Корт отрицательно мотнул головой:
— Дело не в этом. Возможно, я просто не способен принять верное решение. Возможно, я не тот, кто вам нужен.
Леда смотрела на него грустно. Она протянула через стол руку, и Корт с благодарностью взял её.
— Что-то назревает в Утегате, — проговорила она. — Грядёт буря, и мы все окажемся в неё вовлечены, но ты — больше других. Ты не можешь просто отвернуться от этого.
— Но почему я? — с каким-то надломом в голосе спросил мужчина.
— Потому что у тебя особенная судьба, — не колеблясь, ответила Леда.
— Это потому что я — ругат? — скептически произнёс Корт.
— Нет, это потому что ты — мой муж, — ответила она, улыбаясь.
***
С усилием раскрыв дверь на треть, Юта протиснулась в квартиру. Больше дверь не открывалась из-за коробок с обувью и клюшек для игры в «Флорбол», составленных в углу. Они пылились тут ещё с тех времен, когда Бабли несколько месяцев учился этой игре в надежде сбросить вес. К своему удивлению Юта обнаружила, что в тесной прихожей горит свет.
Держась за стену, — от пережитого ноги ощутимо подрагивали, девушка вошла в небольшую гостиную, больше, правда, похожую на перевалочный пункт или временное пристанище для беженцев.
Два рабочих стола — её и Бабли — были расположены по обе стороны от окна, завешанного полупрозрачной шторой. Она затеняла комнату от ослепительного сияния Тауриса в те часы, когда он заглядывал внутрь.
Противоположную стену занимал стеллаж с папками, книгами, подшивками газет и чертежами. Посреди гостиной доживал свой век старый диван и такое же, низкое, продавленное на сиденье кресло, рядом с которым примостилась древняя тумбочка. Среди этого допотопного старья существами из далёкого будущего смотрелись два мощных компьютера, работающих практически круглосуточно.
Остальное пространство, не занятое мебелью, в живописном беспорядке было завалено следами жизнедеятельности двух не очень опрятных и крайне занятых молодых людей. Так что за вычетом мебели и высящихся вокруг груд хлама, свободного места оставалось — только протиснуться в кухню и ванную по узкому тоннелю.
Но, несмотря на тесноту и вечный бардак, Юта любила свою квартирку. Любила возвращаться сюда после работы и знать, что дома её ждёт Бабли с бутербродами, большой кружкой горячего кофе и вечерними телепередачами. Для неё выражение: «Мой дом — моя крепость» не было пустым звуком. И более всего его делало таковым неизменное присутствие лучшего друга.
Сейчас Бабли сидел за левым столом, спиной к ней, скрючившись на невысоком табурете. Он внимательно изучал таблицу, раскрытую на компьютере, и был так поглощен этим занятием, что не услышал, как Юта вошла в квартиру.
— Как хорошо, что ты дома.
Бабли вздрогнул и обернулся на голос. Юта устало опустилась в кресло, на секунду прикрыв глаза. А когда открыла, Бабли стоял над ней с хмурым видом. Небольшие глазки, прячущиеся за толстыми стёклами очков, привычно ощупали её лицо, после чего брови сползлись к переносице. Бабли слишком давно и хорошо знал Юту, чтобы не понять, что случилось что-то плохое.
— Сейчас я заварю тебе мятный чай, и ты мне всё расскажешь, — без предисловий заявил Бабли и скрылся на кухне.
— Что бы я делала без тебя, Фински? — спросила Юта со вздохом облегчения. В её вопросе крылась лишь доля иронии.
— Проиграла все деньги в техасский покер, влезла в долги и лишилась квартиры? — раздался голос из кухни. — Из-за преследований бандитов уволилась с работы и попала в плохую компанию? В конце концов сделалась подружкой главного гангстера, набила себе ужасные татуировки и начала пить шнапс из пластиковых стаканов?
Несмотря на всё пережитое, на лице Юты появилась улыбка. Бабли знал, что делать, чтобы отвлечь её.
— Как ты мог подумать обо мне такое?! — в притворном ужасе воскликнула Юта. — Я бы сама стала главным гангстером!
