Андрей был вторым в отделении, кто пережил инъекцию. Хотя даже не в числе первого десятка. Коллеги с севера зашевелились чуть раньше.

На самом деле, идея такая же шикарная, как и всё в империи. Давайте относиться к радиации и заражению как к болезни! Один хрен мы не умеем ничего лечить, только указывать таблетками, кого фагоцитами травить. Пускай теперь организм сам проверяет уровень заражения и борется с ним. А мы ему покажем пальцем.

Вышло, правда, как всегда. Бред, запредельные температуры и почти стопроцентный шанс отправиться в морг в обмен на что? На ускорение обмена веществ? Оказалось, облажались и здесь. Операция, ещё одна, восстанавливающая терапия — и однажды он открыл глаза в крайне медленном мире.

Медленном и равнодушном. Будто ледяной барьер встал вокруг, отсекая от боли, горечи. Дом, испарившийся вместе с семьёй, любимая девушка, друзья, знакомые, перспективы — всё это больше не трогало, не заботило.

— Вы будете новым человеком. Человеком думающим. Когнитивным.

Остался только пустой, выхолощенный разум. Обезличенный до почти полной утраты собственного «я». Даже не порадовало известие о том, что алтарь золотого тельца всё же снесло ударом, и он больше не уродует образ города. Во-первых, ни в чём «Газпром» не виноват, а во-вторых… После случившегося хуже уже просто не будет.

В мире беспросветного равнодушия чем-то значимым осталась лишь учёба. Учёные изучали его, проверяли реакции, способности к обучению, здоровье, самочувствие, потихоньку повышали нагрузки. И давали лишь полезные, прикладные знания: по переделке и консервации домов, по дезактивации почвы и воздуха, по оказанию первой медицинской помощи. Утратившего личность безымянного нарекли однобуквенно. Эс. Одного из двадцати выживших — с «А» до «У». Отправили помогать городу, разбирать завалы, хоронить уцелевшие тела, эвакуировать неактуальные более автомобили, собирать заражённые почву и асфальт, упаковывать в пластиковые чехлы и вывозить на один из радиоактивных пустырей — так называемых «безрайонов».

И городить, городить всё новые и новые стены, перекраивать карту города, разбивать бывшие районы и улицы, сносить дома, которые уже никак было не спасти. Что-то пытались, что-то не могли, где-то улица фонила так, что счётчик захлёбывался, а где-то просто удачно проходила граница новых районов — агломераций. Живучесть агентов позволяла им спасать истерзанный город, отводить людей в относительно безопасные места, расселять по подготовленным под новые реалии домам.

И спасли! Спасли-таки! Может, год, может, больше — но однажды оказалось, что выжившие гражданские живут и жить будут, налажены поставки рационов, лекарств и дезактивирующей смеси, восстановлены насколько можно коммуникации. Война закончилась, оставив лишь пострадавших.

Одним из таких пострадавших оказался и Эс. Инвалид по сути, живущий будто на другой планете, неспособный ни на что, кроме выживания в условиях радиоактивного заражения, не умеющий ничего, кроме разбора завалов. Правительство отдарилось цидулькой и наградными часами, списало инвалида в запас и умыло руки. Зачем? Почему?

Первое время агент чувствовал себя странно. Не сделав ни единого выстрела, он, тем не менее, превратился в ветерана войны со всеми присущими — бессонницей, посттравматическим расстройством и полной неприспособленностью к жизни в гражданском обществе. Раньше он встречал таких людей, видел их взгляды. Чаще всего на инвалидной коляске, с гитарой в руках, с песнями о том, как краснели снега от рубиновой крови. И он сам такой.

Только вот в переходе не встанешь — завалили все переходы. И в метро не походишь по вагонам — затоплено радиоактивной жижей без шанса на восстановление. Человек-никто, человек-низачем каждый день вспоминал войну. Пытался спиваться — разогнанный организм нейтрализовал алкоголь чуть ли не быстрее, чем тот попадал в желудок. Пробовал другие способы забыться — с тем же результатом.

