Помимо использования замаскированных средств прямой коммуникации постояльцы тотальных институтов создают опосредованные системы[414] — в американских тюрьмах это называется «пускать воздушного змея», — а также иногда эксплуатируют уже функционирующие официальные системы[415].

В Центральной больнице пациенты пытались эксплуатировать существующие системы коммуникации. Пациент, который работал в столовой для персонала или имел друзей, которые там работали, мог иногда пользоваться внутренним телефоном на кухне, чтобы сообщить в свою палату, расположенную в другом конце кампуса, что он не придет на ужин (пациент, которому было разрешено выходить на территорию больницы, имел право пропустить прием пищи при условии, что он заранее поставит об этом в известность свою палату). Пациенты, участвовавшие в танцевальной терапии, могли использовать телефон в маленьком кабинете, примыкавшем к подвалу, в котором проходила терапия, а участники театральных постановок могли при желании воспользоваться внутренним телефоном, находившимся за кулисами. Разумеется, человек, отвечавший на звонок, должен был добиться аналогичного ослабления правил, чтобы получить доступ к телефону, поэтому завершенный разговор по внутренней телефонной линии между двумя пациентами или между пациентом и согласившимся принять звонок санитаром или другим официальным лицом становился чем-то вроде предмета гордости, знаком того, что пациент «знает что к чему» в больнице. Общественные таксофоны на территории больницы тоже иногда эксплуатировались или использовались для своих целей. Один пациент, имевший право выходить на территорию больницы, мог, оказываясь у определенного таксофона каждый день в одно и то же время, отвечать на звонки своей девушки, откуда бы она ни звонила[416].

У тайных систем транспортировки, независимо от того, используются они для перемещения людей, вещей или сообщений, есть несколько примечательных общих черт. Как только некоторая система транспортировки создается, она позволяет ее пользователям передавать через нее разные типы объектов. Как отмечал Грэм Сайкс, для руководства учреждения это значит, что первоначально довольно простое мелкое нарушение правил может позже стать функциональным основанием для строго запрещенной контрабанды[417].

Другой общий аспект систем транспортировки заключается в том, что любой постоялец, чьи рабочие задачи заставляют его перемещаться по территории института, как правило, естественным образом превращается в курьера и в итоге начинает эксплуатировать работу, будь то по своему собственному желанию или под давлением других постояльцев[418]. Сотрудники низшего эшелона, вынужденные регулярно посещать окрестные населенные пункты, и посторонние, которые регулярно контактируют с постояльцами, точно так же часто сталкиваются с давлением, принуждающим их стать поставщиками контрабанды[419].

Анализируя тайные системы транспортировки, мы обнаружили, что потребитель противозаконно транспортированного может быть тем же лицом, которое осуществило транспортировку. Но во многих случаях получатель нелегальной поставки регулярно пользуется услугами другого человека. Регулярно вписывая чужие усилия в свои замыслы, индивид может значительно увеличить диапазон и количество своих практик вторичного приспособления, включая те, которые не основываются на системах транспортировки. Поскольку такое использование других составляет важный аспект подпольной жизни постояльца, необходимо исследовать его формы и элементы социальной организации, лежащие в его основе.

Один из способов встраивания индивидом чужих действий в свои планы основывается на использовании нерационализируемой силы или того, что можно назвать личным принуждением: в этом случае помощник помогает не потому, что это улучшит его нынешнее положение, а потому, что неподчинение будет достаточно затратным, чтобы он рассматривал подчинение как недобровольное; при этом человек, требующий помощи, никак не обосновывает легитимность своего требования[420]. Не рассматривая здесь вопрос о присутствии данного принуждения в других, в противном случае «добровольных», формах кооперации, скажу, что в тотальных институтах неприкрытое личное принуждение может быть важным элементом подпольной жизни постояльцев; открытое лишение имущества, шантаж, применение силы, принуждение к сексуальной связи — все эти методы включения чужих действий в собственную линию поведения могут применяться без всякой рационализации[421]. Отдельные, но не менее интересные вопросы: как долго такое принуждение, став рутиной, может оставаться открытым и как скоро оно будет легализовано посредством взаимовыручки или морального оправдания?

В Центральной больнице, как указывалось выше в связи с местами для сидения, отказ от контакта со стороны многих пациентов в палатах для тяжелобольных создавал ситуацию, в которой они оказывались открытыми для личного принуждения; таких пациентов часто могли считать неспособными к противодействию и поэтому беспрепятственно эксплуатировали. Например, если по какой-то причине один пациент не считал свои ноги частью себя, о которой стоит беспокоиться, тогда другой пациент мог спихнуть их с табуретки, на которой они лежали, или использовать их, без разрешения, в качестве подушки. Поэтому неудивительно, что санитары иногда шутили насчет роли «Свенгали»[422] применительно к пациенту, известному хладнокровным использованием других, как, например, в случае, когда, по рассказам, один пациент Центральной больницы, чтобы не потерять хорошее место перед телевизором и при этом попить воды, использовал другого пациента как местоблюстителя — усадил его в хорошее кресло и пошел за водой, а по возвращении согнал его.

Главный способ использования другого — прямой экономический обмен с ним, предполагающий продажу или торг. В этом случае один человек содействует замыслам другого исключительно в силу предварительной открытой договоренности о том, что он получит взамен; от кого он получит это, неважно — торговый автомат или магазин «товары почтой» подойдет на эту роль так же хорошо, как и человек. Необходимые для такой кооперации социальные условия включают определенную степень обоюдного доверия к тому, что на самом деле стоит за видимостью, создаваемой каждой стороной; некоторый консенсус относительно того, какая цена была бы несправедливо высокой; некоторый механизм выражения своего согласия и принятия на себя обязательств в связи с куплей-продажей, а также веру в то, что использовать людей и вещи подобным образом — нормально. Можно сказать, что осуществление экономического обмена «отражает» эти социальные условия в том смысле, что оно обеспечивает знаки или свидетельства их существования. Позднее я рассмотрю тот факт, что в любой реальной социальной ситуации процесс экономического обмена будет модифицироваться под влиянием дополнительных социальных условий; здесь же я лишь отмечу, что в случае неразрешенных или подпольных обменов доверие к другому должно быть относительно высоким, так как другой может оказаться официальным лицом под прикрытием, или тем, кто впоследствии даст показания официальным лицам, или тем, кто не совершит оговоренную поставку, полагая, что подпольный характер сделки позволит избежать официальных корректирующих действий.