– Меня зовут Сара.

Ее глаза расширились.

– Сара, которая ищет талоны на питание?

Наступило неловкое молчание.

– Клемми! – едва слышно окликнула девочку Оливия. – Это ужасно грубо.

– Но папа всегда так о ней говорит. Поэтому нам не разрешили быть подружками невесты.

– Ерунда! – Хьюго выглядел так, словно хотел оказаться где угодно, только не здесь. – Дети частенько все неправильно понимают. На самом деле это довольно забавно.

– Я так не считаю, – жестко сказал Том. И довольно скоро мы ушли.

– Не обращай внимания на Хьюго.

Я понимала, что он в ярости, и солгала:

– Я и не обращаю.

– В его реестре любой, кто не ходил в частную школу или не разговаривает как Оливия, – не один из нас.

– А как насчет тебя? Ты считаешь меня чужой?

Том замер посреди улицы. Затем обхватил ладонями мой подбородок, притянул мое лицо к своему и просто сказал:

– Ты – глоток свежего воздуха. И я обожаю тебя за это.

Мне сделали еще одно сканирование на двадцатой неделе. Я действительно слышала сердцебиение! Наш малыш сосал большой палец. Или малышка. Все было реальным. Это не была выдумка или надежда. Я носила ребенка!

– Могу сказать вам пол, если хотите, – предложил доктор.

– Да, – ответил Том.

– Нет, – ответила я.

– Но если мы будем знать, нам станет гораздо легче покупать одежду и украшать детскую, – заметил мой муж.

– Я бы предпочла сюрприз, – перебила я. Хотя на самом деле я просто не могла себе позволить слишком сильную привязанность. Если придется потерять и этого, то пусть лучше потеряю просто ребенка, а не сына или дочь.

В двадцать две недели я решила, что время пришло. Пока Том был на работе, я начала делать набросок фрески на одной из стен третьей спальни. С нашей свадьбы не могла рисовать или писать, как прежде. Просто не выходило. Но теперь первым появилось дерево. Потом солнце. Парк обретал очертания. Мои руки работали недостаточно быстро. Я наклонилась – немного вправо, – чтобы набросать пруд с утками. Стул закачался. Я на секунду выпрямилась. Стул снова качнулся. А потом рухнул на пол.

Меня колотило. Что-то было не так. Я почувствовала внутри тяжесть, которой раньше не было. Внизу тянуло.

Пятна крови.

– Нет! – завопила я. – Исчезни!

Кровь текла все быстрее. Я похолодела. Покрылась потом. Подползла к телефону. Никак не могла вспомнить номер офиса Тома. От ужаса не могла вспомнить даже номер экстренной службы.

– Помогите! – кричала я. – Пожалуйста, кто-нибудь. Помогите мне!

Если бы сосед не услышал и не вошел через незапертую заднюю дверь, не знаю, чем бы все закончилось.

В больнице сказали, что падение тут ни при чем. Похоже, выкидыш начался еще до него.

– Может быть, – сказал я, когда Сара, бледная и измученная, вернулась домой, – нам следует забыть о детях.

Она пробыла в больнице больше недели, и я боялся, что никогда до конца не оправится от травмы, которую вызвало рождение мертвого ребенка.

Сара уставилась на меня с ужасом:

– О чем ты говоришь?

Я подозревал, что она может так сказать. Поэтому был готов.

– Выслушай меня. Пожалуйста. Мы же можем прекрасно жить вдвоем. Подумай об этом. Сможем делать все то, что не смогли бы, будь у нас дети. Например, путешествовать и…

Я замолк. Правда заключалась в том, что путешествия никогда не стояли у меня на повестке дня. Я из тех людей, кому нравятся знакомые вещи. Но предположил, что подобное может понравиться Саре.

– Ты просто не понимаешь, да? – Ее темно-карие глаза стали дикими. Я бы даже сказал, что она пронзала меня взглядом. – Мне необходимо забеременеть! – закричала она. – У меня должна быть семья!

Она выглядела почти обезумевшей. Это напугало меня. Неужели я женился на сумасшедшей?

– У меня тоже не было настоящей семьи, – отметил я нарочито спокойным голосом. – И я был бы вполне счастлив, если бы в моей жизни была только ты.

