Что могло случиться с их нервами, если бы дворянам, знавшим графа Ориенталь как человека уважающего понятия чести, благородного наследника одной из славнейших аквитанских фамилий, потомка крестоносцев, первой шпаги Парижа, участника рекордного числа дуэлей в самом юном возрасте, короче, человека, который обычно не оставлял оскорбления своей личности и герба безнаказанными и поклонника не только острой шпаги, но и острого слова, — если бы довелось им присутствовать при этой беседе без подготовки, все бы эти пэры и лорды преждевременно поседели бы и слегли с инфарктом, а их родовые цветки на гербах и вовсе иссохли от тех эпитетов и обвинений, которыми щедро сыпал на голову своего любимого ученика мэтр Жасмин.

Их привела бы в неописуемый ужас такая реакция Гиацинта. Граф, выслушав все упрёки в свой адрес, мило улыбнулся:

— Да что вы, мэтр, шантаж ещё и не начинался. Пока.

Жасмин озверел:

— Ты чудовище!

— Не спорю.

— Если ты всеобщий любимчик…

— …в том числе и ваш, мэтр.

— В том числе и мой! Но это не даёт тебе права преступать черту, за которой в театре начинается анархия! Если ты артист, то изволь выполнять мои распоряжения, а если граф — вообще проваливай и не отбивай хлеб насущный у профессионалов!

Режиссёр продолжал ещё читать мораль в том же духе, а его дорогой ученик встречал все обидные слова неизменной сияющей улыбкой и покорно кивал, ожидая секунды, когда у Жасмина закончится дыхание и он потребует ответа. О! Гиацинт умел добиваться своего и ждал момента, чтобы разыграть беспроигрышную карту.

Наконец режиссёр остановился и спросил:

— Ну, что ты на это скажешь?

Гиацинт стал в позу, скрестив руки на груди и гордо склонив голову, ни дать ни взять — античный мученик за веру или титан из древней трагедии. Потом, возведя очи горе, он завёл длинный монолог в духе лучших ораторов Древнего Рима. И всё это без единого жеста, с невыразимым укором в голосе и трагическим взглядом, обращённым явно к Олимпу, где восседал грозный Зевс — мэтр Жасмин.

— …И вот, когда я, рискуя жизнью, бросаюсь на баррикады и ценой неимоверных усилий спасаю вашу… гм, гм…нашуоперетту, вместо медали за спасение театра я получаю… О!! Тяжкий рок! Куда смотрит твоё всевидящее око? Где справедливость в этом грешном мире? Я прошу, на коленях умоляю, дать мне сыграть роль всей моей жизни, но бессердечный тиран, прямо скажем, деспот в образе моего бывшего друга… и учителя…

На третьей минуте режиссёр сломался:

— Делай, что хочешь, только замолчи!

Граф оборвал на полувздохе самую тоскливо-ироничную ноту своей речи и засунул руки в карманы:

— Да? Всё что хочу? Благодарю вас, мэтр. Я пойду, не то опоздаю на выход, ладно?

Он подал руку Амариллис, катающейся в судорогах от смеха по столу, и с достоинством удалился.

За время этого спектакля, зрители только чудом не разбили дверь кабинета на тысячу осколков. Хуже всех чувствовала себя Маргошка. Натал, как мог, поддерживал её и Виолу, сам шатаясь от хохота. Мадам Лили, хотя была одной из постоянных зрительниц этих сцен, но так же как другие, судорожно цеплялась за стенку и прилагала сверхусилия, чтобы подавить смех, иначе не слышно реплики сторон.

*****

Зрители, собравшиеся в тот вечер в театре, также получили удовольствие от водевиля. Особенно он понравился Розанчику и герцогу Провансальскому. В приподнятом настроении все поехали в гости к синьорам Сантолина, также присутствовавшим на представлении водевиля "Влюблённый садовник".

Кипарис Сантолина приехал из Флоренции по делам связанным с филиалами тосканских банков. Мэр города Ливорно собирал совещание банкиров несколько часов назад и, возвращаясь оттуда, синьор встретил знакомую карету герцога Джорджоне. Кипарис пригласил своих недавних знакомых вечером на банкет в честь удачной сделки. И вообще, за встречу.

Особняк Сантолина хорошо знакомый всем гостям (кроме супругов Ориенталь и актёров) по предыдущему приезду, находился примерно на равном расстоянии от отеля "Ливорно" и от порта, рядом с городской ратушей.

