвет, и с гордостью произнес:

— Я!

Он сжал кулаки, по-девчоночьи топнул ногой и закричал.

Багряная волна чистой магии пронеслась по острову, словно круги по воде от брошенного камня, вновь сбивая людей с ног.

Меня ударило в грудь, отбросив внутрь литринового кольца, прямо на Иину.

Иина

В голове звенело. Я села, потирая ребра, тряхнула головой, разгоняя туман, и в страхе зашарила рукой по поверхности камня, нащупывая посох.

К нам шел храмовник.

Воздух вокруг его фигуры полыхал алым. Старческое лицо оплывало свечным воском. Меня передернуло — зрелище было омерзительным, словно в Верховного плеснули кислотой. Он приближался, с каждым шагом роняя на землю капли стекающей плоти. Сквозь размытые потеки проступало другое лицо. Молодое и… женское. С лицом менялась и фигура: она становилась меньше, тоньше, изящнее. Пропал красный балахон — вместо него на ветру развевались белоснежные шелка. Седые редкие волосы налились золотом, тяжелой волной, упали на плечи.

На поляне зашевелились люди. С тихим стоном они, один за другим, поднимались, словно ожившие зомби. Во взгляде каждого горело слепое почитание. На негнущихся ногах, они подтягивались к бывшему храмовнику, словно стадо баранов к пастуху. За спиной послышалось тихое позвякивание.

Я обернулась и посмотрела на братьев, кажется Арвена с Рудгардом тоже зацепило. Хотя далеко они не ушли, длина цепей не позволяла. Ну, хоть целы, а с остальным разберемся.

Наконец-то посох попал мне под руку. Я вцепилась в него, как в спасительную соломинку. Пара кайлотов, припадая на пузо, подползли ближе ко мне. Словно обычные собаки, они уткнулись под руки, помогая подняться. Я опешила, но приняла помощь. От внезапно подобревших тварей не исходило опасности, сейчас они были куда адекватней некоторых личностей, которые плотным кольцом окружали площадку.

Кайлоты замерли у моих ног. Опираясь на посох, я прикидывая, как буду наносить удар этому… этой… в общем, непонятному умертвию, которое двигалось в нашу сторону, чтобы добить его окончательно. Косясь на кайлотов, Лунг тихо сказал: «Не торопись».

А куда мне торопиться? Теперь я никого не боялась. Ни Владетеля, ни Верховного, ни какую-то Дарайю.

Потому что под маской храмовника оказалась именно она — прекрасный кукловод, который смог обыграть даже Ви Рея. Вот чувствовала, что с ней что-то нечисто.

Дарайя остановилась перед нами.

— Вы! — ее голос дрожал от злости — Вы все, — она указала на нас дрожащим пальцем и сорвалась на крик, — испортили!

Лунг встретил ее шутовским полу поклоном:

— Иина, позволь представить Ларайю — богиню любви.

Я округлила глаза. Твою мать! Эта⁈ Мелкая пигалица с замашками диктатора? В груди разом выгорели все чувства, оставив внутри сверкающий, холодный кристалл гнева.

Вот еще одного бога мне не хватало для полного комплекта! Так это она пытается уничтожить мир, но какого черта⁈ Она должна за бабочками в животе следить, песнями соловья и лютиками-цветочками заниматься, а не плодить трупы.

Лунг заметил мое изумление, хмыкнул:

— Не удивляйся, с обратной стороной любви — ненавистью, она тоже неплохо справляется, я бы сказал — виртуозно, — на его словах Ларайя самодовольно сморщила носик, — Ой, только не нужно так кривится, тетушка, злость портит цвет лица. Хотя ты и так уже безнадежно испорчена.

Ларайя сощурила глаза, став похожей на обиженного котенка. И хотя она по-прежнему была божественно красива, но сквозь красоту просвечивало черное нутро. Она брезгливо скривила пухлые губки:

— Не больше тебя. Как был мальчишкой, так и остался. Я просила только одно — принести дары. Ты не справился и разочаровал меня, за что и поплатился, Поэтому, уйди с дороги. — Ларайя встретилась взглядом со мной. — Не знаю, что пообещал тебе Лиалас, но, надеюсь, будешь умнее? Отдай их.

Богиня протянула руку. Я отодвинула посох подальше от загребущих пальчиков. Свирель, за поясом штанов, зашлась внутри головы какофонией звуков, предупреждая об опасности. Будто я сама не понимала, что отдать дары, это как вручить Ларайе ключи от мира.

Пауза затянулась. Она нетерпеливо качнула ладонью и сделала шаг. Кайлоты угрожающе зарычали на нее. Милые песики. Похоже, даже твари понимали, кто здесь настоящая тварь.

Я отрицательно махнула головой:

— Пожалуй, откажусь. Вы мне не нравитесь.

Ларайя сжала ладонь в кулак и опустила руку. Голубой взгляд богини потемнел, словно с его дна взвилось облако грязи. Где-то на задворках сознания промелькнула мысль: это же любовь, она должна править миром, а я ей мешаю. Может, уступить?

Твою мать! Какая любовь?

Если мне не изменяет память, любовь — это совокупность химических и биологических процессов, появление которых вполне объяснимо с точки зрения современной науки и не имеет к божественной стороне никакого отношения. А эта всего лишь пакостная сколопендра. Пусть могущественная и красивая, но все равно сколопендра.