Дома, в привычной, безопасной обстановке сразу стало свободней дышаться. Пережитый страх потихоньку отступал. Журналистка слышала с кухни шарканье тапочек Бабли и звяканье ложечки о чашку, — привычные, домашние звуки успокаивали.
Она знала Фински столько, сколько помнила себя. Это был добродушный, пухлый парень с редкими, очень кудрявыми волосами, липшими ко лбу. Небольшая, курчавая бородка была призвана придать Бабли хоть немного более мужественный вид, но это слабо помогало. Маленькие карие глаза за стёклами круглых очков смотрели на мир так же наивно, как в детстве.
Словом, Бабли выглядел этаким ребёнком-переростком. К тому же вечно витал в облаках, за что ещё в школе над ним смеялись все, кто не знал об остром уме, скрывающемся в этом неуклюжем теле. И о добрейшем, чутком к страданиям других сердце, прячущемся за складками просторной мятой рубашки.
Бабли внёс в комнату чашку с чаем, расплескав часть на блюдечко, и поставил на тумбочку рядом с креслом. Юта подобрала под себя ноги и принялась сбивчиво рассказывать о случившемся. К концу повествования лицо друга стало белым, как накрахмаленная простыня.
Бабли был добрым, умным и отзывчивым, но он не был смельчаком и авантюристом. Самое яркое и волнительное событие в его жизни произошло, когда он потерял ключи от квартиры, а Юта несколько дней пропадала в редакции. Тогда, после двухчасовых колебаний, Бабли пришлось звонить к соседям, а затем пробираться в квартиру через их смежный балкон по узкому карнизу, на высоте в двадцать восемь этажей.
Так что, услышав историю Юты, Бабли на время потерял дар речи. Было видно, что в нём идёт внутренняя борьба в попытке понять, правда ли то, что рассказала ему подруга, и как такое вообще может произойти с человеком.
Юта терпеливо ждала. Она знала, что надо дать Бабли время на осмысление — он плохо переносил не укладывавшиеся в рамки его представлений о мире истории, в которые зачастую попадала Юта. Но в конце концов друг всё же взял себя в руки и вышел из ступора. Его лицо оставалось бледным, а узкий лоб прочертили глубокие морщины, — Бабли напряжённо о чём-то размышлял.
— Ну, раз ты попала в такой переплёт, тебе не кажется, что надо идти в полицию? Всё это звучит очень серьёзно. Что если те жуткие типы тебя ищут?
«Я просто пытаюсь спасти свой город. Жители Лиатраса должны узнать правду об уровне песка и строительстве нового города. В конце концов, от этого зависят их жизни» — крутилось в голове. О чём говорил мэр? Что всё это значит?
— Юта? Юта!
Она обнаружила, что Бабли зовёт её.
— Что, прости?
Голова раскалывалась от повторяющихся по кругу мыслей и вопросов. В том, как погиб мэр, было что-то загадочное, выходящее за рамки обычного убийства по политическим мотивам. Только Юта никак не могла взять в толк, за какую же ниточку надо потянуть, чтобы распутать это дело и получить интересующие её ответы.
— Я спрашиваю, ты собираешься идти в полицию? — повторил Бабли, видимо, уже не в первый раз.
— Позже, — Юта поднялась с кресла.
Мятный чай и разговоры помогли настолько, насколько вообще подобные меры могут помочь справиться с шоком. Юта почувствовала, что к ней вернулась некоторая уверенность. Ноги перестали дрожать, а значит, она снова может встать в строй.
— Что значит «позже»?! — Бабли негодовал. Юта крайне редко видела его в таком состоянии. Но сейчас он был по-настоящему напуган. — Ты должна сделать это сейчас! В конце концов, ты же свидетель убийства!
— И я непременно пойду в полицию и всё расскажу. Вот прямо завтра сутра и пойду, — сказала Юта мягко, надеясь успокоить друга. — Я уверена, что мэра уже нашли и следствие идёт полным ходом. Там и без меня справятся, а я должна по горячим следам провести собственное расследование. Я же журналист, это моя работа.
Бабли только угрюмо качал головой. Последний довод был не слишком удачным, учитывая, как друг относился к её роду деятельности. Бабли всегда считал, что работа журналиста слишком непостоянна и опасна.
