Рассмотрение отвлекающих занятий позволяет еще раз вернуться к вопросу о чрезмерной преданности учреждению. Например, был один пациент, который несколько лет работал в больничной прачечной. Он исполнял функции неофициального старшего рабочего и, в отличие от почти всех других работников-пациентов, предавался своей работе с умением, рвением и серьезностью, хорошо заметными окружающим. Отвечавший за прачечную санитар сказал о нем: «Вон тот особенно много мне помогает. Он работает усерднее, чем все остальные вместе взятые. Без него я бы не справился». В обмен на это усердие санитар почти каждый день приносил этому пациенту из дома что-нибудь поесть. И все же в таком способе приспособления было нечто гротескное, так как его глубокое погружение в мир работы было явно не совсем искренним; в конце концов, он был пациентом, а не старшим рабочим, и ему часто прямо напоминали об этом в нерабочее время.

Как показывают некоторые из приведенных иллюстраций, отвлекающие занятия, очевидно, не обязательно являются нелегитимными; мы ставим их в один ряд с другими практиками вторичного приспособления из-за той функции, которую они выполняют для постояльца. Предельным случаем здесь является, вероятно, индивидуальная психотерапия в государственных психиатрических больницах; данная привилегия настолько редко встречается в этих институтах[474] и соответствующая форма контакта со штатным психиатром настолько уникальна для статусной структуры больницы, что во время психотерапии постоялец может в какой-то степени забыть, где он находится. Действительно получая то, что институт формально предлагает, пациент может успешно укрыться от того, что учреждение предлагает в действительности. Отсюда вытекает общий вывод. Вероятно, любая активность, которую учреждение предписывает или разрешает своим членам, представляет потенциальную угрозу для организации, поскольку не существует деятельности, в которую индивид не мог бы уйти с головой.

Некоторые подпольные практики ясно демонстрируют еще одну черту, которая составляет фактор всех подпольных практик: я имею в виду то, что фрейдисты иногда называют «сверхдетерминацией». Некоторые противозаконные действия совершаются постояльцами с долей презрения, ехидства, злорадства и триумфа и приносят им персональное удовлетворение, которое нельзя объяснить удовольствием, получаемым от результата этих действий. Действительно, для закрытых ограничительных институтов характерно то, что в них удовольствия, кажущиеся незначительными, могут определяться как существенные. Но даже с этой поправкой кое-что еще требует объяснения.

Одним из аспектов сверхдетерминации некоторых практик вторичного приспособления является ощущение, возникающее у индивида, когда он делает нечто, просто потому что оно запрещено[475]. Пациенты Центральной больницы, которые умели обходить правила особенно хитроумным способом, часто находили другого пациента — даже такого, которому нельзя было полностью доверять, — чтобы предъявить ему доказательства своего нарушения. Пациент, вернувшийся после затянувшейся допоздна вылазки в соседний город за ночными приключениями, на следующий день рассказывал кучу историй о своих подвигах; другой пациент подзывал своих друзей, чтобы показать, где он спрятал пустую бутылку из-под спиртного, содержимое которой он употребил вчера вечером, или же чтобы продемонстрировать презервативы в своем бумажнике. Было вполне обычным делом видеть, как проверяются пределы утаивания. Я знал одного крайне находчивого алкоголика, который тайком проносил в больницу пинту водки, наливал немного в бумажный стаканчик, садился на самой видной части лужайки, которую мог найти, и потихоньку напивался; при этом он дружелюбно приветствовал людей, половина которых была сотрудниками больницы. Я также знал санитара, который парковал машину прямо у буфета для пациентов — социального центра их вселенной, и там он и его друг-пациент обсуждали интимные качества проходивших мимо женщин, потягивая бурбон из бумажного стаканчика, стоявшего на коробке дифференциала, ниже поля зрения толпы, так, словно они поднимали тосты за дистанцию между ними и окружающей обстановкой.

Другой аспект сверхдетерминации некоторых практик вторичного приспособления заключается в том, что само их осуществление является источником удовольствия. Как говорилось выше в связи с любовными отношениями, институт может определяться как оппонент в серьезной игре, цель которой — победить больницу. Так, я слышал, как компании пациентов с удовольствием обсуждали возможность «выиграть» кофе вечером[476], метко используя этот широкий термин для более узкого действия[477]. Попытки заключенных пронести тайком еду и другие удобства в камеру человека, отбывающего одиночное заключение, можно рассматривать не только как акт благотворительности, но и как способ духовно присоединиться к человеку, выступившему против власти[478]. Аналогичным образом отнимающее много времени тщательное планирование побега, которым занимаются пациенты, заключенные тюрем и узники лагерей для военнопленных, можно рассматривать не только как подготовку к бегству, но и как способ придания смысла нахождению внутри.

На мой взгляд, практики вторичного приспособления сверхдетерминированы, причем некоторые — особенно сильно. Эти практики используются осуществляющим их индивидом далеко не очевидными способами: каков бы ни был их дополнительный результат, эти практики демонстрируют — пусть даже только для того, кто их осуществляет, — что он обладает Я и личной автономией, над которыми организация не властна[479].

Если функция практик вторичного приспособления заключается в возведении барьера между индивидом и социальной единицей, участником которой он должен быть, следует ожидать, что некоторые практики вторичного приспособления не будут иметь никакой самостоятельной ценности и будут служить лишь для выражения несанкционированной дистанции — «отвержения тех, кто отвергает тебя»[480], в целях самозащиты. Именно таково значение наиболее распространенных форм ритуального неповиновения, например ворчания или брюзжания, когда никто не ждет, что это поведение что-то реально изменит. Посредством открытой дерзости, которая не вызывает мгновенную выволочку, или замечаний в адрес начальства, отпускаемых вполголоса, или жестов, показываемых за спиной у начальства, подчиненные демонстрируют определенную отстраненность от места, к которому они официально приписаны. Иллюстрацию можно найти в рассказе бывшего заключенного исправительного учреждения в Льюисбурге:

Брендан Бигэн приводит пример из британской тюрьмы: «Надзиратель заорал на него. — Так точно, сэр, — крикнул он в ответ. — Вы правы, сэр, — и добавил тихо: — Говнюк»[482].

Некоторые из этих способов открытого, но безопасного занятия неразрешенной позиции очень красивы, особенно если они применяются коллективно. Опять же много примеров предоставляют тюрьмы: