Некоторые пациенты, судя по всему, получали деньги из источника, который считался противоправным как вовне, так и внутри больницы, — благодаря мелкому жульничеству. Поговаривали, что в прошлом при использовании таксофонов на территории больницы к монетам приклеивали жвачку, чтобы возвращать монеты себе. Также рассказывали, что иногда пациенты крадут и продают библиотечные книги и что некоторая часть спортивного инвентаря была продана жителям соседнего города[428].

Когда постоялец института незаконно платит за определенные товары и услуги человеку, который, как представитель организации, официально контролирует и предоставляет доступ к этим товарам и услугам, можно говорить о взяточничестве. Мне говорили, что оно время от времени имеет место, когда пациент хочет получить отдельную комнату, но я только слышал об этом и не думаю, что это было регулярной практикой. Взяточничество охранников в тюрьмах, конечно же, широко известно[429].

До сих пор я описывал роль, которую в подпольной жизни больницы играют бумажные и металлические деньги, официально используемые в остальном обществе. У этих средств обмена есть хорошо известные достоинства: они занимают мало места, они не портятся при обращении и хранении, их сложно подделать, все денежные знаки одного номинала взаимозаменяемы, их можно использовать в бухгалтерских расчетах и для измерения стоимости, их собственная или товарная стоимость недостаточно велика, чтобы они пользовались разрушительным спросом. Для пациентов официальная валюта, хотя ее и нелегко хранить, обладала дополнительной ценностью: с деньгами в кармане постоялец мог претендовать на приобретение товаров за пределами больницы — он мог общаться на языке, который понимали снаружи, даже если официально ему не разрешалось говорить.

В тотальных институтах часто возникают неофициальные суррогатные средства обмена. Сообщается о случае, когда в лагере для военнопленных были придуманы свои бумажные или «фиатные» деньги[430]; однако обычно подпольным средством обмена является товар, сам по себе пользующийся большим спросом и обладающий в качестве разновидности денег существенными недостатками. Чаще всего — как, например, во многих случаях использования в качестве средства обмена сигарет — возникает проблема хранения[431]; есть сложности с эквивалентностью различных марок товара; износ легко приводит к обесцениванию, а потребление в качестве товара может приводить к сильным колебаниям стоимости этих денег.

Подпольная жизнь больницы наглядно иллюстрировала характерные недостатки суррогатных средств обмена. Во время некоторых партий игры в покер жетонами служили как монеты, так и сигареты, но выигравший сигареты, как правило, оставлял их себе, чтобы выкурить. Во время общебольничных танцев в досуговом центре пациент мог сходить в буфет, чтобы купить другому пациенту прохладительный напиток или пачку сигарет в обмен на пару сигарет. Сходным образом, в некоторых палатах для тяжелых пациентов постоялец с самокруткой мог избежать необходимости выпрашивать у санитара огонька, подбив другого пациента обратиться к санитару в обмен на пару затяжек. В этих случаях люди, участвующие в сделке, вели себя так, словно они исполняют спокойно и расчетливо достигнутое соглашение, а не обмениваются любезностями. Но лишь немногие пациенты хотели покупать такие услуги, и лишь небольшое число пациентов слыло людьми, готовыми эти услуги оказывать.

Использование суррогатных денег (и придание особой ценности официальной валюте, принятой в остальном обществе) не могло быть широко распространено в Центральной больнице, потому что как денежная, так и товарная масса были не настолько ограниченными, как в некоторых тюрьмах и лагерях для военнопленных[432]. В больницу приходило столько посетителей, что существовал постоянный приток денег и товаров в форме подарков от родственников. Кроме того, пациенты, имевшие право выходить в город, могли приносить товары, почти не опасаясь обыска на входе, точно так же, как пациенты, имевшие право выходить только на территорию больницы, легко могли незаметно делать вылазки на прилегающие городские территории[433]. На эту сигаретную экономику накладывались дополнительные ограничения, так как больница относительно свободно выдавала папиросную бумагу и табак тем, кто постоянно работал, или тем, кто как-то еще «помогал» по хозяйству. В некоторых случаях эти принадлежности для самокруток периодически раздавались вне зависимости от того, заработали их пациенты или нет. Хотя сигареты, которые получались из этих материалов, вроде бы никому особо не нравились, эти самокрутки устанавливали потолок стоимости фабричных сигарет, так как фабричные сигареты были не просто куревом, а только хорошим и престижным куревом.

