От самоедства её спас звонок телефона. Она машинально потянула руку и приняла звонок — ей часто по работе звонили с незнакомых номеров.

— Тереза Уильямс, слушаю.

В трубе весело сказали:

— Терри, это Грег. Эм, привет. Все в силе же, да?

— А… — Терри взглянула на настенные часы и схватилась за голову — без пяти восемь, ей при всем желании не собраться и не выглядеть сногсшибательно, а значит…

— Кххх… — Она раскашлялась, изображая свою любимый трюк — пациент безнадежно болен и не готов к встрече. На работе такого она себе не позволяла, а вот в личной жизни… Сиплым голосом она сказала: — Грег, я, кажется, заболела. Прошу простить, но не получится. Кстати, откуда ты узнал мой номер телефона?

— Так… В галерее спросил твой номер. Терри…

Она спешно заговорила:

— Прости, но кажется, не судьба. Всего хорошего, Грег. — Она малодушно сбросила звонок. — Вот черт, точно не мой день.

И откинулась навзничь на подушки.

Через полчаса от острого приступа рефлексии на тему “Почему я такая дура?” её спас звонок в домофон.

Терри никого не ждала, но иногда приезжала без предупреждения сестра — пришлось идти и брать трубку.

— Да?

— Доставка пиццы. — грозно прозвучало в домофоне.

Терри вздохнула — и даже пицца не ей, что за день:

— Простите, вы ошиблись адресом, мне очень жаль.

Уже легко узнаваемым голосом в трубку сказали:

— Это я, Грег. Терри, я не пиццу, конечно, принес, но тоже ничего. Бульон, китайская лапша, еще куча чего-то — самое то для поднятия настроения и лечения.

Терри опешила от такого, даже слов сразу не смогла подобрать:

— Грег… Я…

Он хитро сказал:

— Терри, а я хорошо лажу по стенам и всяким выступам.

Она не удержалась:

— А летаешь ты хорошо?

Тот явно задумался:

— Не пробовал еще, а что? Пусти, пожалуйста. Если боишься заразить, я тут же отдам еду и уйду. Точнее отдам еду и тут же уйду.

Она смирилась и нажала кнопку, открывая дверь.

К чести Грега, он не запыхался, поднимаясь на её третий, а благодаря высоким промышленным этажам галереи и студии шестой этаж, таща в руках несколько бумажных пакетов. Одет он был… Терри даже решила, что заслужила шоколадку… В джинсы, синюю водолазку и черный пиджак. И только тут Терри ойкнула:

— Грег, разувайся и чувствуй, себя как дома! Я скоро… — Она нырнула в спальню, судорожно соображая, что же надеть? Выбор был большой — бабушка и сестра заботились о гардеробе Терри, но под руку первым делом попались джинсы и футболка с длинными рукавами.

Из гостиной глухо донеслось, напоминая, что Терри непроходимая дурочка:

— У меня круче было… Я как-то позвал девушку полюбоваться закатом на пляж, но видимо слишком витиевато выразился. И в результате стою я в пляжных шлепках, бермудах и майке перед дамой в вечернем платье в пол и на шпильках.

Терри заинтересованно выползла из комнаты:

— И как ты выкрутился?

— Эм… А… — Легкий румянец вновь появился на скулах Грега. Кажется, он был из тех, кто легко смущался. — Скажем честно, в тот раз одежда нам не понадобилась.

— А? Ой… Черт…

Грег фыркнул:

— Сам виноват — нечего было язык распускать.

А в голове Терри уже сам собой нарисовался новый комикс. На переднем плане Грег со спины… Ну, скажем по пояс, чтобы не думать, что там ниже, перед ним почти скрытая его силуэтом блондинка, богато одаренная природой и милостью Терри, рука её откинута в сторону и там болтается платье от… Кого-нибудь крутого кутюрье. Ой, нет. Грег не заслужил блондинок. Пусть будет он, Алекс и блондинка Алекса.

— Терри?

Она моргнула:

— Прости, задумалась. Помочь с едой? Кстати, твой десерт стоит в холодильнике, — она пошла на кухню, заодно забирая из рук Грега пачку своих рисунков, где главным доказательством её непроходимой глупости и влюбленности был верхний рисунок с полураздетым Грегом.