Помог, как ни странно, всё тот же Сергей Витальич. Точнее, агент А. Однажды условной ночью-2, что у инвалидов начиналась с шести часов утра, он набрал агента.

— Бездельничаешь, служба? Списали?

— Списали, — равнодушно подтвердил Эс.

— Мы тут с ребятами посидели, подумали, и появилась у нас идея. Интересует работа по специальности?

— Да.

— Тогда подходи через час по старому адресу. С собой айди, комм и зарядку.

— Понял.

«Ребят» осталось восемь, включая Эс и его дядю. Зато специалистов, желающих с ними поработать…

Он с таким остервенением вцепился в новые знания, что, не разбираясь, поглощал всё, что ему подсовывали. Криминалистика, рукопашный бой, разведка и контрразведка — набор странный, но агента это интересовало мало. Раз дают — значит, так нужно. Зарплата капает, невостребованная на полном коште, преференции в силе. Учись и ни о чём не парься.

Выходя из комнаты лишь восемь раз в сутки на приём пищи, он почти не общался с другими агентами, включая дядю. Лишь обмен парой слов за столом, новости — города начали откалываться в собственные автономии, особенно активно — после рассекречивания переписки между министрами, где те предлагали просто бросить людей; Штаты предлагают договор о взаимном сотрудничестве — очень уж им глянулась эффективность работы агентов и «прививки»; у самой «прививки» появилась продвинутая версия, и смертность теперь всего шестьдесят процентов — правда, нафига она теперь, если ветеранов девать некуда…

— Это всё ерунда, — говорил дядя, равнодушно крутя в руках сигарету. — Попомни моё слово — если мы разыграем карту, пополнение не за горами.

— Огоньку? — предложил агент.

— Не нужно. Я вроде как бросил.

— Вроде как?

— Привычка, Андрюх, штука такая — она либо есть, либо нет.

— О чём это вы?

— А ты проследи за собой, — дядя понизил голос, — обрати внимание на собственное поведение.

Агент так и не понял тогда, на какую мысль его хотел натолкнуть родственник, а вскоре стало совсем не до того. Сначала учебная нагрузка возросла так, что в сутках стало семьдесят два, а чуть позже и девяносто шесть часов. Появились новые тренировки на разрыв и износ, чтобы мышцы и сухожилия не рвались от работы на сверхскоростях, спецдиеты, спецлекарства, спецжизнь…

А через месяц дяди не стало. Полная выработка ресурсов организма, объективный возраст — 72 года, субъективный — 102. Эс проводил его в последний путь, не чувствуя ровным счётом ничего, а утром-3 его вызвали к начальству.

— Агент Эс, — поздоровался вечный зам Ка. — Ваша гражданская служба на этом завершается. Любое слово, что вы услышите после этого предупреждения, представляет собой государственную тайну. Вы готовы продолжить службу?

— Как завершается? А как же… — он осёкся. Всё верно, мог бы и догадаться! Слишком уж специфическими навыками его накачивали последнее время, а это пахнет то ли шпионскими организациями, то ли ещё какой эсбэ. — Готов.

— Подпишите о неразглашении, агент. — Дождавшись, когда Эс прикоснётся к дактилосканеру, проставляя подпись, Ка откашлялся. — С этого момента вы состоите на действительной военной службе Путиловской агломерации в статусе агента специального назначения МЧС. Ваш новый позывной — Хантер. Экипировку получите у интенданта. Вопросы?

— Я не прошёл стрелковую подготовку…

— Поверьте, Хантер, в вашем случае это только на пользу. С вашим ускорением пуля из огнестрельного оружия — объект достаточно неторопливый.

— Жить я буду здесь же?

— Вам будет предоставлена служебная квартира в спецзоне.

— Больше вопросов не имею.

С войны не возвращаются. Даже если ни в кого не приходилось стрелять, это всё равно война — защита своих близких, своего дома. И человек, справляющийся с этим несколько лет кряду, почти не имеет шанса прижиться там, где не приходится ежесекундно бороться за выживание. Ему непонятно, тревожно, а тщательно забиваемые в память навыки висят мёртвым, отвлекающим грузом.