В последнем разделе книги Гоффман рассуждает о сфере услуг и связанных с ней профессиях (tinkering trades), к коим он относит психиатрию. Отличие последней в том, что обслуживающий персонал имеет дело с телом клиента, а «тело — это такое имущество, которое клиент не может оставить на попечение оказателю услуги, а сам пойти заняться другими делами»[13], как можно оставить сломавшуюся машину или радиоприемник. Получатель услуг здесь имеет дело с экспертом, при этом часто не по своей воле (в отличие от массажиста или парикмахера) и при содействии облеченных властью структур (полиции и юристов). Признание авторитета сотрудников больницы и энтузиазм по поводу лечебных процедур указывают на то, что клиент выучил свою роль, что он выздоравливает. Нежелание воспользоваться услугами специалиста, эмоциональная отчужденность, манкирование плановыми мероприятиями дают противоположный результат.
В заключении Гоффман предостерегает читателя от поспешных выводов из его критического анализа психиатрических больниц и аналогичных учреждений:
…указывая на ограничения сервисной модели, я не имею в виду, что могу предложить более подходящий способ обращения с людьми, которых называют психически больными. Психиатрические больницы существуют в нашем обществе не потому, что инспекторам, психиатрам и санитарам нужна работа; психиатрические больницы открываются потому, что для них есть рынок. Если распустить и закрыть сегодня все психиатрические больницы в каком-либо регионе, то завтра родственники пациентов, полицейские и судьи потребуют открытия новых, и этим подлинным клиентам психиатрических больниц будет нужен институт, способный удовлетворить их потребности[14].
В атмосфере набирающей силы кампании за права человека шестидесятых годов прошлого века либеральная общественность Америки восприняла «Тотальные институты» как социологическую публицистику высокого класса. Многие психиатры приветствовали книгу (к удивлению и раздражению Гоффмана). Но были и критики, посчитавшие радикально социологическую концепцию автора тенденциозной.
За несколько лет до выхода книги Гоффман докладывал о предварительных результатах своего исследования на конференции по проблемам групповой динамики. На его сессии присутствовали известные ученые и психиатры, несогласные с будущим автором «Тотальных институтов» и его гротескным взглядом на психиатрические больницы как инструмент насилия над личностью. Человек с психическими расстройствами страдает и нуждается в помощи, настаивала антрополог Маргарет Мид, «он сконфужен тем, что в нужный момент у него нет денег, что он появился на публике без подобающей одежды, что [он заблудился и] его привели домой соседи»[15]. Другой участник обсуждения возражал Гоффману, что нередко в больнице человек с психическим расстройством «впервые в жизни вступает в человеческие отношения после того, как его семья и общество отвернулись от него»[16].
Такого рода критика звучала и после публикации «Тотальных институтов», особенно в связи с уподоблением психбольниц концлагерям.
По неизвестным причинам каких-то людей изолируют в домах с вывеской «психиатрическая больница». Официально эти учреждения существуют для лечения психиатрических заболеваний, но их действительная функция — усмирять, унижать и издеваться над пациентами в целях усиления контроля над ними… Гоффман рисует картину пострашнее концентрационного лагеря, картину тотального института, в котором пациенты живут в вечном страхе без всякого на то основания[17].
Критики слева усмотрели в книге Гоффмана политический оппортунизм и «приспособление к властным структурам»[18]. Это мнение Алвина Гоулднера поддержал Питер Седжвик:
Политическая установка Гоффмана ясна. Правящие классы и их управленческие кадры должны оставаться у власти, [в то время как] радикальные пути к приобретению статуса и уважения — борьба за освобождение — Гоффмана не интересуют. Для культивации собственного Я нам остаются лишь темные закоулки и частные ниши, подробному исследованию и каталогизации которых Гоффман посвятил всю свою моральную карьеру[19].
Практика включенного наблюдения Гоффмана также может вызвать нарекания. Не ясно, как он делал записи наблюдений и использовал свои полевые заметки (в своем завещании Гоффман указал, что после смерти все его архивы должны остаться под замком). Некоторые из его публикаций заставляют усомниться в точности воспроизведения его наблюдений, а там, где остросюжетные события подтверждаются или выглядят правдоподобными, встает вопрос об их этической подоплеке. В работе «Поведение в публичных местах» приводится такой эпизод: «Я также был свидетелем ситуации, когда пациенты пассивно наблюдали с расстояния в несколько футов, как молодой мужчина-психотик насилует пожилого беззащитного немого мужчину в той части комнаты отдыха, которая временно оказалась вне поля зрения санитара. Поведение зрителей свидетельствовало о том, что, по их мнению, неодобрительные взгляды безопасны, а любое вмешательство поместит их в менее комфортабельную ситуационную социальную реальность»[20]. Если Гоффман действительно был очевидцем этого эпизода, то его позиция стороннего наблюдателя этически несостоятельна[21]. Проблематично также его решение зашифровать в статье «Безумие места» интимные события его семейной жизни.
Гоффман редко отвечал своим критикам. Можно только догадываться о его отношении к критическим замечаниям по поводу конструктивистского подхода к психиатрическим заболеваниям. Тем не менее, его взгляды на психиатрию претерпели заметные изменения. Это случилось после того, как его жена покончила с собой в 1964 году[22]. Через несколько лет после трагической смерти Анжелики Гоффман публикует криптобиографическую статью «Безумие места», где существенно корректирует свою позицию. Теперь он описывает психическое заболевание с точки зрения родственников, для которых жизнь с душевнобольным стала невыносимой[23]. Если в «Тотальных институтах» слова «психопат», «психически больной», «душевное расстройство» часто заключены в иронические кавычки, то в новой статье они фигурируют без всякого отстранения как симптом серьезного заболевания, способного превратить семейную жизнь в подобие ада. Дом сумасшедшего похож на сумасшедший дом (отсюда название статьи), где в любую минуту душевнобольной может нарушить нормальный ход событий, подвергнуть себя и окружающих опасности. Жизнь с «чокнутым» превращает дом в «больницу вне больницы», а родственников — в дежурных по палате, обязанных при первой необходимости принять чрезвычайные меры[24]. Если раньше Гоффман писал о сговоре врачей с родственниками за спиной больного и «воронке предательства», засасывающей стигматизированного индивида, то теперь он озабочен конфиденциальными взаимоотношениями врача и пациента, скрытыми от близких под покровом врачебной тайны. Впервые Гоффман признает, что этиология психических заболеваний может быть связана с биологическими причинами и наследоваться генетически. Тем не менее, он продолжает настаивать на перформативной природе симптоматики и социальной функции врачебного диагноза: «Какова бы ни была природа психиатрического заболевания — и тут следует признать, что оно может быть связано с органическими причинами — социальная значимость болезни остается неизменной: ее носитель делает жизнь окружающих непереносимой»[25].
