– После тюрьмы я какое-то время жила в хостеле. Потом много переезжала, спала у друзей на диванах. Порой даже бродяжничала.

Том тяжело выдохнул. Почему же он ничего не говорит?

Я смутно осознавала, что в палату заглянула медсестра, посмотрела на нас и ушла. Я неохотно продолжила:

– Потом, несколько лет спустя, я получила передышку. Открылся этот новый центр искусств. Туда нанимали людей, которые побывали в тюрьме и не могли найти работу. И я получила место.

Даже рассказывая, я вспоминала то волнение. Никто не знает, каково это – получить второй шанс, – пока сам не испытает нечто подобное.

– Там, где я встретил тебя? – спросил Том.

«Где я встретил тебя». Это звучало так романтично. Только вот теперь я все испортила.

– Да. К тому времени я работала в центре уже три года.

Он нахмурился:

– Но еще не бросила наркотики. Я почувствовал запах марихуаны.

– Ее курил сосед, который приходил в гости. Это правда. Это была не я. Честно.

И снова я увидела, что он мне не поверил. Беда с ложью в том, что она выстраивает банк недоверия, который никогда не исчезает.

– Я старалась изо всех сил. Правда. Я взяла себя в руки.

Он снял очки, протер их запасным льняным носовым платком, который всегда носил с собой, и снова надел. В каком-то смысле утешало то, что Том не позволил такому серьезному признанию нарушить свой привычный уклад.

– А потом ты встретила меня и решила, что я – твой выход.

– Раз ты так думаешь, – произнесла я натянуто. – Хотя не забывай, что именно ты навестил меня на следующей неделе и настоял, чтобы я переехала к тебе.

– Ты болела. Я хотел присмотреть за тобой. – Он взглянул на прижавшегося к моей груди Фредди. – Так же, как хотел присматривать за нашим ребенком.

– Хотел? – повторила я. Значит, все было кончено. Часть меня почти испытывала облегчение.

– Не могу поверить, сколько лжи ты мне наговорила. После того как мы повстречали в Камдене твою подругу, я специально попросил сказать, было ли что-нибудь еще, и ты поклялась, что рассказала мне все.

– Я боялась тебе говорить, – вырвалось у меня. – Кроме того, это было очень давно. Я усвоила урок. И заплатила за то, что совершила.

Том покачал головой:

– Ты сразу меня заметила, да? Хьюго был прав.

– Это нечестно, Том! Я влюбилась в тебя. И не сделала ничего плохого с тех пор, как вышла из тюрьмы. Я была готова начать все сначала.

– Раньше я так думал. Но теперь не уверен.

Он хрипло рассмеялся. Этот звук заставил маленького Фредди заерзать у меня на руках.

Я наклонилась и прижалась щекой к щеке нашего ребенка. Такой гладкой. Такой безупречной. Такой чистой. В отличие от меня. В отдалении раздалась сирена скорой помощи. Даже посреди собственного хаоса я отчаянно надеялась, что с тем, кому нужна помощь, все будет в порядке.

– Почему ты так сильно хотела ребенка от меня? – услышала я вопрос Тома и снова посмотрела на своего сына. Что бы сказал мальчик, если бы узнал, как много ошибок совершила его мать?

– Потому что люблю тебя. – Мой голос надломился от эмоций. – Я хотела создать семью. Ты хороший человек. Пожалуйста, не бросай нас.

Он ничего не сказал. Мне было очевидно, что он обдумывает такой вариант.

Я начала всхлипывать. Длинные темные ресницы Фредди затрепетали, по всем признакам он просыпался. Ему было меньше часа от роду, и все же мне казалось, что он существует уже целую вечность. Наша плоть и кровь.

Затем он принялся хныкать. Я расстегнула ночную рубашку, и он вцепился в мою грудь с силой, которая говорила: «Ты моя. Ты нужна мне, даже если ему – нет».

Голос моего мужа прозвенел в воздухе, заставив нас обоих вздрогнуть.

– Ты сказала, что никогда больше не будешь мне лгать.

Глаза Тома были влажными.

– Прости, – произнесла я, отняла Фредди от груди и протянула мужу. – Возьми его. Пожалуйста.

Теперь наш сын яростно кричал из-за того, что у него так внезапно отобрали молоко. Но мне нужно было, чтобы Том обнял его. Чтобы привязался. Чтобы остался.