— Это… Это не то, что ты думаешь. Я на досуге рисую комиксы, это мое хобби, и вот… Твой типаж мне случайно подвернулся под руку. Десерт?

Он только кивнул:

— Хорошо бы, как раз о десертах я забыл. — Он принялся расставлять на столе еду из разных ресторанов: от китайской до итальянской из кафе, где они столкнулись утром.

Как ни странно, вечер прошел хорошо — сперва поболтали за едой, фоном им был работающий телевизор, потом Терри переключила канал, попав на какую-то мелодраму. Прикинув, что ни к чему хорошему просмотр мелодрамы в компании Грега не закончится (и даже не в Греге дело), она сперва переключила на какой-то боевик, а потом по обоюдному согласию они сели смотреть что-то жутко героическое по комиксам — ярко, громко, и никакого сюжета.

— Не думал, что это тебе может быть интересно, — искоса посматривая на неё, сказал Грег. — Ты в галерее такая серьезная…

Терри вздохнула:

— Имидж обязывает. И бабушка тоже. А так… Я люблю смотреть всякое — лишь бы яркие цвета и четкие картинки. А тут — комиксы!

Грег улыбнулся:

— Не подумал, да.

А Терри продолжила:

— Тут съемки специфичные, чтобы сохранить атмосферу источника. Мне нравится — наталкивает на всякие новые сюжеты… Хотя… Сюжеты тут — отпад. Не замечал: почему-то все супергерои недалекого ума? Очевидное доходит так долго. Та же перчатка Смерти… Руку отрубить в самом начале фильма, и все, победа! Но не дошло — весь фильм бегали и теряли друзей… Если симпатичный супер, так тупит по страшному. А все мозги всегда принадлежат какому-нибудь персонажу глубоко в возрасте. Даже немного обидно.

Грег рассмеялся:

— Не знаю, никогда не был супергероем. Хотя, если следовать твоей теории — быть мне непроходимо тупым.

Терри даже голос от неожиданности потеряла — вот это самомнение! Грег уже пояснил:

— Я же не в возрасте, значит, мозги мне не положены. И уж заговорили о мозгах… Ты вроде приболела, а я тут мешаю тебе, не даю отдохнуть. Пожалуй, мне пора домой. Как-нибудь повторим вечер? Обещаю: я заранее предупрежу что надену.

Утром Терри, спуская по лестнице на работу, заглянула в студию… Отец так и стоял возле мольберта, заканчивая четвертую, недостающую для квадриптиха картину — другой вид с боку. Судя по щетине и красным, припухшим глазам, спать он так и не ложился. Он вновь повернулся к Терри:

— Тереза, забудь все, что видела — целее будешь. Поняла?

Она судорожно кивнула и пошла прочь.

В зале с работами деда место диптиха “Последний глоток” занимали две другие картины Уильямса старшего. “Последний сон” с медленно погружающейся в полную воды ванну девушкой и (вот эту картину Терри люто ненавидела за то, что в детстве она её напугала до безумия) “Последний удар сердца” со вскрытыми венами на запястье у молодого парня с невнятной шевелюрой — яркий свет падал со спины, превращая волосы в что-то выцветшее и старое.

— Хорошо, что этот зал почти не посещают… — Терри могла по пальцам пересчитать и зарисовать всех посетителей этой экспозиции за последний год.

В офисе ждало еще одно неприятное открытие — счет о проведенной предоплате за квадриптих “Последний глоток” в 100 тысяч фунтов стерлингов.

Дед был знаменит, это да. Но не как художник, а как меценат и владелец галереи, один из тех Уильямсов, что шесть поколений отдали искусству. Столько его картины, даже квадриптихи не стоили.

— А ведь это только предоплата… — Терри судорожно набрала номер телефона бабушки и еле дождавшись ответного: «Да, Терри?» — стала быстро рассказывать:

— Ба… Ты что-то знаешь о продаже квадриптиха “Последний глоток”?

— Квадри…. Терри… Ты уверена?!

— Ба, отец ночью дорисовал… Я ничего не понимаю. Ба, тут счет на сто тысяч фунтов. И это только предоплата…

На той стороне трубки надолго замолчали, а потом железным голосом Элеонора Уильямс сказала:

— Тереза Уильямс, забудь о “Последнем глотке”. Ты ничего не знаешь, ты ничего не видела. Я сама все решу. Я поговорю с твоим отцом. Хорошо?