После спектакля (водевиль шёл всего полтора часа), все заехали в отель, переодеться для вечернего праздника. Амариллис и Натал также получили приглашение в гости. Уже у двери отеля выяснилось, что Амариллис забыла ключ от номера у себя в гримёрной, на столике.

— Подумаешь! — фыркнул Розанчик. — Сегодня днём тебя не смутило подобное обстоятельство. Давай опять через балкон, только к себе.

Амариллис презрительно смерила его взглядом:

— Во-первых, (она подёргала подол платья) костюмчик не тот, чтобы по стенам лазить, а во-вторых, я не забыла закрыть окна у себя в номере.

Тамара Сантолина краем уха услышала этот разговор.

— Разве вы не оставляете ключ в гостинице? — удивлённо спросила она.

Актриса непринуждённо засмеялась:

— О, разумеется! Но вы же видите мою рассеянность. Я так волновалась перед выходом, что по ошибке взяла его с собой. Надо было что-нибудь вертеть в руках, чтобы не нервничать, вот и забыла, а теперь расплачиваюсь.

Мальчишки восхищённо покачали головами.

"Нашлась-таки, что ответить. Брависсимо!"

Они все из-за слежки не рисковали оставлять ключи внизу у администратора отеля и таскали их с собой. Хотя есть множество других способов проникнуть в чужой номер, но, по крайней мере, бандитам пришлось бы больше потрудиться, и они рисковали привлечь внимание работников отеля.

Так или иначе, Натал и Амариллис должны вернуться в театр. Виола захотела ехать с ними. Амариллис не возражала, решив, что это удобный момент показать ей "статую Командора" у входа и объяснить, что вокруг них всех идёт какая-то странная игра. Гиацинт, естественно, не хотел её отпускать. Но, в конце концов, кто больше всех отстаивал права свободы личности? А раз так, нельзя быть тюремщиком собственной жене, особенно если её всё равно не удержать силой. Она решила, она поедет!

Граф не стал даже начинать этот разговор, просчитав заранее, чем он кончится. Но убедили его отнюдь не "гуманные" доводы рассудка, а то, что вместе с барышнями поедет Натал, и в кармане у него будет точно такой же пистолет-близнец, какой был у Гиацинта.

Почему был? Потому что перед поездкой в театр Джордано и Розанчик выпросили у графа это "старинное" оружие.

— Вы с Наталом вместе поедете, раньше нас, вам хватит один на карету. А у нас ничего не будет, хотя с нами поедут родители, — уговаривал Розанчик.

— Ты же стрелять толком не умеешь, — устало возразил Гиацинт, уже сдаваясь.

— Я умею, — вмешался Джордано. — Но, надеюсь, это и не понадобится. Исключительно для нашего спокойствия. И для вашего тоже.

И граф, пожав плечами, отдал им оружие, намекнув, что ему было бы спокойнее, если б они вообще не брали пистолет в руки.

Вот теперь Амариллис, её брат и Виола уехали в театр, пообещав не задерживаться.

— Привет!! — топнул ногой Розанчик. — А мы на чём поедем?

Он не шутил. Мэтр Жасмин не раскаялся в том, что сегодня роль тётушки играл Гиацинт, и на радостях (или с горя?) режиссёр увёл всю труппу гулять во французский ресторан. При этом он "увёл" и два оставшиеся экипажа. Кипарис Сантолина предложил всем свою шестиместную карету, и проблема решилась.

Вообще, из-за трёх минут пути до белого особняка Сантолина не стоило поднимать столько шума. Пешком бы дошли! Но, в целях безопасности, а скорее для престижа, решили ехать. И потом, если есть карета, зачем же ею пренебрегать?

Пассажиров оказалось, правда, не шесть, а семь. Две пары: супруги Сантолина, герцог и маркиза и "троица" — Розанчик, Джордано и Гиацинт. Фиалка Триколор в последнее время тосковала о монашеской жизни и ехать с ними на банкет и в театр отказалась.

— Как хочешь, — её мама пожелала дочке не скучать без них и ушла, шурша плащом из серебристо-голубой тафты. Фиалка помахала им ручкой из окна и взялась за молитвенник, поэтому не видела, как три или четыре тени, скользя вдоль домов, последовали за экипажем…