Том надел пальто.

– Куда ты? – заплакала я.

Он выглядел ошеломленным.

– Не знаю.

Затем мой муж вышел из больничной палаты, оставив нас с сыном вдвоем.

Я бродил несколько часов, стараясь не приближаться к больнице. Ноги держали ритм. Моя жена сидела в тюрьме за торговлю наркотиками. И пока там находилась, напала на другую женщину. Шесть лет. У нее есть криминальное прошлое. Еще одна ложь в копилку к остальным.

Я говорил себе, что мы оба раскаиваемся. Что я не должен судить кого-то за прошлое.

Но, возможно, Хьюго был прав с самого начала. У нас с Сарой разные ценности. Как же я был глуп!

А потом я увидел лицо Фредди. Его гладкую кожу. Невинный взгляд. Я не держал его на руках, но хотел этого.

Теперь я стал отцом. У меня появились обязанности.

Как я мог бросить его? Сам ведь слишком хорошо знал, каково иметь безучастного отца.

И все же по-прежнему задавался вопросом, что делать.

В конце концов я оказался на мосту Ватерлоо. Скрестив ноги, в спальном мешке сидела женщина с картонным плакатом, на котором красными заглавными буквами было написано: «НЕ ЕСТЬ ЧЕТЫРЕ ДНЯ».

Означало ли это, что она не ела четыре дня, или это был призыв?

Я прошел мимо. Потом заметил киоск с кофе. Купил капучино и пончик, вернулся и отдал их женщине.

Никогда в жизни так не поступал.

Но мне не давали покоя слова Сары: «Какое-то время бродяжничала».

Женщина посмотрела на меня, пробормотала что-то на непонятном языке и поднесла чашку к губам.

– Будьте осторожны. Он горячий, – сказал я и быстро зашагал дальше.

За час и девятнадцать минут я добрался до небольшой мощеной улочки возле перекрестка Далстон, рядом с симпатичным коттеджем с террасой, который купили Хьюго и Оливия.

Старинный дверной молоток был выполнен в форме головы черного льва. На мой взгляд, не так практично, как звонок, поскольку им нужно было стукнуть несколько раз, прежде чем кто-то услышит. С другой стороны двери раздались громкие голоса.

– Ты ляжешь спать, когда я скажу.

– Только если смогу взять свой «Иксбокс».

Я постучал еще раз. В конце концов дверь открыла взволнованная Оливия. Ее щеки раскраснелись, а волосы были собраны в неопрятный узел. Но ей все равно удавалось выглядеть красивой.

– Том?

– Сара родила раньше срока, – сказал я.

Она схватила меня за руку.

– Ох, боже мой! Все в порядке?

– Нет, – сказал я, продолжая стоять на пороге.

Оливия закрыла лицо руками.

– Мне так жаль. Что случилось?

– Ты знала, что она сидела в тюрьме?

Я собирался поделиться этим с Хьюго. Не с Оливией. Она выглядела расстроенной.

– Нет. Почему? Что происходит?

Она повела меня на кухню. На столе все еще стояли тарелки с остатками еды. Я поскользнулся на разбросанных по полу макаронах и устоял, лишь схватившись за стул.

– Все сложно.

– Но ребенок в порядке? А Сара?

– О да. – Я услышал свой хриплый смех. – А я – нет.

– Дядя Том! Дядя Том! – по лестнице сбежала Клемми и принялась подпрыгивать передо мной. – Ты купил нам подарок?

– Клемми! Это очень невежливо. А теперь иди спать. Нам с твоим крестным нужно поговорить.

– Вообще-то, – сказал я, оглядываясь, – я хотел увидеться с Хьюго.

Оливия закатила глаза.

– Он пошел поиграть в сквош.

– Он ненавидит сквош.

– Ну, теперь ему нравится, – резко ответила Оливия. – Если, конечно, это не предлог.

– Мне нужно идти. – Я развернулся.

– Но ты пришел минуту назад. И не рассказал мне о тюрьме…

Я бросил многозначительный взгляд на Клемми. Оливия поняла мою мысль.

– Иди, поиграй в свой «Иксбокс» в гостиной, дорогая.

Затем она снова повернулась ко мне.

– Сара осталась в больнице, – сказал я. – Ну, она не одна. С ней ребенок.

Я боялся произнести «Фредди». Имя делало его слишком реальным. Тем, от кого очень трудно уйти.