– У тебя есть твой драгоценный друг Хьюго.

Мы столько раз это обсуждали. Я был очень зол на Хьюго после комментария Клемми о «талонах на питание».

– Наверное, ты произнес при ней эту фразу, – сказал ему я.

Но он уверял, что дочь все неправильно поняла:

– Ты же знаешь детей. Они подхватывают слова и используют их в другом смысле.

Я знал, что он лжет, но после Чэпмена потребовалось бы нечто большее, чтобы мы перестали быть друзьями.

И вот теперь Сара разрыдалась. Она выглядела ужасно. Тенью самой себя.

На секунду я вспомнил свою мать. Никто даже не говорил мне, что она болела. Смутно припоминаю, что ей приходилось много лежать. Но потом меня отослали погостить к тете. А когда я вернулся, ее уже не стало.

– У твоей матери был рак, – сказал отец. – Такие вещи случаются. Мне очень жаль.

Это было самое близкое к эмоциям, что он проявлял.

– Мужчины должны выглядеть сильными, даже если ничего подобного не ощущают, – сказал мне отец после того, как мы увидели маму в гробу с восковым лицом. После смерти мышцы ее челюсти ослабли, поэтому она походила на одно из вытянутых отражений в ярмарочных зеркалах.

Я следовал этому совету так, словно он по надежности не уступал таблице умножения. Поэтому никому не сказал о своих чувствах, увидев опустевший туалетный столик мамы, с которого исчезли все ее маленькие безделушки. Он теперь был совершенно пуст. А из шкафа исчезла одежда.

Как будто моей мамы никогда и не существовало.

Что, если я и Сару потеряю? Я потянулся через кухонный стол, попытался взять ее за руки, но она отстранилась.

В отличие от предыдущих консультантов, которые ее осматривали, последний обнаружил, что у моей жены рубцы на фаллопиевых трубах. В клинике предположили, что это может быть связано с удалением аппендикса в детстве. «Возможная» причина ее выкидышей.

Сара была в ярости. По правде говоря, ее лицо напугало меня.

– Если бы тетя послушала, когда я сказала, что плохо себя чувствую, этого бы не случилось.

«Если бы этого не случилось…»

«Если бы мы этого не сделали…»

Обе фразы часто звучали в моей группе по средам.

Сейчас я попытался сосредоточиться.

– Мне очень жаль. Но дело в том… что теперь это в прошлом. Мы должны реалистично смотреть в будущее. Он сказал, что для тебя это везение – зачать столько раз.

– Тогда нет причин, почему я не могу сделать это снова, – огрызнулась она в ответ. – В следующий раз все будет хорошо. Я знаю.

Но проходили недели, а затем и месяцы. К ноябрю ничего не произошло. Сара стала вялой и рассеянной. Снова начала рисовать. Большие жуткие серые абстракции.

И вот однажды, вернувшись вечером с работы, я нашел жену сидящей на полу в нашей спальне. Ее красивые длинные черные волосы стали короткими и колкими. На ковре лежали неровные пряди рядом с парой кухонных ножниц.

– Зачем ты это сделала? – спросил я.

Она уставилась на меня, словно ответ был очевиден.

– Либо их, либо запястья, – сказала она. – Не хочу продолжать, если у нас не может быть ребенка.

Я опустился на ковер и обнял ее.

– Да ладно тебе. Все будет хорошо.

– Одна попытка ЭКО, – ответила она. – Это все, чего я хочу. Пожалуйста. Подумай о детях Хьюго и Оливии. Разве тебе не хотелось бы такую, как Клемми или Молли?

Я вспомнил те первые дни, когда с таким нетерпением ожидал отцовства. Но даже не представлял, как трудно может оказаться произвести на свет ребенка.

– Дело не только в деньгах, – медленно произнес я. – Хотя нам придется взять их из отложенного на непредвиденные расходы. Я волнуюсь за тебя. И не знаю, насколько хорошо для нас снова проходить через все это.

Она отодвинулась от меня.

– Что ты имеешь в виду под «хорошо для нас»? Думаешь, мы расстанемся?

– Нет. Конечно, не думаю. Я люблю тебя.

– Тогда позволь мне это. Пожалуйста.

– Хорошо, – неуклюже ответил я. – Мы попробуем ЭКО. Но только один раз.