В Центральной больнице, как и в большинстве других современных тотальных институтов, постояльцам разрешалось тратить деньги в буфете для пациентов и в торговых автоматах со сладостями. Однако, как и в других тотальных институтах, здесь на эти потребительские покупки налагалось больше ограничений, чем снаружи. Во-первых, источник и количество денег были строго предписаны. При поступлении в больницу пациент должен был отдать все свои наличные, а также отказаться от права пользоваться сбережениями по своему усмотрению; в обмен ему позволялось регулярно получать небольшую сумму от больничного управления, отвечавшего за его деньги[423]. Чтобы получить дополнительную сумму из своего больничного актива или, в случае ветеранов, увеличить свое ежемесячное жалованье с десяти до двадцати долларов, требовался официальный приказ, подписанный главой отделения. Так как предполагалось, что все «потребности» пациентов удовлетворяются больницей, пациентам официально запрещалось зарабатывать деньги работой в больнице[424]. Во-вторых, по сравнению с открытым рынком, существовавшим снаружи, разнообразие товаров, предлагаемых для продажи, было ограничено: в буфете для пациентов, например, нельзя было продавать спички, спиртное, лезвия для бритвы или контрацептивы, а рынок для основных предметов одежды был, по-видимому, слишком небольшим, чтобы хранить их на складе. Наконец, пациенты, не имевшие права выходить на территорию больницы, могли официально посещать буфет только в составе группы пациентов или когда поход в буфет был связан с посещением развлекательного мероприятия в досуговом центре, расположенном по соседству.
Исходя из того, что известно о других ситуациях, можно было ожидать, что пациенты будут придумывать пути обхода этих ограничений на использование денег[425]. Пациенты пытались вывести свои сбережения из-под контроля со стороны администрации отчасти потому, что, по их мнению, официальные лица проводили что-то вроде теста на бедность, в результате которого с пациентов, в зависимости от их платежеспособности, брали ту или иную сумму за содержание. Пациент, ежемесячно получавший ветеранскую пенсию, утверждал, что ему удавалось некоторое время не отдавать ее больнице благодаря тому, что его бывшая домовладелица хранила ее для него. Некоторые пациенты использовали почтово-сберегательные счета, которые могли контролировать они одни. Некоторые новые пациенты негласно игнорировали правила больницы и продолжали выписывать чеки в местные банки из больницы. Пациенты утверждали, что отдельные индивиды пытались закапывать деньги на территории больницы, чтобы сберечь их. Бывало, что один пациент использовал в качестве банка другого пациента, порой — за отдельную плату.
В Центральной больнице предметы и услуги, тайком покупавшиеся пациентами, и источники средств, тайком использовавшиеся ими, были тайными в разной степени.
Было строго запрещено покупать или продавать спиртное, которое контрабандой проносили в больницу. Пациенты утверждали, что спиртное можно было постоянно приобрести за деньги, но я, хотя и выпивал несколько раз на территории больницы как с санитарами, так и с пациентами, не сталкивался лично с рынком данного товара. Точно так же несколько молодых особ, по-видимому, время от времени занимались проституцией, беря за свои услуги чуть меньше доллара, но у меня нет твердых доказательств этого. Нет у меня и доказательств существования в больнице рынка наркотиков. Постояльцы и персонал знали, что некоторые пациенты ссужают деньги другим пациентам и санитарам под сравнительно высокий процент (по сообщениям, двадцать пять процентов) на короткий срок; в этих случаях заимодавец беспокоился не только о финансовой прибыли, но и о социальной роли, проистекающей из его бизнеса.
Другие услуги, доступные за деньги, были менее табуированными. Пациенты утверждали, что им могли погладить брюки за двадцать пять центов. Несколько бывших профессиональных парикмахеров стригли «хорошо» за сигареты или деньги; этот рынок возник из-за того, что пациентов обычно стригли очень «плохо»[426]. Лежавший в одном из отделений часовщик столь высоко зарекомендовал себя, что не только пациенты, но и многие сотрудники платили ему за его услуги — приблизительно половину обычной цены во внешнем мире. Пара пациентов разносила газеты по территории больницы, и, по крайней мере, один из них нанимал помощников из числа пациентов. Один пациент, не имевший права выходить в город, платил тридцать пять центов пациенту, имевшему такое право, чтобы тот относил его костюм в чистку и приносил обратно (услуга, на которую существовал спрос, но у которой, судя по всему, не было стандартной стоимости); он также заплатил работнику обувной лавки, чтобы тот набил новые каблуки на его поношенные ботинки.
Хотя все эти услуги покупались и продавались, их покупали и продавали не все пациенты. Одним из самых распространенных предметов купли-продажи были спички, которые формально были запрещены, но на их наличие у пациентов смотрели сквозь пальцы — за исключением пациентов, которым нельзя было доверить обращение с огнем. Одного пациента вся больница знала как торговца спичками. Он брал пенни за коробок, и в течение дня неизвестные ему пациенты подходили к нему, держа пенни в руке, чтобы купить спички.
Основным источником денег для пациентов, помимо тех, которые им официально выдавались или которые приносили родственники, была мойка машин. Клиентами были сотрудники всех уровней, которые либо пользовались этой услугой на «регулярной» основе, платя около двух долларов в месяц, либо платили пятьдесят или семьдесят пять центов за разовую помывку. (Стандартная рыночная цена разовой помывки машины составляла от 1,25 до 1,50 долларов.) Иногда пациенты, мывшие машины, предлагали свои услуги посетителям больницы. Некоторые пациенты также натирали машины воском, но покупка воска требовала наличия капитала и знакомств вне больницы. Бизнес вокруг машин, в отличие от большинства остальных видов торговли в больнице, привел к определенному коммерческому разделению труда: один пациент продавал мойщикам большие канистры воды за пять центов; другой утверждал, что нанимает других пациентов, чтобы они мыли машины, на которые он взял заказ; еще один утверждал, что обычно получает пятьдесят центов, если приводит клиента, желающего, чтобы его машину натерли воском.
В результате пациенты считали, что мойка машин является их законным правом и что работа в больнице может необоснованно мешать зарабатыванию денег. Иногда пациенты придумывали неофициальные приемы, позволявшие выполнять свою больничную работу и при этом иметь время на то, что они иногда называли «настоящей работой». Можно добавить, что, хотя мытьем машин занималось и несколько пациенток, данный источник денег, как и большинство неофициальных источников денег в больнице, считался подобающим только для мужчин.
Были и второстепенные способы заработать деньги. Некоторые пациенты чистили обувь — как для санитаров, так и для других пациентов. Во время бейсбольных матчей между отделениями некоторые пациенты зарабатывали продажей прохладительных напитков. В некоторых палатах пациенты покупали в буфете порошок «Kool-aid»[427] и продавали разведенный напиток. Один-два пациента собирали ягоды в лесу на территории больницы и при случае продавали их женам сотрудников, живших в больнице.
Вещи, которые различные больничные службы выдавали пациентам, иногда продавались другим постояльцам. Пациенты иногда продавали призы, выигранные в бинго, сразу по возвращении из досугового центра, где проходили игры. Порой пациенты продавали самокрутки, которые выдавались в конце общебольничных мероприятий, а также самокрутки, которые получали люди, помогавшие вечером на кухне, когда какая-нибудь благотворительная организация из соседнего города проводила свою регулярную танцевальную вечеринку для пациентов в досуговом центре. Пациенты иногда продавали одежду, которую им выдавала больница; за выданный больницей табак иногда можно было выручить пять центов.