Последний подпольный источник денег и товаров, на котором следует остановиться, — азартные игры[434]. Небольшие группы, предававшиеся данной деятельности в больнице, уже были описаны выше. Здесь я только хочу еще раз подчеркнуть, что возможность подобного использования-другого-человека обеспечивается социальными соглашениями наподобие тех, что лежат в основе рынка. Следует лишь добавить, что готовность принимать индивида в качестве допустимого участника игры в покер или блэк-джек иногда совершенно не зависела от проявления им в ходе игры психотических симптомов (особенно если ставки были достаточно высокими в сравнении с ресурсами участников).

Использование «настоящих» или суррогатных денег — лишь одна из форм экономической активности, хотя, возможно, и наиболее эффективная в больших группах. На другом полюсе находится «прямой бартер»; в этом случае вещь, которую отдает индивид, может желаться только человеком, который ее получает, а то, что отдающий получает взамен, может не представлять почти никакой ценности для кого-либо еще. Здесь мы имеем дело с обменом, а не торговлей. Данная разновидность бартера, не предполагающая использования чего-то наподобие сигарет, что можно было бы при желании обменять снова, была повсеместно распространена в Центральной больнице. Например, свежие фрукты, которые пациенты получали на десерт после некоторых приемов пищи, иногда выменивались на другие нужные вещи; выдававшаяся в больнице одежда тоже иногда становилась предметом бартера.

Я сказал, что продажи или бартер, а также элементы социальной организации, которую предполагают эти виды экономической деятельности, обеспечивали постояльцев важными неофициальными средствами использования других. Однако, как, вероятно, и во многих других тотальных институтах, существовало более важное средство, позволявшее обмениваться вещами и услугами, более важный способ расширения неофициальных практик одного индивида путем инкорпорирования полезных неофициальных действий другого.

Если индивид отождествляется с участью или жизненной ситуацией другого, он может добровольно помогать ему или демонстрировать церемониальное внимание к нему; в первом случае исследователь имеет дело со знаками солидарности, во втором — с ее символами. На такие знаки и символы заботы о другом обычно отвечают взаимностью, так как человек, которому оказывают подобного рода поддержку, обычно оказывает поддержку в ответ. Поэтому в результате происходит обмен желаемыми вещами, и, если отношения эгалитарны, этот обмен зачастую хорошо сбалансирован[435]. Однако, с аналитической точки зрения, этот двусторонний трансфер или то, что можно было бы назвать социальным обменом, существенно отличается от экономического обмена. Для экономического обмена характерно предварительное соглашение о предмете обмена, но оно может быть разрушительным для социального обмена, поскольку то, что может быть явной целью в первом случае, во втором должно быть лишь побочным следствием. Человека, нарушившего условия экономического обмена, можно заставить выплатить то, что он должен; человека, не ответившего на одолжение или жест внимания, часто можно лишь пристыдить и с раздражением исключить из обмена. (Если оскорбленная сторона захочет предпринять более прямое действие, она часто будет скрывать реальную причину своего недовольства и намекать на иное оскорбление, которому можно придать юридическо-экономическую форму, что позволяет защитить обе системы координат.) За переданное в ходе обмена сразу же нужно платить, как и за возможность отложенного платежа; но хотя социальное одолжение должно возвращаться, когда отношения того требуют, его нужно возвращать, только если отношения того требуют, то есть когда предполагаемый реципиент нуждается в одолжении или когда, согласно принятым ритуалам, ему следует оказать церемониальное внимание. В социальном обмене главное — стабилизация отношений, и серьезное одолжение, предоставленное одним человеком, должно быть адекватно сбалансировано другим при помощи чисто церемониального жеста, так как оба действия в равной мере могут свидетельствовать о надлежащем внимании к другому[436]. В экономических обменах, напротив, никакие благодарности сами по себе не смогут удовлетворить дающего; он должен получить в ответ что-то, обладающее эквивалентной материальной ценностью. Обычно экономические требования к другому могут быть проданы третьему лицу, которое тогда получает право предъявлять эти требования, но требования, касающиеся выражений и знаков солидарности со стороны другого, могут передаваться третьему лицу только с большими ограничениями, как в случае рекомендательных писем. Поэтому в том, что касается притязаний на кооперацию со стороны другого, мы должны различать экономические платежи и социальные платежи.